Женщина в бегах

– Да? – Грей вскинула брови.

А добрый доктор не упоминал о поездке в городок, расположившийся возле пустыни.

Грей любила все секретное. Секретного Санту, например, или «Секретные материалы». Но больше всего ей нравились секретные поездки!

Ее телефон, лежавший на столе в конференц-зале, загорелся белым, а затем отключился. Она нажала кнопку «Домой» – на экране высветился значок пустой батареи.

– Ой! – вздохнула Бет Шарп. – Дать ручку?

– У меня есть.

Грей порылась в сумке в поисках той дурацкой липкой ручки. Кошелек, ибупрофен, санитайзер, жевательная резинка, монеты… А ручки нет.

– Извините. Давайте продолжим разговор, – сказала Грей, чувствуя, как от ее лица вновь начинает идти жар. – Если мне что-то потребуется уточнить…

– Напишите мне на почту, – кивнула Бет Шарп. – В общем, Иззи думала, что Иан собирается сделать ей предложение. Не то что она собиралась согласиться. Можно я вам кое-что скажу?

Бет задергала ногой, затем перестала, затем снова задергала ногой.

– Звучит не очень, но я рада, что телефон у вас сел. Не хочу, чтобы это попало на запись… Я думаю, Иан отвез Иззи в Палм-Спрингс и там убил ее. Закопал где-то рядом с одной из гигантских ветряных турбин.

– Это довольно… серьезное обвинение.

– Иззи говорила, что Иан вспыльчивый и что она разузнала какой-то его большой секрет. Она очень нервничала, когда я видела ее в последний раз, и сказала, что этот секрет может разрушить его карьеру.

– И что?

– И он знал, что она знает.

– А дальше?

– Убил ее.

– А потом?

– А потом закопал…

– Под огромной ветряной турбиной, – эту фразу женщины произнесли в унисон.

Нэн Китон – рыжая женщина постарше, одетая в длинную ярусную юбку и ковбойские сапоги, ворвалась в конференц-зал прежде, чем Грей смогла отыскать запасную ручку. Кряхтя, она села в кресло, скрестила руки на своей рыхлой груди и сжала челюсть, как крокодил, ухвативший антилопу гну. Языком тела она явно говорила, что что-то знает, но рассказывать не собирается.

А Грей уже порядком устала.

– Иан сказал, что они с Изабель каждый день вместе обедали.

– Ха! – рявкнула Нэн. – Раза два в неделю бывало, да это еще если повезет. Он вечно работает, вечно спасает жизни. В его руках сердца людей – и это не фигура речи. Он всегда говорил, что если она захочет стать его женой, то придется делить его с пациентами.

– И как Изабель отреагировала?

– А вы как думаете?

– Она думала, что он ей изменяет, хотя говорил, что занят с пациентами?

Нэн не ответила. Она была из тех женщин, которые усердно молились, еще усердней выпивали и всегда ждали своих любовников – водителя грузовика или шерифа из какого-нибудь маленького городка или ждали возвращения блудного сына. Такие женщины горюют по этим мужчинам и льют слезы, которые исчезают в складках их обветренной кожи, но «мы имеем значение, слышите? Слышите?»

– Вы в курсе, что Изабель забрала собаку доктора О’Доннелла? – спросила Грей.

Нэн фыркнула.

– Думаете, мне не насрать?

– Думаю, вы почетный член Общества тех, кому насрать, платите взносы и все такое, но вам, вероятно, следует знать, что она похитила собаку этого человека.

Нэн хмыкнула.

– Поделом ему.

– Ладно, к черту собаку, к черту Иана. Что вы можете рассказать о душевном состоянии Изабель?

– Она ходила расстроенная за несколько дней до того, как все разъехались на День памяти.

– Почему?

Нэн снова сжала челюсти и скрестила руки на груди.

Грей прищурила глаза, в желудке – изжога. Мышцы на шее напряглись – она ждала, когда Нэн заговорит. Но в этой игре ей не выиграть. Не выиграть у женщины, готовой ждать дальнобойщиков и блудных сыновей.

– Вы же наверняка хотите, чтобы мы нашли… – сказала Грей, изо всех сил стараясь звучать спокойно.

– Мы? – рыжая нахмурилась. – Вы не из полиции, и если я кому-то что-то и расскажу, так это им, когда они придут.

