Последствия старых ошибок

Ему, может быть, и не понадобятся слова, чтобы понять такого же, как он, но командиру крыла, Дайего Абэлису, придётся что–то говорить, убеждать… Что?

Энрихе выругался про себя и поймал укоризненный взгляд женщины. Раньше он не позволял себе ругаться при женщинах. Он был совсем другим раньше.

Иннеркрайт склонил голову и подставил шею, как делает виноватый хайбор. Сознание его помутилось на миг, но шлюпку тряхнуло на входе в ангар, и он как–то выплыл.

В ангаре пахло ветошью и горячим металлом.

Энрихе выпрыгнул первым. Он не стал пропускать женщину вперёд: забыл, что у людей положено так.

У шлюза уже ждал ординарец. От него, как и от пилотов, резко пахло потом. Боится. Но кивнул и пригласил следовать за собой. Вцепиться бы в этот нахальный загривок. Какое он имеет права идти впереди, молокосос! Иннеркрайт едва сдержал рвущееся из горла рычание. Ординарцу очень повезло, что капитанская оказалась всего в двух поворотах от ангара.

В капитанской ждали двое — высокий, худощавый генерал Абелис и…

Энрихе застыл на пороге, уставившись в бархатные чёрные глаза. Сознание извернулось в нём, но упало не на четыре лапы. Нет, это не вашуг. Это же лендслер наземных войск юга, генеарл Макловски, Колин, друг Агжея!

Он выдохнул и рухнул в предложенное кресло. С чего он решил, что у него нет аргументов в этом споре? Ещё до знакомства с биологическим отцом Энрихе занимался поставками военной техники и программ быстрого реагирования на внутренние планеты Содружества. Пришлось ему монтировать системы ПВО и на Тэрре. И он прекрасно помнил не только общие схемы, но и коды защиты, настройки. А пароль подобрать — не более чем дело техники. Или — одного техника.

Да, это предательство. Но его УЖЕ объявили предателем и даже осудили условно. Осудили по одному только слову кровавого эрцога. Так пусть же его ложь станет, наконец, правдой!

История сороковая. «Кровь с ножа»

— Почему ты взялся его защищать?

Это Колин. Зачем он спрашивает? Он же понимает, что звери друг друга не предают, не лгут. Они не умеют, не могут…

Энрихе затравленно молчит, но лендслер требует понятного другому человеку ответа. И иннеркрайт бормочет:

— Не знаю… Он свой… живой. От него ещё молоком пахнет.

— Слыхал такие аргументы? — усмехается Колин, но глаза у него серьёзные и страшные.

— Кончай мучить парня, — отвечает ему худой и черноволосый.

Кто это? Это… Это командир южного крыла Империи, генерал А… А..?

— У меня салфетки кончаются, — генерал Абэлис коснулся очередной изысканной бумажной лодочкой лба Энрихе. Тот был мокрым, как мышь.

Иннеркрайт обвис в кресле и дышал тяжело, с хрипом. Хотя внешне ничего особенного в капитанской «Гойи» не происходило. Лендслер даже, в общем–то, не допрашивал гостя. Но расспрашивал: глядя в глаза и выпуская из поля зрения лишь на короткие промежутки — глоток–два воды. И уже через час такой беседы Энрихе лежал в кресле, не пытаясь подняться.

Генерал Абэлис нервничал. Дарайя замерла в углу, превратившись в статую из редкого в освоенном пространстве синего акцидита — хоть и поделочного, но весьма дорогого камня. То ли свет так падал на неё, то ли зримым стал плотный кокон психической защиты. Без защиты тут было нельзя: атмосфера в капитанской давила, как многометровая водяная толща, не давала дышать, а если лёгкие выпрашивали–таки вдох, тяжёлый воздух закупоривал жилы.

— Он похудел у тебя на три кило, не меньше, — поморщился генерал Абэлис: в каюте явственно пахло не человеком — зверем. — Бросай, право. Я тебе уже десять раз поверил.

— Дело не в тебе. Ему не дали «перегулять» своё состояние. Теперь нужен стресс, чтобы полностью вытащить человека из того, что ты видишь.

— Ты уже из меня человека вытащил!

