Страница 18 из 66
— Вот почему я разозлился, когда узнал, что ты связал ваши души. — Закончив красить руны, Ормар поставил палку высыхать и достал топор. — Ты чувствовал всю его боль. Я этого не хотел. Но теперь ты усвоил урок. Одна руна, начертанная не в том порядке — и заклинание получится другим. Впредь ты должен быть внимательнее, Хинрик.
Я слушал начертателя, но едва ли его понимал. В горле пересохло. Трясущимися руками я откупорил мех и жадно допил остатки воды.
— Так ты послал меня украсть коня ярла, чтобы принести его в жертву? — тихо спросил я.
Ормар кивнул.
— Халлвард заказал мне сделать нитсшест для Свейна, — пояснил он. — Это очень сложный и опустошающий ритуал. Для нитсшеста мало вырезать посох с проклятьем, нужна жертва. И потребуется не просто изловить и убить зайца, здесь придется поднести по–настоящему сильную и ценную жертву. Вроде Вихря.
Я бессильно развалился на земле. Тело бил озноб, словно я действительно на долю мгновения побывал в царстве смерти.
— Почему ты мне не сказал? — проглотив ком в горле, прохрипел я. — Почему?
Ормар повернул ко мне зрячий глаз. Я увидел, что белок был залит кровью — видимо, что–то лопнуло от напряжения. Морщины на уставшем лице прочертились резче, глаза запали. Колдун отдал ритуалу почти все силы.
— Потому что ты не был готов к этому ритуалу и мог мне помешать, — ответил наставник. — Но теперь ты знаешь цену такого колдовства. И я разрешаю тебе вырезать руну Бран. Ты познал путь обмана и его последствия.
Я ничего не сказал, просто дополз до расстеленного у костра плаща и сел. Ормар несколькими ударами отсек голову Вихря от тела и насадил на резную палку.
— Что там за руны? — спросил я. — Какое проклятье ты приготовил для ярла?
— Вязь из нескольких Грод, Нит, Хев, Ман, Гульг.
— Покажи, — попросил я.
Ормар аккуратно передал мне нитсшест, и я поднес его ближе к огню, рассматривая сложную рунную вязь.
— На смерть, — понял я.
— Да.
— Значит, Халлвард попросил тебя сделать это. И чем он тебе заплатил за такую услугу?
— Серебром, — ответил Ормар, забрав у меня из рук нитсшест. — Но Халлвард еще не знает, что боги однажды спросят с него за это проклятье. Я предупредил его, но он забудет. Они всегда забывают, что плату боги берут не только серебром.
До сегодняшней ночи я толком ничего не знал о сотворении нитсшестов. Мне было известно, что их делают, когда желают кого–либо проклясть, и что создать его может только сильный колдун. Но я не знал, насколько страшен этот ритуал. Интересно, когда мятежный Халлвард поймет, что даже после свершения проклятия для него все не закончится?
— Почему ты согласился это сделать? — обреченно спросил я. Грудь все еще болела, а стоны Вихря не шли из головы.
Ормар прибрался на поляне и наконец занялся едой. Ел он жадно, словно его не кормили несколько дней.
— Ярл Свейн заслуживает наказания, — прожевав мясо, сказал наставник. — Я знаю это. Не думал же ты, что я соглашусь на такую работу, сперва не бросив руны? С Халлвардом и правда поступили нечестно, но наш мятежный друг готов слишком далеко зайти ради власти и мести. Он еще сам не знает, что ему предстоит совершить. И, быть может, однажды тот, с кем Халлвард поступит несправедливо, закажет мне нитсшест и для него самого.
Я потянулся за мясом, затем еще раз взглянул на обезглавленного Вихря и вывернул желудок наизнанку.
— Вот поэтому я и говорил тебе не есть, — сказал Ормар, взял пустой мех и вздохнул. — Ну вот, мне ничего не оставил.
Я вытер рот травой и вернулся к костру.
— А есть способ снять такое проклятье?
— Есть. Но он опасен и ненадежен.
— Расскажи, наставник.
— Такое проклятие вступает в силу не сразу. Можно сказать, оно зависает над проклятым и выискивает в его полотне судьбы тонкое место. Поэтому порой приходится ждать свершения довольно долго, особенно если проклятый человек ведет спокойную и мирную жизнь. Но мирных людей нитсшестом обычно не проклинают. И пока колдовство не начало работать, его можно снять.
— Как?
