Страница 14 из 18
Я кое-как проглотил половину порции и закрыл контейнер. В желудке ощущалась тяжесть, которая перебила чувство голода. Открыл второй, что поменьше. В нем был налит какой-то серый тягучий кисель, тоже абсолютно ничем не пахнущий. Я сделал глоток этой густой воды:
– Тут что, всегда так кормят?
– Всегда.
Я не мог сдержать стон, что-что, а поесть вкусно я любил.
– Привыкнешь, – сказал Симонс и снова уткнулся в книгу.
– Слушай, – отправляя контейнеры в мусорную корзину, спросил я, – а когда же меня к следователю вызовут?
Симонс оторвался от книги, глянул на меня и пожал плечами.
– У каждого по-разному. Насколько я понял, на допрос вызывают после того, как человек приходит в себя и более-менее успокаивается, смирившись. Оно и понятно, спокойнее фон, меньше ошибок.
– Какой фон, каких ошибок? – удивился я.
– Долго рассказывать, – поморщился Симонс, – скоро сам узнаешь. У меня книга интересная, – он перевернул страницу.
Я от нечего делать походил по отсеку, просмотрел книги в библиотеке, но читать не хотелось. В голове крутились мысли о предстоящем допросе. О том, кто будет у меня следователем, и сумеет ли он понять меня. Надо постараться всё объяснить. Он должен понять. Очень хотелось поговорить с Симонсом, расспросить, как у него все проходило. Я терпеливо ждал, когда он отложит книгу, чтоб начать разговор. Наконец он захлопнул книгу, бросил её на стол, потянулся и констатировал:
– Полный бред.
Я уж было собрался начать его расспрашивать, как дверь открылась, и вошёл охранник.
– Олег Иванов, на выход! – приказал он.
***
Мы шли по уже знакомому мне узкому коридору между больших однотипных стеклянных кубов-камер, матовые стены которых не давали разглядеть, что там происходило. Тишина была такая, что через пять минут начало казаться, что я во сне или в бреду. Стены начали сдвигаться, коридор сужаться, и вот уже я это не я, а мошка, которая попала в прозрачную тягучую смолу и едва перебирает лапками, закованная на веки.
Коридор завернул за угол, и вздрогнул, снова ощутив себя в реальности, стоящим напротив двери очередного куба, ничем не отличающимся от других таких же. Охранник приложил к опознавателю браслет, и дверь бесшумно отъехала в сторону. Он обернулся ко мне и кивнул:
– Проходи, давай!
Я вошёл и остановился у двери. Напротив стоял большой компьютерный стол, перед ним – высокое кресло, от которого шли провода к компьютерному столу. Над креслом висел колпак из сетчатого металла. Ни за столом, ни в кресле, нигде в комнате не было никого.
– Что встал-то! – проворчал охранник, толкая меня в спину.
Я невольно сделал несколько шагов вперёд. Дверь за мной захлопнулась, и я остался один.
– Проходите, пожалуйста, к столу, – услышал я, и огляделся, пытаясь найти того, кто со мной говорил.
– Проходите, проходите, ничего не бойтесь. Садитесь, пожалуйста, в кресло.
Я прошёл вперёд и увидел в центре стола миниатюрный компьютер в виде человеческой головы, лицом, повёрнутым в мою сторону. На меня смотрели глаза, мерцающие синим спокойным цветом. Лицо благожелательно улыбалось. Нельзя было понять, мужское это было лицо или женское, как нельзя было это определить и по голосу, который совсем не походил на металлический или искусственный, как обычно нам воображается голос искусственного интеллекта, а вызывал чувство чего-то очень знакомого, но позабытого.
– Приветствую вас! Позвольте представиться. Я – ваш следователь, мой идентификационный номер С-ИИ-15. Прошу вас сесть в кресло и не о чём не беспокоится.
Я был поражён и сказал:
– Здравствуйте.
Потом опомнился: «Что за ерунду я мелю, какое может быть у компьютера здоровье», и рассердился на себя. Прошёл к креслу, сел.
– Чувствую вашу негативную энергию. Вам совершенно не о чем беспокоится. Процедура стандартная и абсолютно безболезненная, ни в коем случае не навредит вашему здоровью. Всю необходимую информацию мы уже считали с вашего браслета, необходимо оценить ваш эмоционально-психологический уровень. Эта экспертиза нужна для правильного вынесения вердикта судьями.
