Сказка о губах

И тогда сестра поняла.

Картина вторая

Вся комната обклеена школьными расписаниями.

Жань-Поль: В школе не было комнат, как люблю я. Но довольно скоро, через восемь дней, я нашёл библиотеку, и её обстановка меня очень сильно обрадовала.

Я читал, а за окном выпрямлялись деревья, становясь холодными и плоскими. Мне не нравились эти перемены – никогда, сколько бы я ни смотрел, – но мама так вздыхала и – расстраивалась, почти как я без книжек? – что я не говорил ей, хотя мне хотелось. Папочка почти не мёрз, когда всё это снова начинало происходить; да и ему только больше нравились плоские перемены.

Сестра сидела в моей комнате, свесив пальцы рук в кружку с чаем, а иногда просто вращала своими султанчиками. Сидишь, – говорил я, не отворачиваясь от книжки. Она в ответ кивала и запускала вращение в другую сторону.

Я ходил в школу, пока всё становилось плоским, а в самой школе всё было хорошо – у меня были свои друзья с тёплыми буквами в волосах; одна девочка вся была на голове покрыта «З», «С» и, похоже, ещё чем-то, но я не могу смотреть долго, потому что у неё начинали покачиваться бусы, а иногда ещё кольцо обхватывало пальцы. В такие моменты я бежал со своим рюкзаком под одну из лестниц и доставал книжку. Читал я тоже не всегда – иногда просто держал её, закрытую, одной ладонью, а голову, закрыв глаза, прислонял затылком к стене.

Картина третья

Вся комната обклеена воздушными шарами.

Жань-Поль: Поэтому, когда снова наступил мой день рождения, я позвал не только родителей и сестру, но и своих тёплых друзей. В школе были и другие, совсем не изгибающиеся, но они были некрасивыми и неприятными, поэтому я не звал их на свой день рождения.

Мы все, вшестером, сидели за столом и трогали упругий торт, я рассказывал – много-много – про красивое, что гнётся, и обычное плоское – рассказывал девочке с буквами и ещё чем-то в волосах. Родители играли с сестрой и моими тёплыми друзьями в игры с фишками, а я смотрел на них и чувствовал, что могу оказаться в словаре, могу понять, что мамочка пыталась тогда показать, называя слово. Я смеялся, и это было как «радость»; а потом я сел играть вместе с остальными, и у нас была очень-очень-очень большая радость, только на «с» или на «ч» – я не помнил, но не хотел отвлекать мамочку.

Картина четвёртая

Пустая комната, ничего нет.

Жань-Поль: Девочка с буквами прятала в свои волосы перламутровые игрушечные волны, а потом смеялась, когда я спрашивал, зачем они нужны. Деревья снова дыбились стружками, округляясь изнутри, и становилось не так холодно и страшно – когда мамочка вела меня за руку домой, а ещё когда мамочка разговаривала с незнакомой, но не холодной мамочкой девочки с лимонного цвета вихрями в волосах; по-моему, они подружились гораздо лучше, чем мамочкины врачи.

Сестра научила меня прятать шарики в вазу, у меня получалось не с первого раза, хотя и папочка, и мамочка тоже ненадолго заходили и пробовали нам помогать; а ещё мы попробовали переворачивать страницы без рук и сдувать чёрные стружки вместе.

А потом я умер от какой-то штуки в голове.

Конец

Голая пьеса

Сцена 1

Наверное, это особая форма мазохизма, хоть это слово глупо звучит. Мне просто так пусто и хочется отчего-то просить прощения, хотя не за что и не у кого. Да и слава богу, что перед глазами всё, что может расстраивать, это ведь даже не причина для грусти, просто что-то неправильное внутри, какая-то подтекающая деталь. Всё могло бы быть иным, но песни, которые заставляют меня улыбаться, покачивая головой в такт, ни в чём не виноваты.

Ни в чём.

Знаешь, меня будто режет изнутри. Один раз я разговаривал со своим другом, он сказал, что если это продолжится ещё хоть месяц, нужно пойти к врачу.

И как?

Прошло два года.

И как?

