Серебряный. Поиск дорог

Дим откинулся на спину, положил руки на землю, расслабившись, позволяя стихии опознать его. Пальцы привычно кольнуло, по спине прошла дрожь. Одаренный закрыл глаза. Он уже привык к лишениям, почти смирился с тем, что приходится постоянно сутулиться, прихрамывать, сдерживать свои порывы, опускать глаза, но не мог без силы. Особенно после того, как она вновь вернулась.

Вода в реке пошла рябью, волны забились о подножие холма. Ему приятно было ощущать эти порывы. Словно встреча друзей, после долгой разлуки.

Как ему быть? Он не справится один. Сколько раз, лежа без сна на каком-нибудь постоялом дворе или сеновале, он думал, что его сестра может находиться здесь же рядышком, через стенку, или в соседнем домике, или в транспортном экипаже, несущимся мимо. Ему одному никогда не найти в огромной стране пару странников, бегущих с места на место в поисках своего счастья. Здесь, в этой деревне ему помог случай, вернее болтливость местного повесы. Как ему найти следующее место встречи? Где искать другую, возможно, более сговорчивую хозяйку? Впрочем, вряд ли такие как она будут помогать кому-либо вроде него. Для них он всегда будет нелюдем, «из тех, из них».

Ему нужны были люди, нужна была сила, та самая, которая еще не так давно была в его руках. Опутав страну своими сетями, он бы обязательно поймал рыбку, которая была ему нужна. Уже не в первый раз отчаяние выпустило свои когти. В такие мены он даже думал о том, чтобы вернуться. У него в рукаве есть несколько припасенных тайн, ради которых император согласится терпеть его с собой рядом еще какое-то время, поняв, что главный советник еще нужен и от него может быть польза.

Дим ударил кулаком по земле. Руку обожгло болью. Он зло выдохнул, оборвал свою связь со стихиями, встал. Если больше ничего не останется….

Ерах в тридцати от него сидел мужчина. Пусть Димостэнис видел его всего несколько раз в жизни, он был уверен, что не обознался. Не может быть! Он медленно закрыл глаза и снова открыл. Нет, не сон.

Иланди поднялся на ноги и мягкими, неслышными шагами приблизился к Энтони Ингарду. У того на коленях лежали листы бумаги, а в руках он держал рашкуль2. Дим заглянул художнику через плечо. На листе было нарисовано лицо девушки. Длинные прямые волосы, высокий лоб, слегка прикрытые глаза, прямой нос с тонкими ноздрями, губы, сложенные в упрямую полоску. Не хватало всего пару штрихов, чтобы они расцвели улыбкой.

Дим обошел человека и опустился перед ним на траву, принимая такую же позу, как у него. Мужчина поднял глаза и приветственно улыбнулся. Правда, спустя каких-то нескольких мгновений улыбка исчезла с его лица. Это было единственное, что изменилось в нем. Больше ни что не выдало его волнения, смятения или страха.

– Приветствую, благородный сэй, – Энтони слегка склонил голову.

– Ее ты тоже так называешь? – холодно поинтересовался Димостэнис.

– Кого? – совершенно искренне прозвучало в ответ.

Дим почувствовал, как внутри у него зарождается буря и желание утопить этого наглеца. Кстати, чем не решение проблемы? Элени сама домой вернется.

Он не стал размениваться на пустые слова. Сидел, смотрел тяжелым взглядом, ожидая ответ на свой вопрос. Иногда этого взгляда хватало почище любых допросов у дознавателей. Художник тоже молчал, с таким же искренним участием на лице, ожидая пояснений. Димостэнис быстрым, едва уловимым движением протянул руку и взял портрет сестры.

– Её.

Энтони пожал плечами.

– К сожалению, я ее не знаю, сэй. Просто красивая девушка, где-то видел однажды, вот и нарисовал. У меня хорошая память.

– Если я сейчас отволоку тебя в город и сдам в руки законников? Это прочистит твою память?

– За что? Рисовать у нас в стране не запрещено, – Энтони улыбнулся, скрывая ехидство, прозвучавшее в его голосе.

Дим почувствовал, что от такой дерзости у него сводит челюсти.

– За нарушение главного закона империи.

– У вас есть доказательства?

– Думаешь, мне не поверят на слово? Раз ты так хорошо знаешь какие у нас в стране порядки.