Комкрыла тоже выглядел не лучшим образом. Загар скрывал бледность, но не синеву на висках и под глазами.

— Тогда иди, пройдись, я ещё не закончил, — предложил с каменным лицом Колин. Лендслер улыбчивостью и раньше не страдал, и было непонятно, угнетает ли его самого им же созданная тяжесть.

— Думаешь, он потом тебе спасибо скажет? — комкрыла поискал глазами салфетки. Не нашёл. Однако дежурного не позвал.

— В гробу я видел его «спасибо». Но я должен быть уверен, что помутнения рассудка у Энрека на Тэрре не случится. Я не собираюсь за ним бегать.

— На Тэрре?

— Не делай вид, что не понял. Кое–что мы сообщили Драгое по выделенке. Но в подземелья мне придётся лезть самому.

— Сумас.., — хотел возразить генерал, но оборвал сам себя и обречённо махнул рукой. — Да иди ты хоть к кошачьей матери, спорить с тобой. На шлюпке?

— А как ещё? Время дорого.

Лендслер, склонив голову к плечу, разглядывал Энрихе. Генерал Абэлис тоже встал над иннеркрайтом: меняющие цвет глаза нежданного гостя, его странные интонации, пробивающиеся сквозь лоск манер, — он изучил уже в подробностях.

— Ты полагаешь, Энрек действительно так опасен?

— Трудно сказать… Но человека пополам может порвать, если ему что–нибудь померещится. Думает он как зверь — в этом состоянии вообще иначе воспринимаешь реальность. Переболеет — тогда будет контролировать себя лучше.

— Вот так, как ты? — невесело сиронизировал комкрыла.

Энрихе на миг открывает глаза. Лицо у генерала Абэлиса синеватое, покрытое испариной. Ему трудно находиться рядом с теми, внутри которых нервничает и ворочается полусонный зверь. Он не знает, как ему повезло, что полусонный.

— А что, созрели новые претензии? — лендслер поймал и удержал взгляд генерала.

— С чего бы? Ты невыносим, как и всегда, — комкрыла вздохнул, повертел головой, но из сухого в каюте осталось только расшитое декоративным узором полотенце (такую вышивку называли когда–то «ришелье»). — Только один человек на моей памяти мог тебя не просто терпеть, и того ты пытаешься сейчас угробить.

— Вот потому я и должен быть на Тэрре.

Генерал Абэлис, поколебавшись, взял полотенце, наклонился к Энрихе и стал вытирать ему лицо:

— Это не заразно, хотя бы? — спросил он, аккуратно и тщательно убирая пот. Он всё привык делать аккуратно и тщательно.

— При контакте? Вряд ли.

— А как?

— Мама в детстве говорила — не ешь с ножа, придёт вашуг и уведёт с собой душу. Часть правды в этом есть, видимо. Мне попалась потом старинная история про то, что посредником духу зверя служит именно холодное железо. Вот это мы с тобой сейчас и проверим.

Странный звук прошелестел во внезапной тишине.

Энрихе заставляет себя смотреть, но видит лишь спину генерала Абэлиса и тёмные глаза Дарайи — материнские, тёплые.

— Какой красавец, хоть и однолезвийный, — удивляется комкрыла. — А у нас больше в ходу кинжалы.

— У нас тоже, но кинжалом неудобно бриться, — вроде как шутит лендслер.

— И что, парня надо совсем зарезать? Или обойдётся кровопусканием? — комкрыла тоже пытается шутить, ему не по себе. А вот Дарайя весьма спокойно наблюдает за происходящим. Крови она не боится.

— Спирт есть?

— «Акватика». 72 градуса. Подойдёт?

— Дашь ему запить. Если просто кровью напоим — может открыться рвота.

— Чьей кровью?

— Его собственной. С ножа.

— Мракобесие какое–то… — Дайего передёрнул плечами, но бутылку принёс и в стакан чего надо налил.

— Теперь держи его: дёрнется не к месту, а нож острый.

— Может, позвать кого?

— Лучше без лишних глаз. Не бойся, удержишь.

Энрихе вскрикнул, и по его телу прошла судорога. Но той, сумасшедшей звериной силы в нём уже действительно не было.