Бог астероида

«Чего они хотели от меня?» – размышлял Сэркис. Какой бы оказалась его судьба, если бы он отправился с ними?

Его художественное стремление к фантастике получило новый стимул; и не раз, завершив свою ежедневную работу по рисованию рекламы, он пытался извлечь из своей памяти облик пришельцев. Это давалось ему с большим трудом: образы, с которыми он пытался разобраться, не имели аналогов; а невероятные оттенки и пропорции их тел мешали любым попыткам вспомнить хоть какие-то детали. Казалось, что здесь был задействован какой-то совершенно чужой спектр и трансевклидова геометрия.

Однажды вечером Сэркис стоял перед своим мольбертом, сердито глядя на него. Картина, по его мнению, была глупой кляксой, состоящей из слишком большого количества оттенков, которые совершенно не могли передать истинную диковинность задуманной художником темы.

Не было слышно ни единого звука, ни какого-либо иного сигнала, ничего, что могло бы заведомо привлечь внимание Сэркиса. И тем не менее, резко обернувшись, он увидел находившихся позади него тех же двух существ, которых встретил на Испанской Горе. Они медленно покачивались в свете лампы между захламлённым столом и потрёпанным диваном. Их нижние конечности вытянулись, как кисточки, на старом ковре, потёртые цветочные узоры которого были забрызганы пятнами свежей краски.

С кисточкой в руке Сэркис мог только стоять и смотреть, ощущая тот же гипнотический трепет, находящийся за пределами страха или удивления, который охватил его на горе. Он вновь увидел неторопливое, убаюкивающее помахивание усиков-арабесок; снова, точно во сне услышал фантастический монотонный гул, который превращался в длинные вокабулы, приглашающие художника отправиться вместе с пришельцами. И снова на луноподобных дисках лиц пришельцев проявлялись сцены, которые привели бы в отчаяние любого футуриста.

Почти без эмоций и размышлений Сэркис вслух произнёс слова согласия. Он почти не понимал, что говорил.

Волнообразные движения усиков прекратились с такой же неторопливостью, как и начинались. Жужжащий созвучный напев затих, картинки исчезли. Затем, как и прежде, в воздухе вспыхнул медью летающий механизм. Широкие, косые стержни и вогнутые сети воспарили между потолком и полом, опускаясь вниз, окружая инопланетных созданий и самого Сэркиса. Между светящимися решётками он едва мог разглядеть знакомую обстановку своей комнаты.

Ещё мгновение, и комната исчезла, как тень при появлении света. Не было никакого движения или перехода; казалось, что перед художником открылось чужеземное небо, залитое малиновым цветом. Краснота потекла к нему, она наполнила его глаза яростью кипящей крови, она изливалась на Сэркиса, словно зловещий пылающий водопад.

Постепенно он начал различать какие-то определённые контуры и массивные объекты. Прутья и сети всё еще окружали его, странные компаньоны тоже находились рядом. Странно изменившиеся, они плыли в малиновом потопе, как рыбы-гоблины из какого-то адского моря. Сэркис невольно отпрянул от них: они были ужасающими, чудовищными.

Теперь он увидел, что стоит на удивительном мозаичном полу, со всех сторон выгибающемся кверху, словно дно огромной тарелки. Высокие, наклонённые наружу стены, без окон и крыши, возвышались вокруг. У механизма, который его окружал, тоже не было верхней части, и Сэркис понял, что тот меняется. Очень медленно, словно умирающее пламя, стержни и сетки погружались в маленькие гнёзда на полу и исчезали из вида.

Глубокий багрянец небесного купола над башней сочился густым, тяжёлым светом. Материал, из которого было построено здание, представлявший собой то ли камень, то ли металл или какой-то совсем уж неслыханный элемент, истекал сиянием жидкого рубина и растворяющейся киновари.

Сэркис осознал, что воздух, который он вдыхал, хоть и содержал достаточное количество кислорода, вместе с тем был непривычно густым. Казалось, он словно застревал в его лёгких. Кроме того, когда художник попытался сдвинуться с места, он обнаружил, что его вес значительно увеличился, словно под воздействием гравитации гигантской планеты.

