Левый глаз (сборник)

– Я попаду прямо к самому Патрику? – спросил он.

– Нет, не сразу. Вот, смотри, – Наташа расстелила на столе карту. – Патрик живет в Алтае, около Телецкого озера, вот здесь, – она показала место пальцем. – Это аномальная зона – переправа там не работает. Ближайшее селение, куда можно переправиться – одиночная резиденция Алексея Захарова, она в восьмидесяти километрах от дома Патрика. Дальше тебя отвезет Захаров.

– Как отвезет? На лошади? Восемьдесят километров по горам? Далековато забрался наш папа Ньюмен.

– Вряд ли на лошади. – Наташа улыбнулась. – Захаров – механик. Один из лучших механиков в мире. Думаю, что для тебя он найдет какой-нибудь подходящий вездеход.

– Подожди-ка, Захаров – это не тот самый Беркут, который делает планеры?

– Тот самый.

– Здорово! – восторженно воскликнул Клаус. – Поговорить с Патриком, да еще и с Беркутом познакомиться! Как ты думаешь, он позволит мне полетать на своем планере?

– Не уверена. Для тебя это небезопасно, потому что ты не владеешь Руной Броска. Если с планером что-то случится, ты не сможешь спастись и погибнешь. Тебе не стоит заниматься такими опасными вещами, как полеты на планере.

Ну да, конечно! Самая большая ценность для новусов – это их жизнь. Никакого неоправданного риска! Руна Броска – отличная страховка, можно мгновенно телепортироваться из любого опасного места, в том числе и многокилометровой высоты, в место безопасное. А вот тупица Клаус таким умением не владеет.

– Я буду летать на планере, – уверенно сказал Клаус Даффи. – А если свалюсь на землю и угроблюсь насмерть – что ж, в этом случае буду считать, что мне повезло вдвойне.

– Что, тебе настолько надоело жить? – Наташа прищурилась – не удивленно, скорее саркастично, может быть, даже слегка надменно.

– Надоело, – буркнул Клаус. – Надоело все до смерти.

– Привет, – сказал Хосе. – Решил проветриться, приятель?

– Ага. – Клаус улыбался до ушей, пожимая руку веснушчатому лысоватому крепышу. – Полетаю на планере над Алтайскими горами, а потом и Патрика повидаю. Самого Патрика. Может быть, он даст мне пару дельных советов.

– Незачем для этого плюхать в такую далищу, – заявил Хосе. – Обратись ко мне. Я подскажу, что тебе, придурку этакому, делать. Тебе надо меньше квасить текилу, перестать жрать мясо и не валяться кверху пузом все дни напролет. И заняться, наконец, изучением рун…

– Знаю, – раздраженно перебил его Клаус. – Эту нудятину я уже слышал миллион раз.

Хосе Лопес был отличным парнем – может быть, самым лучшим в Кальпе. Клаус любил потрепаться с ним вечерком, пропустить стаканчик-другой, покачиваясь в гамаке, любуясь оранжевым солнцем, медленно опускающимся в море, любил сыграть с Лопесом партийку в покер – ночью, при свете лампы с шелковым зеленым абажуром. С Хосе он забывал о своей бесконечной старости-молодости, о том, что уже никогда не просидит всю ночь в Интернете, рубясь в "Diablo", никогда не заскочит в Макдональдс, чтобы купить себе вредный, напичканный жирами и свининой гамбургер, и не сожрет его, обмазавшись кетчупом, и не запьет ледяной Колой, никогда не будет сидеть в прохладном кинозале, одной рукой кидая в рот невесомые катышки поп-корна, а другой гладя голую коленку девчонки по имени… какая разница, какие имена были у тех девчонок? Он забыл их имена, с облегчением забыл бы и их коленки, да вот не мог забыть. Клаус с удовольствием изучил бы Руну Дебильности, если бы таковая существовала, и стал бы идиотом, не помнящим ни плохого, ни хорошего. Он освоил бы Руну Смерти, если бы кто-нибудь удосужился такую придумать, и покончил бы со своим бессмысленным существованием на прекрасной Земле. Он пытался перерезать себе вены раз пять – полосовал острым ножом по предплечьям и ложился в теплую ванну. Бесполезно… Проклятый организм устранял дефект кожи слишком быстро – гораздо быстрее, чем Клаус успевал вырубиться. Спрыгнуть со скалы – башкой о камни вдребезги? Повеситься? Нет, для этого Клаус был слишком слаб. Наверное, потому он и резал вены – потому что подсознательно ощущал, что это не повредит ему, не доведет до настоящей гибели. Эрзац, дешевый заменитель недостижимой, желанной смерти, драматический спектакль одного актера для единственного зрителя…

Хосе подошел к Клаусу, положил широкую ладонь на его плечо.

