Цельсиус

Я с удовольствием утонченного ценителя досматривал финал первого сезона «Убивая Еву», когда неожиданно раздался звонок в дверь. Я взял в руки пульт, нажал на паузу и совершил самое энергозатратное действие из того, что мог себе сегодня позволить, – принялся напряженно раздумывать, кто бы это мог быть. Дернулся поставленный на беззвучный режим телефон, я взял его в руки и прочитал: «Открой дверь пожалуйста это я». Пришлось вставать и совершать маленький подвиг – я кое-как добрался до прихожей и открыл входную дверь.

– Привет, Кристина, затянула меня тина.

Кристина посмотрела на меня, поморщилась и, картинно зажав ладонью нос, прошла мимо меня в квартиру.

– Типично мужское поведение, – сказала она, – потерпев неудачу, первым делом пойти и нажраться.

Одетая в приталенную кожаную куртку и джинсы, Кристина стояла посреди комнаты и озадаченно озиралась.

– И что это еще за секрет начинающих драматургов – перегаром разит за версту, а алкоголя ни капли?

Моих сил хватило только на то, чтобы закрыть дверь, – я остался в прихожей и, прислонившись к стене, издалека рассматривал невысокую, призывно утонченную фигуру бывшей балерины.

– Кристин, тебе нельзя ходить в таких обтягивающих джинсах. Ты перезаражаешь полгорода мыслями о собственной неполноценности.

– А ты так и будешь стоять в прихожей?

– Это будет зависеть от тяжести заболевания – ведь я уже инфицирован.

Кристина сняла куртку и бросила ее на диван, оставшись в футболке, ее волосы были собраны сзади в высокий хвост – все это придало мне воодушевления, но не добавило сил. Какая все-таки удивительная способность – за все то время, что мы не виделись после разговора с худруком, она безошибочно выбрала момент, когда у меня даже стоять нет сил. Не говоря уже про что-то более… ресурсоемкое.

– Я все выяснила, – сказала, вернее, чуть ли не прокричала мне в прихожую Кристина. – Это все Кочубеева, это ее козни.

Пришлось отлепляться от дружелюбной вертикали стены и перемещать тело в комнату, вознаградив себя за дерзкий внутриквартирный переход долгожданным воссоединением с диваном.

– Ты знаешь, Кристин, у меня сегодня в голове словно блок какой-то. Но не тот, который поэт, а самый настоящий ступор. Так что извини, но я ничего не понял про Кочубееву.

Кристина вздохнула.

– А тут и понимать нечего. Кочубеева крутит Хутором, как хочет. Думаешь, как она получает все эти свои главные роли? Она увидела, что твоя новая пьеса написана под меня. Увидела, что ей там ничего не светит. И убедила Хутора зарубить пьесу.

– То есть как? Подожди. Как убедила?

– Как, как… – пожала плечами Кристина. – Откуда мне знать? Орально, например.

– Какие дивные сексуальные фантазии… – я попробовал представить себе крупную фигуристую Оксану и семидесятилетнего худрука хоть в какой-нибудь, самой простой совместной позе и почувствовал, как у меня оплывает от дымящегося напряжения и без того разжиженное серое вещество.

– Это никакие не фантазии, – Кристина вдруг посмотрела на меня с непонятной злостью, словно я был причастен к роману худрука с Оксаной Кочубеевой, – это ее обычная тактика, она всегда так поступает. Находит нужного для достижения ее цели мужика и соблазняет его.

Кристина замолчала.

– Ну о’кей, – я попытался собрать в одном месте черепной коробки пошатывающиеся, норовящие разбрестись мысли, – Кочубеева спит с Хуторянским. Не знаю, зачем мне это знать, но о’кей. Дальше-то что?

– А дальше ты пойдешь к Хутору и скажешь ему, что тебе известно про него и Кочубееву. И если он не поставит твою новую пьесу со мной в главной роли, об этом узнают абсолютно все. Вплоть до последнего осветителя.

– Крис, это, конечно, очень наивно и глупо, но когда ты появилась на пороге моей квартиры, я подумал было, что ты действительно по мне соскучилась.

– Так я и соскучилась, Ник, – Кристина наклонилась ко мне, я видел, чего ей стоило не замечать исходящие от меня атомы вони, эти побочные продукты метаболического расщепления этилового спирта, – не зря все-таки обучают актеров на сцене игнорировать людей в зрительном зале. – Но ведь нужно кому-то из нас решать проблемы, не всем же валяться с похмелья на диване перед теликом. Ну так что?

