Страница 17 из 18
– У меня свой десерт, милая, – шумно выдохнул Лебедев. Поставил на подоконник пустую крыжку, порывисто прижал хозяйку к груди и крепко поцеловал ее в пунцовые губы. Та охнула томно и обмякла в мужских объятиях.
Ротмистр сгорстил пальцами скользящие по бедрам оборки и, освободив ее от последних покровов, опрокинул на пахнущие душицей простыни. Тело казачки, изнемогая от желания, изогнулось «мостком». Она схватила Аркадия за широкие плечи, затем заполошно за волосы, застонала, его пальцы медленно двигались вдоль нежной шеи, их губы снова слились, жар стал единым, и тело вдовы затрепетало до самых глубин.
«Какова игрунья!» – горячо подумал Лебедев, жадно запустил пальцы в египетскую тьму рассыпанных по подушкам волос, прижал к себе.
Женщина не отбивалась, напротив, улыбалась уголками приоткрытых губ и скрывно поглядывала на любовника черно-карими глазами из-под темных ресниц. Потом, чуть погодя, вдруг рассмеялась по-летнему светлым счастливым смехом.
– Что так? – смутился Аркадий. – Что за глупые шутки?
– Да уж больно охоч ты до бабьего добра, гостенек. То ли не жалують вас, касатик, в столице… то ли боитесь вы барышень там своих?..
– Молчи, молчи, глупая! – запаленный и хмельной, он завис над нею, упираясь крепкими мускулистыми руками в перину.
– Чего же ты обмер, соколик, глаза с думой? Сбрехай шо ласковое… Чай не дед во сто лет, гляди, остыну… не растопишь.
Она опять улыбнулась не то ему, не то своему бабьему счастью, глядя прямо и близко в его сумеречно-зеленые глаза.
Он лишь иронично усмехнулся в ответ: «Вот уж воистину женщина любит ушами, причем обоими».
Рука его провела разбросанными пальцами по линии живота, задержалась у влажного центра притяжения, коснувшись темного островка волос…
Вдова почтмейстера Глазкова закрыла в сладкой истоме глаза, отвечая на его ласки музыкой шепота и стонов; теплые волны неги омывали тело, властно овладевая ее существом.
– Ну что же ты? – Она судорожно нашла губами его рот, подрагивавшие бедра раскрылись, готовясь принять его силу…
А потом они отдыхали, снова пили чихирь с размешанным в нем цветочным медом, шептались о всякой глупости, далекой от Кавказской войны, и лишь к полудню вышли к столу, на котором дышал жаром в третий раз за утро растопленный самовар.
Румяная и счастливая Оксана Прокопьевна тем не менее не преминула цыкнуть на набравшую в рот воды Матреху и, живехонько отправив ее «дозорить» за дверь, сама взялась потчевать любезного постояльца.
В горнице пахло печеным тестом, калеными орешками и цветами; горшки с последними густо стояли на подоконниках, закрывая своей наливной зеленью окна.
– Просим покорно за стол, Аркадий Павлович, озаботьтесь откушать пирожка с квашеной капустой… Чайку на малиновом листе извольте, с вашего позволения, медок опять же черпайте. Ах, ежели б не Великий пост, уж я бы попотчевала вас, касатик, виноградным пирогом со свининой. А ты молодец, миленок, как есть герой! – Оксана Прокопьевна прыснула в расшитый рушник, оправила нарядный бешмет, что был моден среди казачек приграничного края, и принялась наливать в стародавние дедовские чашки дымящийся чай.
Отдав молитву Господу и осенив себя крестом, Лебедев взялся за пирог.
Хозяйка журчала чаем, запускала витую ложечку в черешневое варенье и поглядывала на побочина через стол. «Почему он не мой? Женат ли? Скоро ль закончится мое недолгое счастье? – кусала себя вопросами вдова. – Жив ли останется, уйдя с обозом за Терек?» Его благородное, красивое своей суровостью лицо заставляло волноваться сердце казачки. Его улыбка – как блик солнца, озарявший волевые черты, смущал ее самое, но улыбался ротмистр крайне редко.
Покончив с пирогом, он проигнорировал сладости и потянулся за чашкой чая.
