Гвардии майор

Я не мог не признать правды в его мужицкой, твёрдо стоящей на земле, логике. Хотя было в этих рассуждениях что-то варварское. Уловив мои мысли Кошка прищурился и ответил:

– Молодой вы барин да шустрый. У вас отказу никогда ни в чём не было. А мы люди подневольные. Я тех слов, которые вы сейчас подумали, слыхом не слыхивал, пока меня учитель не нашёл…

Судя по тому, что Кошка перешёл на вы, он расстроился. Но и я тоже обиделся – на барина. Вот уж кем я никогда не был. Мой отец, как дед и прадед, честно служил государю, но крепостных не нажили. Да и на счёт «отказу не было», тоже относительно.

Матушка, сколь я себя помнил, всегда экономила. Мы не могли позволить себе лишнего, хотя кители отца, моя одежда и выходные платья матушки были всегда безукоризненны и дороги. Этого требовала честь мундира. Семья капитана не могла себе позволить выглядеть бедно. Зато дома мы обходились лишь самым нужным. Никто из отцовских сослуживцев, насколько я знаю, так никогда и не догадался, сколь тяжело на самом деле нам приходилось. И теперь услышать о моем барстве, было несказанно обидно.

– Слышь, Пётр Львович, извиняй, что ль дурака! – вздохнул Кошка, и его лицо стало печальным и усталым, – Пришёл приятное сделать, а всё, как-то, навыворот получилось. Тяжело мне, как и всем – вот и несу что попало. Ты то сразу видать – не из барчуков. А я ляпнул не подумав.

Глянув на его расстроенную физиономию, я не удержался от улыбки. Уж больно забавно выглядел огорченный Кошка.

– Это ты меня прости, – принимая его тон отозвался я, – они, действительно, сами пришли к нам. Ну, а я забыл, что война. Я её пока только слышу.

– Успеешь ещё, – утешил меня матрос, – чё ж вы все так воевать рветесь? Ладно, давай по маленькой.

С этими словами он выставил на стол флягу, а из ранца извлек варёную баранью ногу.

– Тоже трофей, – похлопывая по ноге, самодовольно сообщил он.

Мы расхохотались.

– Эх, – продолжал тем временем Кошка, быстро нарезая мясо, – всё у нас хорошо, одно плохо, не выпьешь от души, как хочется. Ежели б сразу знал, шо вомперам самогон пить нельзя, ни в жисть бы не пошёл.

– Так может быть не стоит? – осторожно, боясь ещё раз обидеть его, поинтересовался я.

– По глотку ничего не будет! – успокоил он меня, – Пробовано! Вот ежели бутыль, тогда да. Я сперва думал – чудит мой капитан. А потом, так худо было, решил – всё, отвоевался. Спасибо учителю, помог. Правда потом… – он слегка передернулся, и я понял, что Фёдоров отчитал своего ученика по полной программе, а Кошка продолжил, – О! Чуть не забыл! – и на стол легло пяток солёных огурцов.

Мы выпили. Закусили трофейной бараниной с огурцами. Потом Кошка рассказал пару историй из жизни ночных охотников. Оказывается, так называли тех, кто каждую ночь отправлялся во вражеский тыл. Когда часы пробили одиннадцать, он заторопился к себе, время шло к полудню и нам, как порядочным вампирам, пора было спать…

***

…Дочитав до этого места, я ошеломлённо посмотрел на Катьку и, страшным шёпотом сказал:

– Тёзка! Плед! Кошка! Я идиот!

– Почему? – с интересом спросила Катька.

– Да я же его видел! Он к нам в Массандру приезжал! И плед привёз, понимаешь? Учителю в подарок!…

…Я живо вспомнил, как радостно хохочущий учитель, бегом спускался к худощавому вампиру, с щёгольскими усиками над улыбающимися губами.

– Тёзка! – весело вопил гость, – Вот и свиделись! Это ж, сколько мы не бачили друг друга?

– Петро! – учитель облапил приезжего, – Какими судьбами?

– Да вот, – хитро прищурился тот, – подарочек тоби привёз. Плед…

– Шотландский? – ахнул учитель.

– А то ж, – невозмутимо отозвался его товарищ.

Они переглянулись, явно вспомнив что-то, известное только им, и согнулись от смеха…

– А ногу баранью? – выдавил майор.