– Но полицию это дело не интересует. Изабель пропала около двух месяцев назад, так? Ее не ищут, потому что полиция не считает, что она пропала. Но если вы что-то знаете, если знаете, как и что обстоит на самом деле, вы должны мне рассказать. А я сообщу…

– Вы меня за дуру, что ли, держите? Думаете, я как те малолетки, у которых в голове одна извилина?

– У вас в голове полно извилин, и поэтому мне нужна ваша помощь.

Нэн собрала пару ворсинок со своей хлопковой блузки и отправила их в полет прямо на ковер.

– Не знаю, на кого ты работаешь, дорогуша, но точно знаю, что ни черта я тебе не расскажу.

Она прикусила язык – явно хотела сказать что-то еще, ведь девчонки вроде Нэн Китон за словом в карман не лезут.

Но как только Грей собралась было сдаться…

– Дело в том, – сказала Нэн, – что Изабель тоже не такая уж бедная овечка. Но она сделала то, что должна была сделать, потому что мы, женщины, делаем то, что должны, чтобы выжить. И иногда ведем себя не очень хорошо. Иногда приходится нелегко. Но чего не сделаешь, чтобы еще немного походить по земле.

Ура, едем только с девчонками! В Лас-Вегас с Зоуи, Джей и Эйвери!

«Город сегодня вечером, – думала Натали, – выглядит великолепно, словно танцовщица – конечно, все вокруг ненастоящее, накладное, но все такое блестящее и чистенькое, гладкое и накрашенное». В полдень температура подскочила до сорока градусов, но как только солнце село, стало не так жарко. За два часа до полуночи небо было все еще ярким, как и днем: зажглись неоновые вывески, засияли автомобильные фары, рекламные щиты и всюду отражения хрома и латуни.

Этой ночью девушки веселились в клубе «Тру» в отеле «Дворец Цезаря». После пяти шотов с «Бейлис», «Калуа», амаретто и взбитыми сливками Натали споткнулась на вип-танцполе и полетела прямо в руки Шона Диксона, промоутера клуба и самого великолепного мужчины, которого она когда-либо встречала. Коротко стриженные кудрявые волосы, смуглая кожа орехового оттенка, этот крепкий парень двигался как настоящий танцор. Весь складный, ладный, ловкий. О да, Шон Диксон был весьма ловок.

Он сказал:

– Мне нравится твоя улыбка, малышка.

Да, конечно. Ее улыбка, ага, а не розовое платье, которое, как вторая кожа, обтягивает ее бедра и задницу.

Она ответила:

– Спасибо. А мне нравятся твои глаза.

Сейчас светло-карие, эти глаза тут же ее зацепили, пронизали насквозь – такие они были острые. Он купил ей еще выпить, и они болтали обо всем и ни о чем. О первом темнокожем президенте, о плюсах и минусах поедания теста для печенья, о ее работе в Оклендском музее Калифорнии.

Ей нравилась его уверенность.

Ему понравилось, что она упомянула Марлона Брандо из «Апокалипсис сегодня».

А потом они отправились в его номер на восьмом этаже. Он коснулся ее кожи, и она замерцала словно серебряная пыльца на крыльях бабочки, засверкала, как золотые лучи, пробивающиеся через хрустальные капли дождя. Она задержала дыхание, когда садилась на него верхом – боялась, что выдаст себя. Боялась, что сумасшедшее возбуждение, бегавшее по ее венам, вырвется наружу. Ее радость – вещь хрупкая, как тончайший фарфор, повисший над пропастью. Радость – чувство для нее новое, редкое.

Натали было двадцать девять лет, и все в ее жизни всегда шло наперекосяк. Видимо, и с этой ночью будет также?

Так что она затаила дыхание.

– Останешься на ночь? – спросил Шон, после того как они занялись любовью.

Обеспокоенная, Натали глянула в окно и представила, как ее подруги бродят по окрестностям и ищут ее. А потом в этом же окне она увидела, что все вокруг сияет, словно драгоценный камень. И мир показался ей таким… живым.

– Мои подруги, – сказала она. – Они, наверное, с ума сходят.

– Да уже почти три часа ночи. С ума они уже сошли, а теперь накрутили бигуди и лежат в постели.

Шон засмеялся и погладил ее по руке.