– Берегите себя, – надкусывая ванильный пряник, с плохо скрытой тревогой обронила она. – Ох, горе… Боюсь я за вас, соколик Аркадий Павлович, сердечушко так и ноет! И зачем вы сюда пожаловали, пан? Закоптят вас татары, как ветчину. Уж сколько крови здесь православной пролито – жуть! Будет ли сему аду конец? – Вдова уронила в сложенные ковшиком ладони раскрасневшееся лицо.
– Вот за этим и прибыл… чтобы приблизить конец.
– Ты веришь в счастливый исход? – Она отбросила на плечи рассыпанные волоса.
– С Божьей помощью. – Лебедев тщательно промакнул салфеткой лукообразные губы. – Снабжение Шамиля нынче желает лучшего, его мюриды на голодном пайке. Ежели б окончательно перекрыть потоки оружия с Турции и тайную помощь Англии, полагаю, его загнанные в горы скопища долго б не устояли, а там и победа близка при удаче.
– Вот не гадала, что вы верите в удачу.
Она крутнула на своей груди святой образок, глубоко вздохнула, с сомнением покачав головой.
– Уж сколь годочков загоняли энто чертово семья и в голые скалища, и в буреломные леса, почитай, со времен Ермолова… Я еще в колыбели была, а воз и ныне там. Вот и Семена Трифоновича, заступника маво, Царство ему Небесное, зарубили проклятые. А мы ведь только жить начали… Ребеночка завести хотели, ан вона как вышло.
Женщина смахнула слезу, задумалась над своею судьбою, мятные и ванильные пряники, прежде купленные постояльцем, более не занимали ее.
– Мое почтение. – Аркадий, отодвинув тарелку и блюдце с недопитым чаем, поднялся из-за стола. Ему вдруг стало неловко и досадно, что он нечаянным разговором задел за живое хозяйку. Он чувствовал себя не у дел и желал сейчас одного: как бы скорее ретироваться. «Верно, денег ей дать? Может, это обстоятельство уладит дело», – подумал он, но тут же решил, что этот пошлый поступок в данную минуту лишь подольет масла в огонь и усугубит и без того скверное настроение вдовы.
Оксана Прокопьевна осталась сидеть за столом, а он, накинув алую венгерку, в гражданском дорожном платье вышел на двор, где столкнулся с Матреной. Та, согнувшись окатистым задом к нему, расправляла пестрые половицы на ступеньках крыльца.
– Бог помощь, Матрена. – Лебедев набил трубку табаком.
Девка пугливо шарахнулась в сторону, ровно то был не их постоялец, а гололобый чечен с кинжалом, и уж от поленницы продолжала глазеть исподлобья на офицера, не то с завистью, не то с презрением и обидой.
«Да, плюет здешний народец в господскую спину, но с какой любовью», – усмехнулся в душе Аркадий и, отворив ворота, вышел прогуляться по городу.
Несмотря на случившееся за утренней трапезой, настроение Аркадия было хорошее. Офицер вспомнил, как два дня назад, сразу по прибытию в гарнизон, он вручил предписание Великого князя начальству Кавказской линии, а далее вынужден был ожидать приезда в Ставрополь командующего войсками, которому ему вверено было передать другое послание лично. В штабе сообщили, что прибытие генерала Нейгардта ожидают на первое мая; на вопрос ротмистра: «Чем прикажете заняться теперь?» ему был даден нежданный простой ответ: «Всех наград не заслужить, а посему отдохните до приезда его высокопревосходительства. Радуйтесь выпавшей на ваше счастье неделе. Осмотритесь, познакомьтесь с нашими офицерами, справьте новое платье по местному крою для верховой езды, здесь не Петербург… Словом, вживайтесь… впереди вас ждет горячее время».
И Лебедев, следуя доброму совету старшего адъютанта штаба, принялся знакомиться с городом и теми немногими, но колоритными достопримечательностями, которыми был богат этот забытый Господом край.
* * *
Губернский Ставрополь лишь гордо назывался таковым на бумаге, но бумага, как известно, все стерпит. На самом деле на 1846 год этот заштатный городишко был менее населен, чем должно по статусу, худо обстроен и имел малоприглядный вид. «Каменные двух- или трехэтажные дома, даже на главной улице, были на счету. Мощеных или шоссированных улиц просто не существовало. Тротуары случались до того узки и корявы, что следовало быть ловким ходоком и эквилибристом, чтобы в потемках, а в особицу после дождя, не ухнуться в глубокую канавищу, полную разными нечистотами, и не помять себе бока после падения»56
56
Ольшевский М. Я. Записки. 1844 и другие годы.