Сэркис не мог даже представить себе, где он оказался и как сюда попал. Он испытывал томление художника по странному, потустороннему миру; но он никогда не мечтал о таком полном и бредовом отчуждении от всех известных вещей. Более того, он никак не мог представить себе такого нервного потрясения, которое привело бы к реальному переходу в иной мир. Его ощущения физического дискомфорта вскоре были дополнены какой-то оптической пыткой: свет беспокоил его, он жестоко подстёгивал его чувства, и в то же время подавлял и угнетал его.

Множество существ, похожих на спутников Сэркиса, начали появляться в башне без крыши, плавно опускаясь с неба или вплывая через низкие двери. Они толпились вокруг человека, и Лемюэль обнаружил, что их усики и ленты осторожно прижались к его рукам и ногам, и тянут его к одному из выходов. Он ощущал безрассудный ужас от их прикосновений, как ребёнок в объятиях кошмарных теней. Их громкое жужжание пробудило в его мозгу мысль о какой-то враждебной орде отвратительно гудящих насекомых.

Миновав дверной проём, он вошёл в море света, в котором не смог ясно разглядеть особенности ландшафта. Почти вертикально над головой он увидел ослепительное пятно огромного солнца. Толпа жителей-гоблинов, ежеминутно увеличивавшаяся в числе, понесла его вниз по голому, лишённому травы склону, подножие которого терялось в потоке малинового цвета.

Он всё больше и больше чувствовал невыразимое недомогание, страшную смесь замешательства, раздражения и депрессии, чему способствовали все его чувства. Он попытался вспомнить обстоятельства своего отбытия с Земли, стараясь заверить себя, что существует какое-то естественное объяснение всему произошедшему. Лемюэль убеждал себя, что существа, чьё приглашение он принял, были дружелюбными и имели добрые намерения, что никто не причинит ему вреда. Но все подобные мысли были бессильны успокоить его возбуждённые нервы, со страшной силой атакуемые бесчисленными сомнениями и колебаниями. Человеческое тело просто не могло выдержать подобной нагрузки.

Мучения становились всё сильнее. Его путешествие вниз по склону, затянувшееся из-за повышенной гравитации и неторопливого дрейфа его фантастического эскорта, который, казалось, подчинялся другому, более медленному течению времени, выглядело настоящим нисхождением в ад. Каждое ощущение становилось для художника источником боли и ужаса, и он находил скрытую угрозу зла практически во всём, что его окружало.

Под склоном, на берегу неподвижного моря во мраке вырисовывалась вторая чашеподобная башня без крыши. В тот момент она казалась ему похожей на святилище инопланетного дьяволизма, ненавистного и угрожающего. Ему хотелось громко орать от невыразимого ужаса, когда существа-гоблины несли его к башне, заставляя проходить через её порталы.

Внутренние помещения этой башни, открытой красному небу, были облицованы множеством диковинных резных фигур от пола до верха. В центре на полу стояло необычное ложе, состоявшее из кучи толстых матерчатых тюфяков.

С нервной нерешительностью разглядывая его, Сэркис осознал, что толпа растаяла, словно удовлетворив своё любопытство. Осталось всего с полдюжины существ; но поскольку все они были одинаково чудовищны, он не мог быть уверен, что среди них остались его первоначальные компаньоны.

С отвратительным гудением эти существа окружили его и потянули в сторону ложа. Он сопротивлялся, но сжимавшие его в своих объятиях липкие и противные ленты с кисточками были невероятно сильны, точно щупальца осьминогов. Ложе выглядело достаточно безобидным, и, несомненно, существа просто демонстрировали Сэркису своё гостеприимство, пытаясь на свой лад удовлетворить потребности человека. Но Сэр-кис ощущал ужас пациента с лихорадочным бредом, которому врачи и персонал казались адскими палачами.

Последняя попытка удержать над собой контроль провалилась, Сэркис кричал и яростно сопротивлялся. Собственный голос казался ему жутко гулким в густом воздухе, эхом возвращаясь к нему, окружая его оглушительными криками чревовещателя. Казалось, что он сражается под гнётом тяжёлого груза камней.