Страница 19 из 64
В отличие от фон Радовица, я говорил на французском. В холле было достаточно шумно. Приходилось несколько повышать голос, чтоб быть уверенным, что собеседник тебя услышит. А значит, что какая-то часть разговора неминуемо достигнет ушей праздно болтающихся рядом господ. И хотя языком Гёте еще со времен Великого Петра никого в Санкт-Петербурге не удивить, но последнее время, немецкий стремительно терял популярность. А вместе с языком, и люди на нем говорившие. В империи становилось не модно быть немцем. К франкам, не смотря на их вольнодумство и предательство последнего монарха, и то относились куда лучше.
- Мне было настоятельно рекомендовано, сразу после подачи ходатайства об аудиенции у Его Императорского высочества, Регента Александра, искать встречи с вами, ваше высокопревосходительство, - легко перешел на язык недавнего врага барон. Не устаю поражаться этим, общеевропейским дворянским космополитизмом. При всей нелюбви немцев к Франции и всему французскому, акцента в речи фон Радовица мой чуткий слух так и не смог различить.
- И чем же вызвана этакая избирательность визитов? - усмехнулся я. Пусть это было и не особенно любезно, но ведь это он, посланник Берлина, напрашивался ко мне в гости, а не наоборот. Кроме того, пока усатый, чем-то напоминавший канонического, из Советских мультфильмов, барона Мюнхаузена, посол подбирал правильные слова для ответа, я напрягал мозг в попытке вычислить, чем мне может грозить это, навязчивое внимание Германского МИДа. И как с этим связаны доставленные мне всего несколько часов назад пачки документов.
- В Рейхе вас ценят, господин Лерхе, - снова немецкий. Причем ту его версию, которая к хохдойче имеет весьма опосредованное отношение. Резкий, грубый и каркающий прусский вариант. - Канцлер не один раз высказывался в том роде, что только с вашим появлением, с приходом настоящего немца в ближайшее окружение царя Николая, у нашего восточного соседа наметилось какое-то стремление к порядку.
- Осторожнее, сударь, - я снова сменил язык общения. Теперь на русский. После столь провокационного заявления дипломата, по умолчанию никогда не делающего и не говорящего чего-либо, что не пошло бы на пользу его стране, я хотел, чтоб мой ответ дошел до как можно большего количества навострившихся вокруг ушей. - Я всегда был и остаюсь верным слугой моего Государя и патриотом России. А вот ваше пренебрежительное отношение может вызвать неудовольствие нового правителя. Его императорское высочество отдает предпочтение всему русскому…
- О! - обрадовался посол. - Право не стоит беспокоиться, ваше высокопревосходительство. Столицы наших государств связывают тысячи нитей. Вмешательство столь незначительной фигуры, как я не способно оказать на эти связи хоть сколько-нибудь значимого влияния. Ныне же я всего лишь являюсь голосом моего императора…
- Это так, - признал я. После воцарения Николая, в какой-то степени под влиянием ненавидевшей пруссаков Дагмар, отношения между новой Германией и Россией слегка остыли, но все еще были далеки от холодных. - Тем не менее, известия из Петербурга видимо доходят до Берлина с некоторым опозданием. Иначе вам, сударь, было бы известно, что мое влияние на нынешних правителей империи весьма и весьма иллюзорно.
Наряженный пышно, в бархат с золотом, и от этого кажущийся нелепым, мальчуган встряхнул золоченым колокольчиком, призывая публику занимать места в амфитеатре цирка. И навязчивый посланник Бисмарка поспешил завершить разговор в нужном ему ключе:
- Прошу простить меня, сударыня, - поклонился барон Наденьке. - Я украл внимание вашего кавалера. Однако не побоюсь показаться нескромным - надеюсь все-таки переубедить его высокопревосходительство во время совместного ужина. Не стеснит ли вас мое присутствие… скажем, завтрашним вечером?
Господи, как с ними трудно-то! Не сегодня, не третьего дня, а именно завтра! Могло оказаться, что и фон Радовиц поставлен в жесткие временные рамки. Что за кратковременное свое пребывание в столице России должен успеть сделать массу вещей. Но было у меня подозрение, что все куда проще и сложнее одновременно. В наличии у нового Германского Рейха достаточно развитой разведслужбы я нисколько не сомневался. Больше того - знал наверняка. И о том, что в Санкт-Петербурге достаточно много агентов, скрытно ли, или совершенно открыто следящих за виднейшими вельможами - тоже. А это значило, что до того момента, как посланник Берлина завтра вечером прикажет закладывать экипаж, к нему на стол ляжет донесение о том, куда именно ездил прикидывающийся отставленным от политики Лерхе.
