Месть. Все включено

– Я тебе, корова неумная, покажу, где, блядь, твое место! – услыхала Лиля еще с лестничной клетки. И побежала на голоса. Она увидела мать, к тому времени повалившуюся на пол. Отец стоял над ней с тупым лицом и стеклянными глазами ожившего манекена. Лиле показалось, что он замахивается, и она бросилась к нему, визжа.

– Папа, что же ты делаешь?! – Лиля повисла на руке отца, но он стряхнул ее легко, как пушинку.

– Подонок! – страшным голосом завопила Анастасия. Возможно, не стоило так орать, но, кто при таких обстоятельствах просчитывает ситуацию на несколько шагов вперед. Вопли воздействовали на Правилова, как красная тряпка тореадора. Наклонившись, он схватил жену за волосы. Настя хрипела от боли и вырывалась, извиваясь, словно щука на крючке. Олег Петрович дал ей пару затрещин.

– Что ты делаешь, гадина?! – Лиля вскочила на ноги. Она впервые обозвала отца так грубо. Да и вообще обругала.

Лиля метнулась к отцу, молотя его прямо по лицу. По такому родному лицу, теперь ненавистному и чужому. С таким же успехом она могла попытаться расшатать кирпичную кладку. И все же отец выпустил мать. Схватил Лильку за голову и толкнул лбом в дверь. Со звоном посыпалось толстое рифленое стекло. Лиля, хрипя, повалилась на пол.

Потом он, конечно, молил о прощении, и даже падал перед ними на колени. А затем, непрощенный, сидел на кухне, с белым лицом и дрожащими руками. Протрезвления всегда паскудны, в особенности, если приходится краснеть, сожалеть о содеянном, а то и вообще хвататься за голову: «Я?! Я это сотворил?! Да не может такого быть!»

Мама проплакала остаток дня, улегшись на кровати в спальне, служившей Правиловым также и гостиной, и детской, и столовой, и еще кабинетом товарища Правилова. Когда настало время ужина, она молча вышла на кухню. Как бы там ни было, а ужин дело святое, и офицерские жены понимают в этом толк. Лиля осталась сидеть в уголочке, подперши коленками подбородок. Слезы почти высохли. Зеленка на лбу тоже. Ей еще повезло, что это были все следы от стекла. Им всем повезло. На кухне отец пробовал заговорить с матерью:

– Ну… прости, Настенька… прости…

Гробовое молчание под аккомпанемент перемещаемых кастрюль и сковородок. Голос отца был жалким и подавленным, какого Лиля еще не слышала. Впрочем, такого как днем – тоже.

Они ужинали в тишине, как на поминках. В определенном смысле, так и было. Просто Лиля еще не поняла. Она только чувствовала, что отец был бы рад и вовсе отказаться от еды, но опасался усугубить ситуацию. А мог уже не опасаться.

Наблюдая исподтишка за родителями, девочка с тоской вспомнила, какими шумными и праздничными порой выдавались трапезы в их семье, куда частенько захаживали на огонек сослуживцы. Отец вообще тяготел к веселым компаниям, а мама всякий раз готовила, что называется на батальон, если и не ведрами, то не многим меньшими емкостями. Отец, вставая из-за стола, удовлетворенно похлопывал себя по животу, и перечислял гостей голосом диктора с Центрального телевидения:

– На обеде в честь ее высочества принцессы Ликушки присутствовали: гвардии подполковник Правилов с супругой… гвардии майор такой-то, с погонами, капитан… Обед прошел в дружеской, непринужденной обстановке…

Тогда и в голову бы не пришло, что закончится вот так. Втроем, за убогим ужином, после драки.

– Он же совершенно ничего не помнит, – твердила на следующий день Лиля, умоляя маму дать отцу еще хотя бы один шанс. – Он же плакал, мамочка… Он же извинялся!

Сердце не камень, у большинства людей, по-крайней мере. Анастасия Федоровна дала Правилову шанс. Но, он его не использовал. Через неделю Олег Петрович продолжил.

Через месяц мать и дочь переехали в Минск, к отцу и деду.

Федор Титович Барановский принял их сердечно, а как же иначе? Хотя и не удержался от шпильки.

– Говорил я тебе, Анастасия! Допечет тебя этот чертов солдафон. Ну-с, лучше позже, чем никогда.

