Страница 14 из 24
«Псих!» – мгновенно напряглась Ладислава.
Но… Останки телескопа вдруг встрепенулись и попрыгали к мужчине, как живые, уменьшаясь сообразно таре. Пес Голден-Халлы лениво тявкнул на зарвавшуюся шестеренку, которая прокатилась, как монетка, по жилистой гладкошерстной спине собаки.
Берти поймал это колесико, продел сквозь него еще один белый шнурок (видимо, от второго ботинка) и небрежно повязал железку на шею как амулет. Потом сыщик стянул резинкой мешочек: тот урчал, как живой, и Ладислава не бралась обозначать судьбу телескопа – механизм укладывается спать или… переваривается?
– Изумительная ночь! – оценил Берти, задрав лицо к небу. И показал луне большой палец: «Одобряю!» Так серьезно, будто его несчастное мнение действительно что-то значило в этом мире.
А потом Голден-Халла пружинистой походкой отправился к люку – мимо Найт.
– Хорошего вечера! – пожелал детектив.
И скрылся в дыре в полу. Пес его уже цокал когтями по ступенькам где-то под башней, рыча и возмущаясь их невиданной крутизне: двигаться собаке приходилось почти вертикально, попой кверху.
Не успела Найт, оставшись в одиночестве, от души проклясть себя за молчание – ну и почему ты не ответила? что за внезапный столбняк? ты дура, что ли, я не понимаю? – как раздался шустрый топот, и рыжая башка с хвостиком вынырнула обратно.
Опаньки.
Голден-Халла деловито наставил на девушку указательный палец.
– Обычно я не нарушаю таинство частной жизни, – предупредил он, вскинув брови. – Но иногда что-то замечу и… развидеть не получается. А потому вопрос, госпожа адептка: ты ведь не собираешься прыгать с крыши?
Ладислава подавилась и закашлялась.
– Самоубийство в мою смену – не очень-то для репутации, – пояснил Берти и подмигнул. Хей, я не серьезно. Если что.
Ладислава с трудом «отморозилась»:
– Прыгать не собираюсь… С чего вы взяли?
Рыжий все тем же пальцем обвел свой рот.
– Микровыражения, – сказал он. – Ты, конечно, чудесно улыбаешься, широко, открыто, но между улыбками делаешь вот так… – он поджал губы в траурную скобку. – Очень часто. Почти каждый раз. Считается, что это не очень здо́рово и здоро́во, скажем так.
– Я не замечала этого, – осторожно протянула девушка.
– А вот я заметил, – Берти виновато развел руками. – Микровыражения – такая вещь… Мы не можем их контролировать. Все равно вылезают, пакостники. Однако их очень сложно засечь – полагаю, для тебя это плюс. В том плане, что ты можешь быть спокойна: для всех твой образ легкомысленной девчонки очень, очень убедителен.
– Х-х-хорошо, – сказала Лади, хотя ей, напротив, стало совсем НЕ хорошо.
Для всех – но не для него?
Берти подпрыгнул, отжавшись от люка, и уселся на краю дыры. Его брови свелись в одну прямую линию, вокруг глаз побежали морщинки, и Найт вдруг поняла – он не так уж и юн, как кажется издалека. Лет тридцать ему, наверное, есть, хотя по манерам не скажешь.
– Я могу тебе чем-то помочь? – спросил детектив, болтая ногами, пока Лади напряженно трогала собственную челюсть, пытаясь понять, как так вышло, что та ее подводит.
Тоже мне, забастовку устроила.
– Нет, вы не можете мне помочь, – наконец выдавила Найт, отведя глаза.
– Ладно. В душу не полезу, обычно там не прибрано, люди злятся и стесняются, хотя, по опыту, некрасивых душ я еще не встречал, – пожал плечами Берти, глядя вдаль. – Но ты знай, госпожа адептка: надежда есть всегда. Не бывает безвыходных ситуаций.
Ладислава чуть не ляпнула: бывает! – но вовремя прикусила язык.
Потом сыщик перевел взгляд на девушку:
– На занятия ко мне записалась?
– Да.
– Тогда увидимся на следующей неделе. Ну и на всякий случай: пообещай, что не прыгнешь, адептка!
– Обещаю, – ответила Ладислава.
Берти расплылся в довольной улыбке. На подбородке у него была ямочка:
– Ну а я прыгну! Мне-то можно.
И ловко соскользнул в люк.