А ведь ехать было необходимо. Причем на Дворцовую набережную, к князю Владимиру. Потому как, отправитель второй половины доставленных мне документов, исправляющий должность товарища министра Иностранных дел, старший советник, барон Александр Генрихович Жомени, был прекрасно осведомлен о моем отношении к новостям из-за границ Державы. И без "подсказки" великого князя, делиться с опальным чиновником совершенно секретными сведениями бы не стал.
И тем памятным вечером, открывая скоросшиватель с тщательно подобранными сведениями, я должен был ответить самому себе на два вопроса. Во-первых, о чем именно станет говорить со мной непрошенный гость, барон фон Радовиц. И, во-вторых, а, пожалуй, что и в главных: что именно хотел от меня единственный из "великолепной семерки" - регента и шести членов регентского совета - человек, обладающий реальной властью в стране. Должен ли я был стать очередной пешкой в его невероятно коварных, продуманных на много ходов вперед, политических игр? Или включая меня во внешнеполитические проблемы, Владимир пытался таким образом оказать содействие по возвращению нужного стране чиновника в строй? И если так, то рассчитывает ли младший брат Александра использовать мое влияние среди промышленников и в административном аппарате империи для увеличения собственного "веса" среди других "советников"?
Итак, все присланные мне бумаги можно было условно поделить на две части. Одна из них содержала сведения о военном потенциале Высокой Порты и положении покоренных ею славянских народов на Балканах. Кратенькая справка о личности черногорского князя Николы Первого Негоша, оказывающего покровительство лидерам тайно готовящегося восстания. Донесение русского посланника в Черногории с анализом потенциальной численности повстанцев, и потребностями их в оружии. Список турецких крепостей и укреплений, с указанием численности гарнизонов и наличием мобильной артиллерии. И, что самое удивительное, рапорт Ташкентского льва, генерала Черняева, с планом боевых действий, путями доставки оружия и добровольцев из России, и, излишне оптимистичный, на мой взгляд, прогноз развития событий.
Несколько справок из Будапешта и Вены, в которых тамошние, безымянные, едрешкин корень, резиденты СИБ, отчитывались о настроениях, касающихся Балканской темы. Но эти бумаги я просмотрел по диагонали. С тех пор, как сапоги пруссаков прошли маршем по главным улицам австрийской столицы, о мире и спокойствии в бывшей прежде относительно монолитной империи могли только мечтать. Одно восстание следовало за другим. Заговор за заговором. Венгрия, выторговав очередное послабление в качестве автономии, то признавала главенство Вены, то вновь отказывалось подчиняться. Да еще 10 октября 1871 года ландтаг Королевства Богемия принял резолюцию, требовавшую предоставления Чехии равного с Венгрией и Австрией статуса. Но попытки урегулировать в 1871 г. чешский вопрос, предоставив чешским землям большие права, были блокированы непримиримой позицией австрийских немцев. Что, естественно, пришлось не по нраву немцам богемским.Так что при всем желании австрийского императора поучаствовать в разделе турецкой доли Балкан, сделать это реально он бы не смог. Просто не рискнул бы вывести армию из мятежных провинций. Хотя, к слову сказать, маленькая победоносная война Францу-Иосифу бы очень не помешала.
Во второй части документов о страдающих под пятой мусульман христианах вовсе не упоминалось. Схема была той же самой. Военный потенциал, схемы политических ходов и доклады о настроениях. Только теперь речь шла о самом центре Европы. Игроками в этой игре назывались Франция, Германия, Бельгия и, конечно же, затычка в каждой бочке, управляемая правительством Бенджамена Дизраэли, без пяти минут лордом Биконсфилдом, Британия. У нынешнего премьер-министра была репутация туркофила и русофоба, однако, своими поступками и решениями, он не единожды это опровергал. Лично я испытывал даже некоторое уважение к этому человеку. Был совершенно уверен, что в случае нужды, ради своей возлюбленной Великобритании, Дизраэли предаст Порту и расцелуется с Горчаковым.