– Звыняй, тёзка, чего нема, того нема, – развел руками тот…

–…А у отца плед есть! Старый, весь уже светится! И именно шотландский! Он над ним трясётся. – Я обиженно нахмурился, – Мог бы и объяснить, что за друг. А то, Пётр Маркович, Пётр Маркович. И всё…

– Обидно, – согласилась Катька, – но это дело прошлое. Читаем дальше…

***

…Этим вечером доставили записку от Пирогова. Он напоминал о необходимости посетить госпиталь, чтобы получить очередную порцию крови. В конце была приписка, сообщающая учителю, что им необходимо серьёзно поговорить.

Я задумался. Чего хочет Пирогов? О чём он хочет говорить? Но сколько не пытался, так и не смог понять в чём дело. В то что Николай Иванович решил присоединиться к нам, я не верил – он этим не интересовался. Точнее интересовался, но с точки зрения учёного, встретившего непонятный ему феномен. Если бы он мог разобрать нас на части, чтобы понять механизм действия нашего организма, то был бы счастлив. Но такого удовольствия мы ему доставлять не собирались. Наконец, так ничего и не надумав, я сдался и стал ждать учителя.

Полковник появился ближе к вечеру. Я молча протянул ему записку. Он развернул её, но сделал это скорее по привычке. Думал я слишком громко.

– Именно так, – устало улыбнулся учитель, – идёмте Петя. Нельзя заставлять занятого человека ждать.

Уже выйдя из гостиницы, полковник задумчиво пробормотал:

– Мне и самому интересно, зачем я ему нужен…

…Мы шли по израненным улицам. Измученный бомбардировками город отдыхал. Ночь принесла спасительный мрак и тишину. Но в госпитале было не менее оживленно чем днём. Раненых подвозили постоянно. К моему удивлению их после осмотра сразу сортировали на тяжёлых и лёгких. Затем распределяли по разным палатам, проводили первичную обработку, часть из них сразу готовили к операции, часть отправляли в другие больницы.

– Это нововведения Николая Ивановича, – пояснил мне полковник.

В операционных, как я понял, операция следовала за операцией. Стоны измученных людей, запахи лекарств смешивались со страданием, болью и кровью. Я невольно вздрогнул.

– Вот это, Петя, и есть настоящая война, – с этими словами учитель увлёк меня к кабинету Пирогова.

В кабинете нас встретила высокая статная девушка лет шестнадцати. Я ещё не видел женщин с обрезанными волосами и в мужском платье. Но даже такой костюм и причёска не могли скрыть, как она красива. Когда мы вошли, она сидела около стола, устало уронив голову на руки. Услышав скрип двери, она вздрогнула и подняла голову.

– Николая Ивановича нет, он на операции, – тихо сказала она.

– Благодарим вас, – полковник ласково улыбнулся ей, – если позволите, мы подождём его.

Она нахмурилась. В её хорошенькой головке промелькнула сердитая мысль о бессовестных людях, которые не дают отдохнуть доктору. Но тут же смягчилась, увидев мундир полковника, носящий явные следы пребывания на передовой. Извинившись она предложила нам присесть.

Где-то через полчаса пришёл Пирогов.

– Извините, господа, – устало сказал он, – срочная операция. Прошу вас, садитесь ближе к столу. Не будем терять время. Дашенька, – теперь он обращался к девушке, – приготовьтесь, сейчас вы будете мне ассистировать.

Она торопливо отошла в угол, к рукомойнику. А я во все глаза смотрел на ту самую Дашу Севастопольскую, которую уже знали и любили все в городе.

– Прошу вас, Пётр Львович, закатайте рукав и положите руку на стол, – отвлёк меня от размышлений Пирогов, открывая знакомую коробку со шприцами.

Даша внимательно наблюдала, как хирург перетянул мне плечо, протёр локтевой сгиб (по кабинету поплыл запах эфира) и, взяв первый шприц, ввёл иглу в вену. Чтобы лучше видеть, девушка наклонилась так низко, что я почувствовал на коже её легкое дыхание.

– Вот так, – тем временем объяснял Пирогов, – теперь снимаем жгут и, аккуратно, вводим кровь. Вам понятно?

– Да, – коротко ответила она, – могу я попробовать?