— Убив того, кто его совершил.
— То есть ярл сможет избавиться от колдовства, если убьет тебя. Но не Халлварда?
— Халлвард изъявил волю, но сделал все я. Впрочем, мало кто рискнет посягнуть на жизнь начертателя.
— Почему?
— Я спросил разрешения богов, и они дали мне его. Всегда перед любыми обрядами стоит спрашивать их дозволения. Если бы руны оказались другими, я бы не согласился на просьбу Халлварда. И люди знают это. Знают, что мы ничего не делаем просто так. Многие считают, что, убив начертателя, прогневают богов.
— Значит, быть начертателем, оказывается, выгодно, — едко улыбнулся я. — Можешь делать страшные вещи, и тебя никто не тронет, так? Почему же тогда вас так мало?
— Потому что испытания на пути познания третьего ряда слишком жестоки. Ты только несколько дней как ступил на путь обучения, Хинрик, а сколько всего уже произошло. Подумай об этом. Подумай и о том, что увиденное и сделанное тобой — самое малое по сравнению с тем, что предстоит вынести. У богов свои законы, свое отношение, своя мера оценки достойных. Я думал, Гутлог тебе об этом рассказала, и удивлен, что ты пришел ко мне таким неучем.
— Гутлог тоже знает третий ряд, но она никогда не говорила мне о жестоких испытаниях, — признался я.
— Гутлог всегда говорит меньше, чем знает. — Ормар посмотрел на небо и увидел зарево рассвета. — Но об этом потолкуем потом. Мне нужно закончить обряд.
Колдун поднялся и подхватил нитсшест.
— Жди меня здесь, Хинрик. Я скоро вернусь. Если есть силы, похорони коня.
— Куда ты?
— В Эрхелл. Скоро откроют ворота.
Ормар направился в сторону города. Я помедлил несколько мгновений, бросил взгляд на то, что осталось от Вихря и пошел следом за наставником. Самое страшное для меня уже случилось. Коня не вернуть, заклятие вспять не повернешь — да и не мое это дело. Но из всего этого можно было извлечь пользу и знания. Раз я оказался невольным помощником создания нитсшеста, то должен был пройти этот путь до конца.
Ормар шел медленно, но уверенно. Я намеренно отстал от него и решил наблюдать за действиями колдуна издалека. Тем временем он вышел на дорогу, что вела к воротам, а я поостерегся заходить в город и обогнул стены сначала по лесу, а затем взобрался на скалы. Почти на то место, откуда ночью пробирался во двор ярла.
Выйдя на улицы, Ормар направился к площади перед домом Свейна. Нитсшесты, насколько я помнил, всегда ставились в людных местах — так, чтобы люди его видели. Потому как нитсшест был не только проклятием, но и символом порицания того, на кого его направляли.
Устраиваясь на скалах, я заметил летавшего над горами беркута. Сильная и страшная птица, наш народ почитал ее и считал посланником бога Химмеля. Может это был знак.
Колдун медленно шел по центру улицы, неся нитсшест на вытянутых руках. Горожане опасливо шарахались по сторонам, но, ведомые любопытством, не прятались в своих домах, а шли позади начертателя. До меня доносились встревоженные крики — наверняка каждый в этот момент молился, чтобы голова мертвого коня смотрела не в его сторону.
Преодолев площадь, Ормар остановился. Лохматый и встревоженный ярл Свейн вышел из дома и грузно привалился к дверному косяку. Хускарлов в этот раз с ним не было — видимо, для их визита было еще слишком рано.
— Ярл Свейн Ингварссон! — выкрикнул начертатель и с усилием воткнул нитсшест в землю так, что черная голова Вихря указывала прямиком на вход в дом правителя. — Я Ормар Эйнарссон, и этим нитсшестом я проклинаю тебя за злодеяние, что ты свершил своему бывшему хускарлу Халлварду Бьернссону по прозвищу Кровавый Топор.
Свейн побледнел, узнав голову своего любимого коня. Ноги ярла подкосились, и он грузно осел на пороге. Из дома выбежали женщины и, увидев нитсшест, ударились в рыдания. Ормар больше не проронил ни слова, развернулся и направился к выходу из города. Налетел ледяной ветер и принес с моря стужу. Колдун бодро шел к северным воротам, длинные полы его черного плаща трепетали, как парус. Ни один человек не посмел его остановить — горожане словно оцепенели от ужаса. В небе над Эрхеллом все так же парил беркут.