Художник поднял на него совершенно спокойные глаза.

– Ваша воля.

Дим почувствовал себя балаганным шутом. В последнее время он только и делал, что кидался угрозами, ни разу не приведя их в исполнение. Почему раньше достаточно было упомянуть законников или дознавателей, не говоря уже об обещании казни, и это быстро и надежно развязывало языки. А эти? Что Милора и ее отпрыски, что ее люди, вроде того старого прислужника, который даже не хотел впускать его в дом, что этот смертный. Им все равно. Они не сомневаются, что он это сделает. Однако не боятся. Сейчас он видел то же самое, что видел на ферме – этот смертный не скажет. И ничем его не запугаешь.

Димостэнис глубоко вздохнул. В грудь мягко толкнулось, по коже поползли серебряные искры с каждым мгновением уплотняясь и превращаясь в прочный контур, кровь зашумела в висках, разнося по венам притаившееся серебро. Даже мир стал виден сквозь эту серебристую прослойку. Он ударил. Не сильно, чтобы напугать. Однако даже этого было достаточно, чтобы мужчину отбросило на несколько шагов, швырнуло на землю, оглушило. Дим накинул на него серебристое покрывало, окутывая с ног до головы, сдавливая голову, грудь, живот. Такое давление выдержит не каждый шакт, а смертному осталось всего несколько мен, пока его внутренности не превратятся в кашу и легкой такая смерть не будет. Зато будет немного времени подумать, во что он ввязался и какую ошибку совершил.

– У тебя есть всего лишь несколько мен, чтобы передумать, – Дим склонился над своей жертвой, взяв за плечи и хорошенько тряхнув, чтобы тот открыл глаза и не смел уходить от реальности. Так просто он не отделается. – Ты не представляешь, что я пережил за эти миноры, не представляешь, что я вынужден был делать, чтобы найти вас. Найти тебя. Как ты посмел, смертный, даже взглянуть на нее? На нее – рожденную жить на вершине этого мира и вытирать ноги о таких, как ты! Как ты посмел приблизиться к ней? Как ты посмел заморочить голову глупой девчонке, которая жизнь-то еще не видела? Что ты собирался ей дать? Ничтожество! – Энтони захрипел, его голова беспомощно откинулась назад. Дим ударил его по щеке тыльной стороной ладони, вновь приводя в чувства. – Я уничтожу тебя. Сотру из жизни нашей семьи, как страшный сон, который развеется поутру. Она же через пару миноров даже не вспомнит тебя. Когда вернется в свою жизнь и найдет себе избранника, достойного ее, – с каждым словом Дим будто выливал все, что накопилось у него за эти миноры. Отчаяние, страх за сестру, обиду, даже свои мысли о возвращении. – Она никогда даже не вспомнит о тебе!

Пощечина была не сильной, да и вряд ли сейчас кто мог пробиться сквозь его щиты, но довольно обидной. Он разжал пальцы, держащие его жертву за воротник куртки, от неожиданности оступился и скатился на несколько еров вниз по склону холма.

– Отпусти его! – Элени стояла на коленях рядом со своим избранником, безуспешно пытаясь разорвать формулу Дима.

Он уже и сам опомнился. Отпустил Энтони, выдохнул, чувствуя, как возвращается в обычный мир, не наполненный звенящим серебром, где все вокруг подвластно лишь ему. Сестра положила голову мужчины себе на колени, поднесла флягу с водой к его губам, протерла лицо, гладила по волосам, что-то шептала, обнимая. На брата она ни разу не взглянула.

Вот и конец пути. Горький и безрадостный конец. Сейчас, найдя Элени, придя к своей цели, Димостэнис был от нее еще дальше, чем в самом начале своих поисков. Он понимал, как выглядел всего пару мгновений назад в глазах сестры, что он творил и что она увидела. Она не будет ни слушать его, ни разговаривать. Он спустился вниз к подножию холма. Здесь его помощь не нужна, да он ничего и не сможет сделать. К тому же и смертный уже пришел в себя, начал шевелиться и что-то отвечать на нежный шепот Элени.

Димостэнис сел у самой кромки воды, сложив руки на коленях и опустив на них голову. Чтобы он не делал в последнее время, все становилось только хуже.

2

Рашкуль – угольный карандаш, для очерков, набросков, часто используется художниками в живописи.