– Жаль мне тебя, Клаус, – сказал он. – Жаль. Чего ты ждешь? На что надеешься? На то, что Патрик предложит тебе какой-нибудь компромисс? Мечтаешь, что он придумает для тебя лазейку, позволяющую оставаться бессмертным, не подыхать при этом от скуки и в то же время не заниматься АПВ? Так не получится. Просто не получится.

– У меня нет выбора, – зло сказал Даффи. – В этом чертовом мире у меня только один путь – стать полноценным новусом и заниматься вашей гнусной психовизуализацией. Это несправедливо. Вы декларируете безграничную свободу для каждого. Почему же нет свободы для меня?

– Ты свободен. Не хочешь заниматься АПВ – и не занимаешься. Только свобода тут не при чем. Для новуса заниматься АПВ так же естественно и необходимо, как дышать. Ты же не бесишься по поводу того, что какая-то сволочь заставляет тебя вдыхать и выдыхать воздух – знай себе посапываешь носиком и не думаешь об этом. Так же и с визуализацией – это естественно, это нужно для нормального существования новуса. Ты лишаешь себя важнейшего компонента, делающего жизнь полноценной, и удивляешься, почему тебя сводит с ума депрессия. Тебе видней… Но я думаю, что выводы здесь просты и совершенно очевидны.

– Все я знаю, – проворчал Клаус. – Все вы здесь, в Кальпе, вздохнете свободно, когда я свалю отсюда.

– Пожалуй, так, – Хосе поскреб в макушке. – Ты интересный человек, Клаус. Лично я к тебе очень даже хорошо отношусь. Но твое поедание кроликов… Это невыносимо. Ты не думаешь о нас, всех остальных жителях резиденции. Ты не слышишь нас, тебе глубоко плевать на всех. А мы слышим тебя, черт подери! Каждый раз, когда ты убиваешь несчастное животное, все мы вздрагиваем от боли! Когда ты, чертов мясоед, обгладываешь косточки, всех нас тошнит! А мы ничего не можем сделать с этим, мы просто терпим. И ты еще говоришь о личной свободе… В этой резиденции ты самый свободный, а мы – пленники твоего необузданного стремления к удовольствиям.

– Все, хватит, – оборвал его Клаус. – Давай, переправляй меня! Зафутболь меня к Беркуту!

– Не обижайся, Клаус, но…

– Я же сказал – переправляй! Включай свою адскую машинку!

– Счастливого пути, – сказал Хосе. – Если надумаешь вернуться – добро пожаловать в Кальпе.

Врал он, конечно, этот конопатый Хосе. Всегда они врут – мягкосердечные и улыбчивые нелюди.

Высокий поджарый человек стоял метрах в пяти от Клауса и рассматривал его, опираясь на длинноствольное ружье. Он не делал ни малейшей попытки улыбнуться или хоть как-то выразить свою доброжелательность, непременную для всякого новуса. Он даже не здоровался – просто молчал.

– Алексей? – спросил Клаус. – Это ты?

– Беркут, – сказал человек. – Алексеем звали другого человека. Я плохо помню его. Когда-то он был мной, но он умер столетия назад. Я – Беркут. Пойдет?

– Пойдет.

Клаус протянул руку, Беркут сжал его узкую кисть мощно, безо всякого снисхождения, так, что хрустнули кости. Клаус взвыл от боли.

– Эй, медведь русский, ты что, сдурел? Ты что, не новус?!

– Новус.

– А как насчет воздержания от зла ко всем живым существам? Ты ведь мне чуть руку не сломал! И ты знал о том, что мне будет больно!

– Знал, – согласился Беркут. Усмешка появилась на его загорелом, морщинистом лице. – Хотел слегка встряхнуть тебя. Немного боли для встряски не помешает никому, даже недоразвитому новусу.

– Что у тебя с физиономией?

– Лицо как лицо, – ответил Беркут. – Что тебя удивляет?

– Морщины. Триста лет не видел на лицах морщин. Ты выглядишь чуть ли не старым – лет на пятьдесят. Как тебе это удается?

– Стараюсь, – таинственно сказал Беркут.