Мне хочется упиться чем-нибудь, но быть в себе, лежать на летней крыше и смотреть вверх. Это так скучно и так пошло. Лучше бы мне дать себе волю и сделать то, что хочется.

Ты сам не знаешь, сам не знаешь, сам не знаешь.

Ничего этого нет. В моей памяти крупными осколками серебрится зеркало.

Всё, что нас терзает – зеркала. Я не вампир, но лучше к ним не приближаться.

Ох, как же мне грустно.

Перестань, ты мучаешь себя.

Я люблю гулять, да это же весна, и я думаю обо времени, проведённом в школе, с такой вот улыбкой (улыбается), я рад, да, я рад, всё как надо.

Когда растает снег, тебе будет проще. Настоящая весна! Говорят, лето самое несчастное время в году. Неправда: ты – самый несчастный человек.

Когда ты говоришь так, я даже немного злюсь на тебя. Иногда я сажусь и вспоминаю, вспоминаю. Я подумал, что если бы сейчас поговорил со своим другом, он посоветовал бы мне рассказать о таких вещах, знаешь, абстрактных.

Я ни о чём не жалею.

Я жалею, что не начал учиться в 5 лет, и что думаю, и что мне есть, с кем поговорить, потому что себе я уже устал рассказывать – мы молчим, как старые знакомые, знающие друг друга настолько хорошо, что остаётся только молча чокаться, даже не произнося тост.

Я так и не заметила перехода от детства к этой грусти. А ведь мне уже столько, что можно всё.

Когда-то я думал о том, чтобы коллекционировать шляпы. Но потом я сказал себе – ты всё равно не соберёшь всех шляп, в чём тогда смысл? Даже если ты объявишь на весь мир о выплате денег каждому, кто отдаст свою шляпу, один тугоухий старикан заупрямится её отдавать, а может, и в самом деле забудет, что за коробка пылится на антресолях. В этом нет смысла.

К тому же, так трудно определить, что такое шляпа. Должен ли ты собирать треугольные шляпы из газеты? А кукольные шляпы? Если ты остановишься только на мужских фетровых шляпах, рассчитанных на людей, и там найдётся тысяча причин, чтобы чёрт ногу сломал.

А если какой-нибудь дурак начал бы собирать перчатки, отдал бы я ему свои? Думаю, что нет, и даже определённое вознаграждение не исправило бы ситуации.

А я вот думаю – мы могли бы разыгрывать с тобой сцены из античной истории. Ты так любишь играть, почему бы тебе не выбрать чего-нибудь?

Тиберий, Калигула, Клавдий? Я ни секунды не сомневаюсь, что эти имена первыми пришли тебе на ум.

Славные имена, я никогда не понимала, чего в них зловещего.

В них действительно нет ничего зловещего. Но, впрочем, всё это довольно затёрто; не думаю, что тебе составило бы труд придумать что-нибудь позанятнее.

Греческие загадки? Сфинга? Ей-богу, я сейчас не настроена на сочинение загадок!

Откуда же тогда взяться таинственности, которая всегда последней питает взаимный интерес?

Мы здесь не для того, чтобы развлекать друг друга – я здесь не для этого.

Пару раз меня тошнило в детстве из-за переживаний – чувство, будто из тебя сыплются сухие листья.

Это просто отвратительно. Хотя, о детях или хорошо, или никак. (весело) Я придумала кое-что для тебя. Осталось только попросить тебя вытянуть руку и не уходить никуда в течение пары минут.

Представить даже страшно, что может прийти в твою голову.

Боже, так тяжело, так тяжело. Знаешь, иногда такое чувство, что разорвёт изнутри, а потом понимаешь, что всё вот-вот провалится внутрь тебя – там чёрная дыра, падающая сама в себя, затягивающая внутрь все лучи, оказавшиеся в непосредственной близости. Мы можем поиграть в чёрную дыру.

Что нужно для игры?

Всё просто и ясно: сделай так, чтобы у кого-то в груди взорвалась звезда, оставляя вместо себя чёрную дыру.

Это просто и ясно. По рукам.

По рукам. Чтобы начать играть, тебе нужно прочитать заклинание.