Вообще, конечно, глупая ситуация – нужно что-то говорить, но сказать мне было нечего, в другое время и при других обстоятельствах я бы просто ее поцеловал, но только не сейчас – уж больно мне не хотелось смотреть, как ее передернет от той дряни, что догорала у меня во рту.

– Прости, Крис. Но я пас.

Кристина выпрямилась, взяла в руки куртку и с нехорошей улыбкой посмотрела на меня.

– Знаешь ты кто, Ник? Ты гребаный лицемер. А я, как дура, до последнего на что-то рассчитывала. Но теперь-то я хотя бы все про тебя понимаю. Думаешь, я не знаю про тебя и Кочубееву? Не знаю, как вы там сосались за кулисами после премьеры?

Кристина резко развернулась и вышла из квартиры, напоследок презрительно махнув собранными в хвост волосами – спасибо что не по лицу. А я подумал, что как-то не складывается у меня в последнее время с театром – ни с пьесами, ни с режиссерами, ни с актрисами. Даже с теми из них, кого мне довелось несколько раз довести до оргазма.

Тем временем в «Цельсиусе» я получил свои первые деньги. А также вторые, третьи и те, что были безо всякого номера, но об этих последних лучше открыто не распространяться. Их мне приносил в плотных белых конвертах Кир, как правило после непродолжительной аудиенции со стоящим в холле бизнес-центра банкоматом. Вот и сегодня, как только Кир появился в офисе, по его загадочно-отстраненному выражению лица я безошибочно понял, что еще один наш с ним совместный контракт оплачен. Так оно и оказалось – мы поздоровались, Кир вытащил из внутреннего кармана пиджака аккуратный конверт, который тут же незаметно для окружающих перекочевал ко мне в руки.

– Пересчитай, – сказал Кир.

– Гуманитарии не пересчитывают.

– Ну и зря. Я тут на днях тоже не потрудился пересчитать. Вернее – перечитать. Я тебе не рассказывал?

Я покачал головой.

– Короче. Ездил тут на встречу с одним пассажиром. Так, ни рыба ни мясо, чувак на ритейле сидит, я ему как-то на неделе КП по радиаторам закинул. Ну сидим, перетираем, все путем, клиент все теплее и теплее, я уже губу раскатал, реально. Дошли до модельного ряда, и тут этот пассажир говорит: «Блин, а это чего такое?» Я сразу не врубился даже. А он – радиаторы-то немецкие. Я говорю: «И что?» А он – как что? Ну и начал – День Победы на носу, хуе-мое… Ну, думаю, скидку себе выбивает. Ладно. Делаю печальное лицо, заламываю руки. Говорю, что скидки у нас запрещены. А он, сука, все про немцев, про победу, про национальную гордость. Ватника включил, и ни в какую. Бодались мы с ним, наверное, полчаса, не меньше. Короче, оформил я его. Со скидкой десять процентов.

Кир замолчал.

– Ну о’кей, оформил и оформил. Молодец.

– Ага, молодец, блядь. Я второпях прайс-листы перепутал. Не посмотрел, на что его подписываю. И вместо заряженного обычный ему выставил. И эти десять процентов мне теперь из своих комиссионных придется выплачивать, скидки-то у нас запрещены. Вот тебе, бабушка, и День Победы…

– Какая интересная история.

Мы с Киром обернулись – в двух метрах от нас стоял Борис Сергеевич, его вытянутое, тщательно выбритое лицо исходило желчью с не вполне понятной отдушкой, которую с определенными натяжками можно было принять за сарказм.

– Значит, заряженные прайс-листы, Булгаков? И что дальше – подделка финансовой документации? Проведение леваков мимо бухгалтерии компании? Кеш в конвертах?

Кир покраснел, быстро и неожиданно густо, но РОП, к счастью, уже потерял к нему интерес – его изводили совсем другие заботы.

– Никита, на два слова.

Мы отошли от растерянного Кирилла, и это наше совместное действие носило скорее символический характер, чем имело какой-либо практический смысл, – огромный, открытый всем взглядам и ушам опенспейс плохо совместим с конфиденциальностью разговоров.