Ястребы востока

Все собравшиеся на мгновение замерли, а гигант-франк тем временем добрался до Корсу Малика. Турок, побледнев, как полотно, вскочил на ноги, словно распрямившаяся стальная пружина, занеся ятаган. Но это ему не помогло, потому что Кормак ударил со всей силы. Северный меч обрушился на изогнутый клинок Востока, сломав его, словно деревянную палку, а потом рассек кольчугу на плече, как будто она была бумажной, перерубил плечо турка и глубоко впился в грудь.

Вывернув тяжелый клинок, Кормак освободил его и, поставив ногу на грудь мертвого Косру Малика, повернулся лицом к врагам, словно лев посреди равнины. Он стоял, чуть опустив голову, скрытую шлемом. Его синие глаза яростно сверкали из-под тяжелых нависших бровей, а могучая правая рука крепко сжимала окровавленный меч. Нуреддин тоже вскочил на ноги. Он дрожал от ярости и удивления. Внезапное появление смертоносного франка сказало, насколько близко крушение всех его планов. И поделать с этим он ничего не мог. Его тонкие, ястребиные черты скривились от злобы, рычание срывалось с его губ. Быстрым движением он обнажил свою саблю с рукоятью из слоновой кости. А когда он шагнул вперед, его воины выросли у него за спиной, и казалось, что вот-вот начнется резня. Но тут случилось непредвиденное.

Кормак уже приготовился к схватке, когда в дальнем конце комнаты открылись широкие двери, и появилось множество вооруженных воинов, сопровождавших людей Нуреддина, ножны которых были пусты. Последние выглядели растерянными…

Араб и его воины повернулись лицом к вновь вошедшим. Вновь прибывшие воины, как сразу заметил Кормак, были в пыльных одеждах, словно долго скакали по равнинам. А потом франк вспомнил об отряде всадников, который видел в сумерках перед тем, как войти в замок. Предводителем всадников был высокий стройный человек, чье прекрасное лицо было иссечено морщинами. Держался он так, словно привык повелевать. Его одежда была простой по сравнению с сияющей броней и шелками его спутников. И тут Кормак выругался про себя, потому что узнал этого человека.

Тем не менее, удивился он точно так же, как обитатели Эль Гора.

– Что ты делаешь в моем замке… Без предупреждения? – выдохнул Нуреддин.

Незванный гость поднял руку в серебряной перчатке и возвестил:

– Лев Ислама, защитник правоверных, Юсуф ибн Айюб, Салах ад-Дин, Султан Султанов, не должен предупреждать о своим визите. Он вправе по своему желанию посетить твой, или любой другой замок, араб.

Нуреддин неподвижно застыл, в то время как его сторонники начали приветствовать Саладина согласно этикету. Арабский ренегат был по-своему упрям. Наконец он принял определенное решение.

– Мой господин, – проговорил он. – Все так и есть, просто я сразу не узнал вас. Но Эль Гор – мой, и не в силу права наследия, дара какого-то султана, а лишь благодаря силе моей руки. Поэтому я с радостью приветствую вас, но не стану извиняться за свои поспешные слова.

Саладин лишь устало улыбнулся. Полвека интриг и борьбы с врагами тяжким грузом легли на его плечи. Его взгляд, который казался слишком мягким для такого человека, уперся в гиганта-франка, который все еще стоял, поставив ногу на тело обезглавленного Косру Малика.

– А это что такое? – поинтересовался султан.

Нуреддин насупился.

– Назаретянин, объявленный вне закона, похитил девку из моего гарема и убил моего товарища, сельджука. Прошу вашего позволения избавиться от этого пса. После я передам вам его череп, отделанный серебром…

Прервав его речь властным жестом, Саладин прошел мимо Нуреддина и его людей и встал напротив мрачного франка.

– Думаю, что я узнал тебя, несмотря на опущенное забрало, – с улыбкой заметил султан. – Что заставило тебя, Кормак, снова повернуть на восток?

– Довольно! – хриплый голос гиганта-норманна громом разнесся по комнате. – Вы поймали меня в ловушку. Я проиграл. Не станем тратить время на насмешки. Можете натравить на меня своих шакалов, и покончим с этим. Клянусь моим кланом, многие из них останутся навсегда лежать в этой пыли, прежде чем я умру… Мертвых будет больше, чем живых.