Кресло было удобным, я постарался взять себя в руки. «А, собственно, что я ожидал? Зачем какие-то разговоры разговаривать, когда можно элементарно просканировать и узнать, как всё было, что я думал, и что испытывал, и что делал. Всё правильно».
С тихим жужжанием на голову мне опустился шлем.
– Пожалуйста, успокойтесь, закройте глаза и постарайтесь ни о чём не думать. Вы можете почувствовать головокружение, это вполне естественно и безопасно.
Я закрыл глаза. Мгновенье ничего не происходило. И вдруг я почувствовал лёгкое головокружение. Я падал в пропасть. Я вцепился в подлокотники. Перед глазами замелькали картинки: вот я вошёл в куб, вот иду по коридору, вот разговариваю с Сименсом....
События моей жизни покручивались в обратную сторону, скорость их все увеличивалась и увеличивалась, я пытался анализировать происходящее, пока не потерял сознание.
Очнулся я от того, что звучала тихая нежная музыка. Она успокаивала, казалось, что она наполняет грудь теплом и светлой радостью. Не хотелось открывать глаза, так бы слушал и слушал мелодию всю оставшуюся жизнь.
– Как вы себя чувствуете?
Я открыл глаза. Вспомнил. Я все также сидел в кресле, только шлем с головы был снят.
– Хорошо.
– Спасибо. Всё прошло успешно. О результатах вам будет сообщено во время суда. Желаю вам всего доброго. Сеанс закончен. Вы можете идти.
Я встал с кресла и направился к двери. Она дрогнула и открылась, на пороге меня ждал охранник.
***
Симонс оказался прав. Не прошло и месяца после моего ареста в восемь утра за мной пришли. Но ещё раньше за день до отправки моего напарника к месту назначения, он всё-таки провёл со мной разъяснительную работу. Сам я никогда не интересовался ни религией, ни теми, кто ею увлекался, а потому с любопытством слушал его.
В наше время отпал многовековой вопрос человечества: быть ли религии государством или отделить её от махины принуждения, создав видимость свободы человека от религиозных догматов. Я долго не мог уяснить, как можно отделить от государства деятельность людей, если на них распространялись все его законы? Подумать только, когда-то это было серьёзнейшей проблемой. Религия требовала полного подчинения человека своему регламенту, и часто не только того, кто её разделял, но и всех членов общества, принуждая их следовать традициям и ритуалам под угрозой отлучения и придания анафеме – изгнанию и проклятию отступников из общины, объявляя войны иноверцам.
Но разве мог современный человек поместиться в рамки средневекового догмата? Религия становилась серьёзным препятствием развития общества, объединения людей. Вера в Бога заменяла веру в себя. А как без веры в себя человек мог стремиться в будущее? Как без веры в себя человек мог пытливо и смело исследовать неизвестное, развивать науку, дерзнуть на эксперимент и познание непознанного? Религия всё больше становилась инструментом сдерживания человека, запугивания его страшными муками за неповиновение, деления общества на касты, пока люди не сбросили эти оковы, отделив религию от государства и превратив её в хобби и личное дело интересующегося. Хотя.... И тогда государству фактически не выгодно было подобное отделение, уж очень хорошим поводком было религиозное подчинение человека. Государство так и не смогло полностью от него отказаться, пытаясь через веру воздействовать на психологию и жизненный уклад людей, а самое главное, на их лояльность к власти, какой бы она не была. Всё ведь от Бога!
Теперь же, вместе с вопросом о форме государства, которое эволюционировалось в Общество, объединяющее людей по принципу их добровольного согласия на сотрудничество, отпал вопрос и о месте, которое занимала религия в этом Обществе. Остался только выбор. Либо ты сотрудничаешь с Обществом, с такими же людьми, как ты, объединёнными едиными правилами общежития, и получаешь полный доступ к выбору своей деятельности в нём, к интернет-вещам и услугам – ко всем общественным благам, созданным в нём, ровно в той степени, в какой ты сам вложил в них своего труда; либо ты отвергаешь это Общество, и оно отвергает сотрудничество с тобой, ограничиваясь выплатой благотворительного пособия, способного удовлетворить лишь минимальные потребности.