Федор Титович, несмотря на преклонный возраст, еще трудился в медицинском институте. От операций ему пришлось отказаться, и руки, и глазомер стали не те. Довелось ограничиться лекциями, а на экзаменах профессор по-прежнему доводил студентов до инсультов. Чаяния Федора Титовича, несбывшиеся четверть века назад, перекочевали с дочки на внучку. Лиля с первого раза поступила в медицинский. Попробовала бы не поступить.

Анастасия подала на развод. Дело слушалось в городском суде, по новому месту жительства, Правилову пришлось приехать. Процесс не занял много времени. Совместного имущества у супругов не оказалось. Правиловы привыкли жить на широкую ногу, и на черный день не копили. Кто знал, что, когда он наступит, это даже облегчит процедуру.

Они вместе вышли из дверей суда. Им естественно, было в разные стороны. К дому Барановских направо. К вокзалу налево. Настало время расставания, ведь, в сущности, они уже расстались, а в суде просто соблюли формальности, поставив точку на бумаге. Но, момент все равно получился тягостным, из тех, что запоминаются надолго.

– Ну, что?… – первой нарушила тишину Анастасия. Она замечательно выглядела. Олег Правилов, закусив губу, поднял глаза к освещенным утренним солнцем крышам, прошелся по вершинам деревьев и, наконец, остановил взгляд на жене. Точнее, на бывшей жене. И пожал плечами.

– Ничего.

Последние несколько месяцев он только и делал, что пил, и это сказалось на лице. Ночь в поезде Правилов провел в компании бутылки «Столичной», утром не побрился, а у вокзала еще дернул пивка. От Анастасии все это не ускользнуло, как никак, до серебряной свадьбы дотянули.

– Пьешь?

– Пью, – согласился Правилов. Глупо было отрицать очевидное.

– Я хотела предложить тебе проведать дочь, но, даже не знаю… в таком виде… нужно ли ей это?

– А она знает, что я здесь?

– Нет, – поколебавшись, ответила Настя. И, поскольку он промолчал, добавила на повышенных тонах, – от тебя разит, Олег! Хотя бы до суда мог воздержаться?!

– Чихал я на твой сраный суд. Ясно? – сказал Правилов, подумав, что она стала другой. Совсем не такой, как прежде.

Круто повернувшись на каблучках, Анастасия зашагала прочь. Зашагала так запросто и решительно, что убила его наповал. Он ожидал чего-то иного. Хотя бы каких-то слов. Впрочем, кому они вообще надо? Проводив удалявшуюся фигурку жены долгим и полным тоски взглядом, Правилов уныло поплелся на вокзал. Ему чертовски хотелось выпить.

Обретя свободу, Анастасия поразительно быстро с ней распрощалась, выйдя замуж за доцента Лавриновича, которого профессор Барановский прочил себе в приемники. Отношения между ними были, как у хорошего отца с сыном, так что Федор Титович радовался вдвойне. Свадьбу сыграли дома, без помпы, в узком семейном кругу. Правилова, естественно, не звали. Мы не в Европе, с ее обескураживающим порой либерализмом.

Сидя за праздничным столом, Лиля Правилова пребывала в шоке. Скоропалительное замужество матери похоронило надежды на воссоединение родителей как бетонная плита, упавшая на туристическую палатку. Вообще говоря, легкость и быстрота, с какими госпожа Правилова превратилась в госпожу Лавринович, породила в душе дочери подозрения. Промучившись пару дней, Лиля без обиняков спросила мать:

– Мама, а ты Вениамина Семеновича давно знаешь?

– Почему ты спрашиваешь? – насторожилась новоиспеченная госпожа Лавринович.

Если как следует поднапрячь извилины, то можно вспомнить, а, вспомнив удивиться. Где это все хранилось? Неужели в моей голове? А я ведь долгие годы не знал, что оно лежит спокойно на чердаке, и можно дотянуться, если пошарить на совесть. Впрочем, активация памяти далеко не всегда зависит от пользователя, смахивая скорее на поиски наугад в архиве, где потерялись регистрационные карточки. Вы забрасываете невод на глубину, но дно не доступно даже эхолоту, и какая глубоководная рыба попадется, остается только гадать. Лампы CD – проигрывателя перемигиваются, устройство считывает информацию с диска, оно греется и честно пыхтит, но канавки с цифровым кодом забиты и исцарапаны, так что монитор остается чист. Впрочем, если повезет, кое-что может появиться. Иногда обрывками, реже в виде картины.