Страница 97 из 100
- Алька! - выдохнул он и поцеловал ее.
Она соскочила с его рук, прижалась к нему всем телом, вкладывая в этот поцелуй всю боль, всю радость, усталость, счастье, словом все из чего состояла ее такая разноречивая, такая трепетная томящаяся душа.
- Кхе-кхе, - вдруг понеслось с верхней площадки. - Алечка-а-а-а! Прости меня дурака старого.
- Кто это? - удивился Игорь, оторвавшись от Алевтины.
- Пойдем посмотрим, - усмехнулась Аля.
Они поднялись на пролет и чуть не упали на пару, увидев умопомрачительную картину.
Вась Вась стоял на коленях, в одной руке держа огромный букет роз, в другой большую бутылку коньяка. Умоляющее выражение лица, слезящиеся глаза и вытянутые в трубочку губы одновременно удивляли и смешили.
- Васечка, ты что это, напился что ли? - захохотала Аля.
- Это кто? - грозно спросил Игорь.
- Это, - не переставая смеяться, пробулькала Аля, - великий режиссер всех времен и народов Василий Васильевич Соколовский.
- И что же великому режиссеру от тебя надо в час по полуночи? - сурово поинтересовался Игорь, будто великий режиссер не полировал в данный момент кафель лестничной клетки коленками, а спал где-нибудь в мягкой постели у себя дома.
- Пока не знаю, но, по-моему, догадываюсь, - уже спокойно ответила Алевтина.
- Алька, я без тебя погибаю. - Вась-Вась поднялся с колен, и вмиг серьезность залила его лицо. - Черт с ней, с этой Колесниковой и ее деньгами. Ничего у меня без тебя не получается. Ну, ударь меня, обзови продажной сукой, делай все что хочешь, только возвращайся!
- Это трудно, Вася. - Алевтина вставила ключ в дверь.
- Я понимаю, но дай хоть надежду.
- Так, господа, я ничего не понимаю, - голос Игоря встревожил ночное эхо подъезда. - Аля, при чем здесь Анжела?
Алевтина осуждающе посмотрела на Вась-Вася.
- Я чего, опять что-то ляпнул не то? - совсем расстроился худрук.
- Опять. - Алевтина распахнула дверь. - Но в том не твоя вина.
- Алевтина, ты не ответила мне! - Игорь повысил голос.
- Ну, я, пожалуй, пойду. - Вась-Вась шагнул в прихожую, положил цветы, оставил бутылку и вновь вышел на лестницу.
- Я позвоню, подруга, - буркнул он в абсолютной тишине.
Алевтина и Игорь стояли и смотрели друг на друга. Худрук решил не встревать в этот немой диалог. Как не желал он получить ответ сейчас, будучи натурой творческой, а посему чувствительной, понимал, что в данную минуту со своими извинениями будет не к месту.
- Чтобы ни случилось, ребята, - не выдержал он, уже стоя на последней ступеньке пролета, - Знайте, вы чудесная пара.
И побежал вниз.
- Входи в дом, художник, ты простынешь, - проговорила, наконец, Алевтина.
Он вошел, тщательно закрыв за собой дверь.
- Ты сейчас мне все расскажешь. Потому что я просто не смогу жить, если у тебя будут какие-то секреты, - тихо проговорил он.
- Я расскажу, - ответила она. - Только обещай мне, поклянись своей любовью ко мне, что никогда никому ты не предъявишь никаких претензий, и ни в чем не будешь обвинять.
- Хорошенькое начало, - горько усмехнулся он. - Но - я обещаю.
На рассказ ушло не так много времени, как могло показаться Алевтине. Прозвучало последнее слово, а Игорь так и сидел, замерев с сигаретой в руке. Аля осторожно вытащила фильтр из его длинных пальцев, и бросила в пепельницу.
- Как она могла? - глухо проговорил он.
- Могла. - Спокойно ответила Алевтина. - Ты не представляешь, на что способна женщина, когда она любит. Истово, без оглядки. Именно так она тебя и любит.
- А ты, ты как меня любишь? - он поднял на нее полные муки глаза.
- Если ты скажешь, что не хочешь, чтобы я возвращалась в театр, я не вернусь, - она закурила новую сигарету.
- Но тогда ты не будешь счастлива, - упавшим голосом продолжил Игорь. - И максимум через полгода возненавидишь меня.
Она молчала. А что она могла сказать? Что не может ответить на этот вопрос? Что нет для нее более счастливой и захватывающей минуты, когда она видит разъезжающийся театральный занавес, огни рампы и тысячи устремленных на нее глаз? Он это все знает, чувствует, поэтому и сидит сейчас напротив нее и с тоской качает головой.
- Я не буду врать тебе, художник, - наконец произнесла она. - К сожалению, человек не может быть абсолютно счастлив, я это столько раз в жизни на своей шкуре проверяла. И, похоже, я опять стою перед выбором - либо личная жизнь, либо карьера.
- И в чем же твое абсолютное счастье? - горько усмехнулся он.
- Чтобы меня понимали. Чтобы хоть раз в моей судьбе все было, как я хочу.
- А чего хочет великая Мещерякова в начале двадцать первого века?
- Тебя. И театр. Вместе и навсегда. Пока смерть не разлучит.
Он долго смотрел ей в глаза, и было так тихо, лишь большие настенные старинные часы мерно отстукивали минуты зарождающегося нового дня.