Страница 1 из 9

Потерянные слова

Уильямс Пип

Пип Уильямс

Потерянные слова

Оригинальное название:

THE DICTIONARY OF LOST WORDS

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

First published by Affirm Press

This edition published by arrangement with Kaplan/DeFiore

Rights through Andrew Nurnberg Literary Agency

Посвящается маме и папе

Пролог

Февраль 1886

Слово прибыло в Скрипторий в старом конверте. Прежний адрес зачеркнули и на его месте написали: «Оксфорд, Саннисайд, доктору Мюррею».

Работа папы заключалась в том, чтобы вскрывать письма, а моя – сидеть у него на коленях, словно королева на троне, и вынимать слова из бумажных колыбелей. Папа говорил мне, в какую стопку положить листочек со словом. Иногда он накрывал мою ладонь своей, водил пальцем по буквам и нашептывал мне их на ухо. Папа произносил слово, я повторяла, а потом он объяснял, что оно означает.

То слово было написано на клочке коричневой бумаги, небрежно оторванной так, чтобы подогнать ее под желаемый доктору Мюррею размер. Я приготовилась выучить новое слово, но почему-то папина ладонь не накрыла мою. Я повернулась, чтобы поторопить его, но выражение папиного лица остановило меня. Мы сидели так близко, но он, казалось, был совсем далеко.

Я снова посмотрела на слово, пытаясь понять, в чем дело. Без папиной помощи я обвела пальцем каждую букву.

– Что это значит? – спросила я.

– Лилия, – ответил папа.

– Как мама?

– Да, как мама.

– То есть мама будет в Словаре?

– Да, в каком-то смысле.

– Мы все будем в Словаре?

– Нет.

– Почему? – Я чувствовала, как опускаюсь и поднимаюсь в такт папиному дыханию.

– Чтобы попасть в Словарь, слово должно что-то значить.

– Мама была как цветок? – спросила я, опять взглянув на слово.

Папа кивнул.

– Как самый прекрасный из них.

Он взял слово и прочитал предложение, написанное под ним. Затем перевернул бумажку, чтобы посмотреть, нет ли продолжения.

– Этого недостаточно, – заявил он и снова прочитал написанное.

Его глаза бегали по строчкам, выискивая недостающий смысл. Затем он отложил листочек в самую маленькую стопку.

Папа отодвинул стул от стола, и я слезла с его колен. Сейчас он передаст мне листочки. Я обожала раскладывать их по ячейкам. Это было еще одно задание, которое поручал мне папа. Он взял со стола наименьшую из стопок, и я попробовала угадать, в какую ячейку нужно положить маму. «Ни далеко, ни близко, ни высоко, ни низко», – промурлыкала я себе под нос. Но вместо того чтобы отдать мне слова, папа шагнул к каминной решетке и бросил их в огонь.

Всего было три листочка. Когда папа разжал руку, поток горячего воздуха разнес их по разным углам топки. Листочек с «лилией» начал скручиваться.

Я слышала свой собственный вопль, когда бежала к камину. Как папа зовет меня, я тоже слышала. Листочек корчился в пламени. Я потянулась к огню, чтобы спасти его, но коричневая бумага обуглилась, а буквы превратились в тени. Я надеялась удержать бумажку, как прошлогодний дубовый листик, поблекший и хрупкий, но стоило моим пальцам дотронуться до слова, как оно рассыпалось.

Я бы так и стояла вечно у камина, но папа с силой оттолкнул меня. Он выбежал со мной из Скриптория и засунул мою руку в снег. Его лицо побледнело, а я сказала, что мне ничуть не больно. Когда я разжала руку, на обожженной коже остались обугленные остатки слова.

Некоторые слова важнее, чем другие. Я знала об этом с детства, потому что выросла в Скриптории, однако мне потребовалось много времени, чтобы понять почему.

Часть I. 1887–1896

Май 1887

Скрипторий. Слово звучит так, будто означает грандиозное здание, где легчайшие шаги эхом разносятся между мраморным полом и позолоченным куполом. Однако это был всего лишь сарай в саду одного из домов в Оксфорде.