Тотчас – грохот ступней, лязганье бронзы разобранного телескопа и – не успела Лади испугаться – лиричный, очень лиричный свист из старой лесной баллады.
Мастер Голден-Халла исчез по своим делам.
Ладислава решила дождаться на крыше полуночи.
Она еще раз обдумала беседу с Берти и поняла: да, наблюдательный сыщик разглядел в ней грусть, даже отчаяние, но он явно не догадывается об их причине. Потому что иначе ему бы и в голову не пришло, что она может прыгнуть с крыши.
О нет!
Ладислава не из таких грустящих. Напротив, она из тех, кто зубами вцепится в жизнь, кто вырвет ее у любого шакала, сохранит, преумножит любимую.
Если дать ей хотя бы шанс…
Один-единственный. На миллион или миллиард – не важно, она выцепит, выскребет, сердцем его выгрызет, но…
Но как раз отсутствие шанса – документально зафиксированное специалистами – и заставляло Лади глухо выть, когда никто не видит. Например, сейчас.
Госпожа Найт засунула руку под свитер и прижала пальцы к трем выпуклым цифрам на ребре. Сердце саусберийки колотилось как проклятое. Хотя почему «как»?
Проклятое оно и есть.
И виновата в этом жмыхова летняя стажировка в порту. Жмыховы пиратские корабли, жмыхов шеф, заставивший ее открыть тот огромный старинный сундук с особо богатого судна… «Мы просто посмотрим, Ладислава, возможно, это сокровище достойно большего, чем камера конфиската, возможно, это наш с тобой шанс на достойную жизнь, девочка, если ты понимаешь, о чем я».
Такие сундуки – хитрые, магические – можно открыть только вдвоем, одновременно облив маг-кислотой два замка: один спереди, другой сбоку снизу. Кислоту выдавали работникам таможни. Обычно после этого крышка отскакивала, содержимое изымалось, регистрировалось и отправлялось на специальный склад.
Но сундук, на который положил глаз начальник Ладиславы, действительно оказался особенным. Помимо замков, в нем жило проклятие.
Когда крышка распахнулась, жадный ублюдок, сунувший туда нос, умер на месте. А Ладислава, которая стояла сбоку и ненавидела себя за трусость, за то, что согласилась на аферу, побоялась возмутиться, возразить начальству – кто он, кто она, – «получила срок».
Только срок этот был не в тюрьме. А в собственном теле.
«Мне очень жаль, девушка, но это неснимаемое проклятие, мы ничем не можем помочь. Постарайтесь как следует насладиться оставшейся жизнью».
Найт тихо взвыла и тряхнула головой, отгоняя плохие воспоминания.
Зазвонили часы – прямо под ней, все на той же башне Алого Ордена. Камни мелко завибрировали, зубец, на который верхом – бесстрашно, да – сидела Лади, низко загудел, пропитанный старым звуком.
Когда звон утих и наступил новый день, Найт почувствовала, как под пальцами выпуклое число «сто семьдесят три» сменилось на «сто семьдесят два».
Девушка до крови прикусила губу. Не плакать. Она сильная. Все нормально. Мимо меня, мимо меня, мимо меня. Надо просто не думать об этом. Вообще.
А если от мыслей никак не избавиться, то можно рассуждать рационально: вообще все в этом мире в одинаково проклятой ситуации – просто ей придется… ускориться.
Найт глянула на бархатную темноту вокруг: академия уже уснула. Нет, прыгать отсюда, конечно, не надо. Напротив, надо жить на полную катушку. Наслаждаться.
Вариантов нет. Рыжий неправ: никакой надежды. Зимой Ладислава «растворится, обратившись морской пеной», – именно так гласила бирка в сундуке с описанием проклятья. Да, прах побери, там была пеплова бирка внутри! Жмыхова бюрократия смерти!..
Так что сейчас надо взять от жизни максимум. Все успеть. Как она и сказала Фрэнсису: приехать на далекий, загадочный остров, где никто и не подозревает, что она живой труп; дружить, влюбляться, учиться, прыгать со скал и долго нежиться в ванне, смеяться и плакать, делать открытия, нарушать правила, бегать, радоваться, создавать что-то новое… И главное – не думать о конце.
Ладислава аккуратно вычеркнула в блокноте пункт про «ночь на крыше». Несколько раз подряд улыбнулась, старательно контролируя выражение лица между улыбками (никаких больше грустных скобок!), и направилась обратно в Хромую башню.