Нуреддин с яростью сжал рукоять своей сабли. У него аж костяшки пальцев побелели.

– И ты станешь слушать это, мой повелитель? – в сердцах воскликнул он. – Сколько может эта неверная собака оскорблять нас в лицо…

Саладин медленно покачал головой, улыбаясь, словно услышал какую-то только ему одному понятную шутку.

– Слова этого франка не пустое хвастовство. В Акре, Азоте и Иоппии я видел, как череп на его щите сверкал звездою смерти, и правоверные падали под ударами его меча, как колосья пшеницы.

Великий курд повернул голову, разглядывая собравшихся молчаливых воинов и их растерянного предводителя, который избегал смотреть ему в лицо.

– Впечатляющее собрание вождей для мирного времени, – пробормотал Саладин себе под нос. – Может, всем вам стоит отправиться в ночную пустыню и сражаться с джинами или каким-нибудь султаном-призраком, а Нуреддин? Но нет, Нуреддин, ты уже вкусил чашу амбиций… и твоя жизнь станет платой…

От неожиданного обвинения и приговора Нуреддин пошатнулся, и пока он пытался найти ответ, Саладин продолжал.

– Я узнал, что ты плетешь против меня заговор… и конечная твоя цель соблазнить различных мусульманских и франкийских вождей, создав собственное королевство. По этой причине ты нарушил перемирие, убил доброго рыцаря и сжег его замок. У меня хорошие шпионы, Нуреддин.

Высокий араб распрямился, словно собирался спорить с самим Саладином, но когда он прикинул, сколько курдских воинов в зале, и увидел, что его собственные головорезы отступили от него, улыбка горького презрения исказила его ястребиные черты. Отпустив рукоять клинка, он сложил руки на груди.

– Дай Бог! – объявил он с истинно восточным фатализмом.

Саладин кивнул в знак признательности, а потом махнул рукой, остановив одного из офицеров, который вышел вперед, чтобы связать шейха.

– Но я вижу, тут присутствует тот, кому ты, Нуреддин, должен много больше, – продолжал султан султанов. – Я слышал, что Кормак Фицжоффри был братом по оружию сиру Жерару. У тебя много долгов, Нуреддин. Но заплатить тебе придется один – Кормаку и его мечу.

Глаза араба неожиданно блеснули.

– А если я убью его, я буду свободен?

– Кто я такой, чтобы судить? – ни к кому конкретно не обращаясь, спросил Саладин. – Все будет так, как пожелает того Аллах! И не важно, будешь ли ты, Нуреддин убит, сражаясь с франком, или убьешь его, шнурок палача ждет тебя. Так что лучше для тебя будет погибнуть.

В ответ шейх схватился за рукоять своей сабли из слоновой кости. Голубые искры вспыхнули в глазах Кормака, и он громко взревел, словно раненный лев. Он ненавидел Саладина, как ненавидел всех курдов, которые в свою очередь ненавидели норманнов. Он приписал любезность султана его уважительному отношению к королю Ричарду и восточной хитрости, отказываясь верить, что дело тут в чести, а не в искушенной хитрости сарацинов. В предложении султана он видел всего лишь происки хитрого обманщика, который хотел стравить двух противников, а потом позлорадствовать. Кормак печально усмехнулся. Он не стал расспрашивать о том, что ждет его, если он выиграет поединок. Он не чувствовал благодарности к Саладину, лишь приглушенную ненависть.

Султан и воины отступили, очистив для противников пространство в центре комнаты. Нуреддин вышел вперед, стремительно надев простую круглую шапочку, связанную из стальных колец.

– Сейчас ты умрешь, назаретянин! – выкрикнув эти слова, он прыгнул вперед и напал на норманна с безрассудством, присущим только арабам. У Кормака не было щита. Он отразил удар сабли клинком, и нанес ответный удар. Нуреддин поймал тяжелый меч на свой баклер, и клинок северянина отскочил под углом. Араб вернул удар, нанеся его по шлему Кормака, а потом отскочил назад, на длину копья, чтобы избежать удара скандинавского меча.

Араб снова прыгнул вперед, и Кормак поймал его саблю на левое предплечье. Кольца кольчуги разлетелись, и во все стороны брызнула кровь, но почти в тот же самый момент скандинавский меч ударил по руке Нуреддина. Затрещали кости, и шейх полетел на пол. Воины ахнули, осознав всю тигриную силу удара ирландца.