Вместо лопат и граблей в нем хранились слова. Каждое слово английского языка записывалось на листок размером с открытку. Их присылали со всего мира, и они хранились пачками в сотнях ячеек на стенах сарая. Доктор Мюррей был единственным, кто называл его Скрипторием. Вероятно, он считал унизительным хранить английский язык в садовом сарае. Все остальные, кто в нем работал, называли его Скриппи. Все, кроме меня. Мне нравилось, как слово Скрипторий танцевало во рту и нежно касалось моих губ. Произносить его я научилась не сразу, но, когда у меня получилось, ничего другого мне было не нужно.

Однажды папа помог мне найти в ячейках слово «скрипторий». Всего было пять листочков с примерами того, как его раньше использовали. Каждому определению было чуть более ста лет, и ни в одном из них не упоминался сарай в саду дома в Оксфорде. Листочки утверждали, что скрипторий – это мастерская для переписывания рукописей в монастыре.

Впрочем, я понимала, почему доктор Мюррей выбрал это название. Он и его помощники напоминали монахов, а я в свои пять лет легко воображала, что Словарь – их Священное Писание. Когда доктор Мюррей сказал, что понадобится вся жизнь, чтобы собрать все слова, я не поняла, о чьей жизни он говорил. Его волосы уже были седыми, как пепел, а они только наполовину разобрали вторую букву алфавита – В.

Папа и доктор Мюррей вместе работали учителями в Шотландии еще задолго до появления Скриптория. Так как они были друзьями, а я была лишена материнской заботы и папу считали самым надежным лексикографом, все закрывали глаза на мое присутствие во время работы.

Скрипторий казался волшебным – в его стенах хранилось все, что было, есть и будет. Книги лежали везде, где только можно. Старые словари, истории и сказки древних времен заполняли полки, отделявшие друг от друга столы или создававшие укромный уголок для стула. Ячейки закрывали стены от пола до потолка. Они были забиты листками. Папа как-то сказал, что если я прочитаю каждый из них, то пойму смысл всего на свете.

В самом центре стоял сортировочный стол. На одном конце стола сидел папа, слева и справа от него работали трое помощников. К другому концу стола было приставлено бюро доктора Мюррея, так что он мог видеть все слова и людей, которые помогали ему с ними разобраться.

Мы всегда приходили раньше других лексикографов, поэтому и папа, и слова ненадолго оказывались в моем распоряжении. Я сидела у него на коленях, и мы вместе разбирали листочки. Когда мне встречалось незнакомое слово, папа читал определение к нему и помогал понять его значение. Если я задавала дополнительные вопросы, он старался найти книгу, из которой была взята цитата, и зачитывал мне целые главы. Это было похоже на поиски сокровищ, и иногда мне удавалось найти настоящее золото.

– «Этот мальчик был большой бездельник и озорник», – прочитал папа цитату, которую он только что вытащил из конверта.

– Я тоже бездельник и озорник? – спросила я.

– Иногда, – ответил папа, пощекотав меня.

Мне стало интересно, кто этот мальчик, и папа показал, что было написано сверху на листочке.

– «Волшебная лампа Аладдина», – прочитал он.

Когда пришли другие работники, я скользнула под сортировочный стол.

– Сиди тихо как мышка и не мешай, – велел папа.

Прятаться под столом было совсем не сложно.

Вечером я сидела у папы на коленях возле растопленного камина, и мы читали «Волшебную лампу Аладдина». Папа сказал, что эта сказка очень старая. Она была про мальчика из Китая. Я спросила, есть ли еще похожие сказки, и папа ответил, что их целая тысяча. Я никогда раньше не слышала подобных историй, не была в таких местах и не знала этих людей. Я оглядела Скрипторий и представила его лампой джинна. Он тоже был неприметным снаружи и полным чудес внутри. Некоторые вещи нам кажутся другими, не такими, какие они есть на самом деле.