Страница 52 из 62
Вдруг из груди, из-под мышек, изо рта спящего начали выделяться молочно-белые эманации. Гибкие подвижные ленты обвили его, закрывая голову и тело. На миг Вируш исчез в клубах эктаплазмы…
Через некоторое время в скоплении флюидов обозначилась формотворческая тенденция; возник контур головы, рук, тела, и через несколько минут я увидел рядом с Анджеем вполне отчетливую фигуру старца, опиравшегося на плечо Анджея. Лицо серьезное, благородное, с высоким лбом, орлиным носом и глубокой вертикальной бороздой над переносицей напоминало лицо спящего в кресле, однако не было ему идентично — как будто Вируш, но в трансфигурации.
Старец кутался в широкий плащ с капюшоном, с плеч сбегали глубокие складки, в правой руке — фонарь с тремя зажженными внутри фитилями, в левой — страннический посох с тремя утолщениями от сучков.
Незаметно «проводник» отделился от Анджея и, высоко подняв фонарь, направился к выходу. Я оделся и вышел следом.
Стемнело. Ранний осенний мрак затопил улицы. Старец в нескольких сантиметрах над землей плыл в воздухе впереди. Кажется, кроме меня его никто не видел; прохожие не обращали на нас внимания. То и дело он, подобно туману, просачивался сквозь стволы деревьев в липовой аллее…
Через несколько минут мы оказались на мосту. Я невольно вздрогнул. Со времени смерти барона де Кастро мне удавалось избегать этой части города, в случае надобности я переходил на другую сторону Дручи по мосту, ниже по течению, недалеко от таможни.
Миновав страшное место, мы свернули в сторону задручинских бульваров, почти безлюдных. Изредка попадались запоздалые солдатские возы, спешившие в пригородные казармы, или пошатываясь, проходил пьяный бродяга. Свет от сторожевых будок, видневшийся там и сям по крутому скалистому берегу Дручи, ложился на волнах длинными дорожками, отливая то изумрудом, то рубином. Рыбак, возвращавшийся с вечернего лова, напевал грустную песенку в такт равномерным всплескам весел…
Проводник вел дальше. Бульвары закончились, совсем опустела дорога, на воде уже не виднелось отблесков света. Мы шли тропинкой, полузаросшей бурьяном и чертополохом. Вскоре и она кончилась у плотно утрамбованного тока, за ним маячили очертания какого-то строения. Старец остановился, открыл фонарь, задул свет и бесследно исчез в темноте. Я был на месте.
Оглушенный полным одиночеством, я направился к чернеющему впереди в нескольких десятках шагов дому. Какая-то полуразвалившаяся хибара с выбитыми стеклами и проваленной во многих местах крышей. Нигде ни малейших признаков света. Глухой и черный дом в глухой и черной ночи…
Я достал из кармана вечный мой спутник во всех походах — электрический фонарик, посветил себе под ноги и подошел к двери. На стук никто не ответил, я выбил дверь ногой и вошел. Первое помещение зияло пустотой; на полу, ощеренном сломанными досками, там и здесь громоздились груды мусора и несколько обожженных кирпичей. Переступив высокий порог в соседнее помещение, я споткнулся и с трудом удержал равновесие. Луч фонаря осветил стену и несколько развешанных на ней рубищ. Я с отвращением отвернулся и посмотрел под ноги. Здесь досок вообще не было. На глиняном полу кучами валялось зловонное тряпье: грязью и кровью залитые отрепья, мерзкие лохмотья, грязные тампоны, оплетенные пылью и паутиной. Подвальной сыростью тянуло от стен с отбитой штукатуркой, спертый гнилой воздух бил из каждого угла. На годами тлевших клочьях одежды копошились насекомые и черви, омерзительные серовато-белые мокрицы…
Вдруг из-за двери в следующее помещение до меня донеслись тихие, но отчетливые металлические призвуки. Я погасил фонарик и остался в полной тьме. И тогда в щель под дверью вползла узкая полоска света. За дверью кто-то был…
С пистолетом наготове я вошел. Небольшая четырехугольная комната, освещенная сальной свечой. В углу логово из тряпья, несколько стульев, стол, немилосердно выщербленный, в пятнах, у окна большой сундук. У сундука на коленях стоял человек, исхудалый как сама смерть, и считал деньги. Занятие поглотило его, он меня даже не заметил, и продолжал сладострастно пропускать сквозь пальцы золотые и серебряные монеты. Звон металла ласкал его слух — он все снова и снова набирал в пригоршни монеты, играл ими и, насладившись их звоном, ссыпал через пальцы в сундук.
