Ястребы востока

– Дьявол! – пробормотал он. – Это же не что иное, как рубин, именуемый…

– Кровь Валтасара! – воскликнул Скол Абдур. – Да, это тот самый камень, который Кир Персидский вырвал из вспоротой мечом груди великого царя той кровавой ночью, когда Вавилон пал! Это самый древний и дорогой драгоценный камень в мире. Его не купишь даже за десять тысяч полновесных золотых монет.

– Слушай, франк, – Скол снова осушил бокал. – Я расскажу тебе легенду о Крови Валтасара. Видишь, какая странная у него огранка?

Он поднял его, и свет вспыхнул красными лучами на его многочисленных гранях. Кормак озадаченно покачал головой.

Огранка и в самом деле была диковинной, подобной он никогда не встречал ни на востоке, ни на западе. Замысел древнего резчика казался совершенно неведомым, далеким современному гранильному искусству. Отличие было существенным, но в чем именно оно заключалось, Кормак не мог определить.

– Этот камень огранял не смертный муж, – сказал Скол, – а джинн морской! Однажды давным-давно, в самом начале всех событий, великий царь, сам Валтасар, вышел из своего дворца, и, жаждая развлечений, направился к Зеленому Морю – Персидскому заливу. Он поднялся на борт золотоносой царской галеры, приводимой в движение сотней гребцов-рабов. И был там тогда некий Нака, ловец жемчуга, который, желая почтить своего повелителя, попросил царского дозволения обыскать дно морское, чтобы добыть царю редкие жемчужины. Валтасар дал свое дозволение, и Нака нырнул. Вдохновленный, он опустился на глубину, какой не достигал еще ни один ныряльщик, и через некоторое время всплыл на поверхность, держа в руке рубин редкой красоты, – да, вот этот камень.

Царь и его вельможи изумились странной огранке камня. А Нака, близкий к смерти из-за огромной глубины, на которую он спустился, задыхаясь, поведал им о безмолвном, украшенном водорослями городе из мрамора и ляпис-лазури глубоко на дне океана, и об исполинской мумии короля на нефритовом троне, из чьей мертвой когтистой руки Нака и вырвал этот рубин. А потом кровь хлынула изо рта и ушей ныряльщика, и он умер.

Вельможи Валтасара молили его бросить камень назад в море, поскольку было очевидно, что сокровище это принадлежит джинну морскому, но король, заглянув в темно-красные глубины камня, словно обезумел, и отрицательно покачал головой. А зло вскоре предъявило ему счет, ибо персы разрушили его царство, а Кир ограбил умирающего монарха, сорвав с его груди гигантский рубин, который так ярко алел в свете пожиравшего дворец пламени, что солдаты кричали: «Смотрите, это кровь из сердца Валтасара!» И с тех пор люди стали называть этот драгоценный камень Кровью Валтасара.

И кровь всегда на нем была. Когда Кир пал на берегу Яксарты, скифская королева Томирис захватила камень, и некоторое время он мерцал на ее обнаженной груди. Но она была ограблена мятежным генералом. В сражении против персов он пал, и рубин попал в руки Камбиса, который привез его в Египет, где его украл жрец богини Баст. Нумидийский наемник убил жреца, и окольными путями камень вновь вернулся в Персию. Он сверкал в короне Ксеркса, когда тот наблюдал гибель своей армии у Саламина.

Александр снял его с трупа Дария, и он воссиял на латах Македонского, освещая ему дорогу в Индию. Но в битве на реке Инд случайный удар меча сорвал камень с нагрудника Александра, и на столетия рубин Кровь Валтасара пропал из поля зрения. Где-то далеко на востоке его блики нет-нет да вспыхивали в потоке крови и насилия, когда мужчины убивали мужчин и насиловали женщин ради него. Из-за него, как и в старину, женщины отказывались от своей чести, мужчины от своей жизни, а цари от своих корон.

Но в конце концов его путь вновь повернул на запад, и я снял его с трупа туркменского вождя, которого убил во время дальнего набега на восток. Как он заполучил его, я не знаю. Но теперь он мой!

Скол был пьян, его глаза сверкали с нечеловеческой страстью. Все больше и больше он походил на отвратительную хищную птицу.