Монеты самые разные: массивные голландские гульдены, французские луидоры и наполеондоры, испанские дублоны, песеты и серебряные дуросы, старопольские дукаты и червонцы, индусские рупии и турецкие пиастры. Блестящие монеты заполняли сундук почти доверху.
Страсть этого нищего-богача развлекла меня, вызвав одновременно отвращение и жалость. Меня раздражало бессмысленное, детское движение его худых пальцев, погруженных в золото, смешил и раздражал спазм рук, с роскошным сладострастием перебиравших груды благородного металла.
Я решил прервать игру и громко кашлянул. Человек вздрогнул, машинально захлопнув крышку, вскочил. Я узнал убийцу барона.
Он изготовился броситься на меня, но вид блестящего дула, нацеленного в него, удержал его на приличном расстоянии. На увядшей, изборожденной тысячами страстей, физиономии сменялось выражение ярости и страха. Он чувствовал себя выслеженным.
— Кто такой? — спросил он грубо скрипучим как несмазанные петли голосом. — Чего шляетесь по ночам?
— Но-но, пан Ястронь, потише, поспокойней! — ответил я, усаживаясь за столом. — Понемножку все объясню. Времени у нас много — ночь долгая. Прежде всего, успокойтесь и не глядите на меня волком. Я вам не враг и не друг. Просто человек. Не собираюсь вас грабить или вынюхивать что-нибудь. Как видите, я не бандит, вроде, например, вас, и не полицейский шпик. Ну, так как? Будете слушать, пан Ястронь?
— Откуда вы знаете мое имя? — отозвался он уже спокойнее. — Откуда вы меня знаете? Дьявол меня подери, коли хоть раз видел вашу рожу!
— Потише, пан Ястронь, потише и повежливей. Не чертыхайтесь и не орите, а то, Боже, прости меня, придется воспользоваться «бамбером». А бамбер хорош, ни одного промаха… Откуда знакомы, дорогой? Я сейчас скажу: с моста Святого Флориана.
Сообщение подействовало как гром среди ясного неба. Испуганный бандит уставился на меня и начал заикаться:
— Мост Святого Флориана… Нет, н-н-не з-знаю, н-не б-был там никогда…
— Я помогу твоей памяти, — тянул я, поудобнее усаживаясь на стуле. — А того высокого широкоплечего мужчину, что шел тебе навстречу поздним вечером на мосту, тоже не помнишь, или как?
У Ястроня вырвалось глухое рычание, он поднял руки и, оскалив гнилые клыки, словно кабан, ринулся на меня.
— Стой! Стреляю!
Остановился неподалеку, тяжело дыша.
— Сядь за столом вон там, с другой стороны, напротив, — приказал я.
Послушался, будто овечка.
— Как видишь, ты в моих руках, — продолжал я, не спуская с него глаз. — Я знаю о тебе все.
— Сколько хочешь? — рявкнул он, закусив ус.
Я расхохотался. Этот человек, по-видимому, принимал меня за шантажиста.
— Слушай, Ястронь, еще раз повторяю, явился я сюда вовсе не за тем, чтобы вымогать у тебя деньги. Мне деньги не нужны. Оставь себе свои мерзкие сокровища и утешайся ими, коль скоро это утешает тебя.
Бандит перевел дыхание с явным облегчением.
— Какого черта тогда надо? — спросил он уже спокойней.
— Да поговорить с тобой кой о чем.
— Нету времени, — проворчал он.
— Коль не имеешь времени сейчас, найдешь его завтра под замком на Крутой улице. Гм… Ну, так как? будешь говорить сейчас или предпочитаешь пораздумать за решеткой?
— Чего надо? — спросил он отрешенно.
— Начнем с необходимого. Тебе известно имя человека, месяц назад задушенного тобой на мосту Святого Флориана?
Ястронь посмотрел на меня ошеломленно:
— Да. Из газет узнал: барон де Кастро. А откуда вам-то ведомо, что не знал, кого убил? Бог свидетель, — добавил он торжественно, подняв два пальца вверх, — не понимаю я ничего.
— Верю на слово. Объясни только, почему ты бросился на этого человека?