– Он и гарантирует мне могущество. Люди приходят ко мне из дворцов и лачуг, и каждый надеется завладеть Кровью Валтасара. Я стравливаю их друг с другом. Если кто-то убьет меня из-за камня, остальные тотчас разрежут его на куски, чтобы забрать рубин себе. Они сомневаются друг в друге настолько, что не способны объединиться против меня. Да и кто захочет делить камень с другими?

Он налил себе вина нетвердой рукой.

– Я – Скол Мясник! – хвастался он. – Князь по моему собственному праву! Я могущественнее и хитрее, чем простые люди способны вообразить. Я – самый грозный из вождей Таврских гор, я, который был лишь грязью под человеческими ногами, отвергнутый и презренный сын благородного персидского отступника и рабыни-черкешенки.

Ба – эти дураки, что строят заговор против меня, – венецианец, Кай Шах, Муса бин Дауд и Кадра Мухаммад – и против них я настроил этого головореза Надира Туса и Коджара Мирзу. Перс и курд ненавидят меня и ди Строццу, но друг друга они ненавидят еще сильнее. А Шалмар Кхор ненавидит их всех.

– А что Шозев Эль Мекру? – Кормаку не по силам оказалось произнести имя Иосиф по-арабски – Юсеф, и он перевел его на кельтский.

– Кто знает, что на уме у араба? – прорычал Скол. – Но ты можешь быть уверен, что он настоящий шакал, как и все в его роду. Он будет смотреть, как развиваются события, присоединится к более сильной стороне, а потом предаст и победителей.

– Но мне все равно! – вдруг взревел разбойник. – Я – Скол Мясник! Глубоко в безднах Крови я видел смутные, чудовищные образы и читал темные тайны! Да – во снах я слышу шепот мертвеца, короля-получеловека, у которого давным-давно ныряльщик Нака отобрал камень. Кровь! Вот чего жаждет этот рубин! Кровь следует за ним; кровь притягивается к нему! Не голову Кира королева Томирис окунула в сосуд с теплой кровью, как гласят легенды, но камень, который она забрала у мертвого царя! Тот, кто носит его, должен утолять его жажду, или камень выпьет кровь своего владельца! Да, сердца многих королей и королев напитали его малиновую тень!

И я утолял его жажду! У Баб-эль-Шайтана есть тайны, о которых никто не знает, кроме меня. Меня и Абдуллы, чей отсохший язык никогда поведает о том, что видели его глаза, и том, что слышали его уши в черноте под замком, когда над горами властвует полночь. Потому что я сумел прорваться в коридоры, запечатанные теми арабами, которые перестраивали замок, коридоры, о которых ничего не знали турки, что пришли вслед за арабами.

Он замолчал, словно задумавшись, не сказал ли он лишнего. Но малиновые видения вновь принялись плести свои безумные узоры.

– Тебя не удивляет, что здесь нет женщин? А, между тем, сотни прекрасных девушек прошли через врата Баб-эль-Шайтана. Где они сейчас? Ха-ха-ха! – гигант вдруг разразился ужасным хохотом, громом раскатившимся по комнате.

– Многие приходили, чтобы утолить жажду рубина, – сказал Скол, взяв еще один кувшин вина, – или стать невестами мертвых, наложницами древних демонов гор и пустынь, которые берут прекрасных женщин только во время их предсмертной агонии. А некоторые просто наскучили мне и моим воинам, и были брошены стервятникам.

Кормак сидел, подперев подбородок кулаком, его темные брови хмурились от отвращения.

– Ха! – засмеялся разбойник. – Тебе не смешно? Не слишком ли ты тонкокож, лорд франк? Я слышал твои речи – ты говоришь, как отчаянный человек. Погоди, пока ты поездишь со мной в течение нескольких лун! Не просто так меня прозвали Мясником! Однажды я построил пирамиду из черепов! Я резал шеи старикам и старухам, я вышибал мозги младенцам, я вспарывал брюхо женщинам, сжигал детей живьем и десятками сажал их на заостренные колья! Налей мне вина, франк.

– Сам наливай свое проклятое вино, – прогремел Кормак, губы его угрожающе скривились.

– Другому это стоило бы головы, – сказал Скол, потянувшись за кубком. – Ты грубишь своему хозяину, человеку, которому приехал служить. Берегись – не зли меня. – Он вновь разразился своим ужасным смехом.