Страница 3 из 10
– Ты сделал лицо.
– Лицо? – переспросил он, твердея взглядом.
Светлана неопределенно пожала плечами.
– Бросай работу, – сказал он тоном, каким говорят с расшалившимся ребенком, – ночь на дворе.
Ночь. Простое, обыденное слово вызвало у Светланы сосущую боль под ложечкой. Сколько бы она ни откладывала, чем бы себя ни занимала, ночь и все, что к ней прилагалось, неотвратимо подступала все ближе и ближе.
Геннадий сочувственно покачал головой.
Светлана виновато опустила голову. Иногда казалось, что муж обладает сверхъестественным чутьем и, как бы она ни скрывала, легко считывает ее состояние. Наверное, именно это имелось в виду, когда говорилось: жена что открытая книга. Не поэтому ли у них давно не было секса, что все «страницы» давно прочитаны и неинтересны?
– Блестки кое-где отлетели, надо подшить, – сказала она.
Нетерпеливо качнулась на весу нога в сланцах. Все у Геннадия всегда было разложено по полочкам. Каждая вещь имела свое, особенное назначение: тапки для «водных процедур», теплые меховые тапочки со специальными монгольскими верблюжьими стельками для зимы, кожаные открытые шлепанцы для лета. На какую, интересно, полочку муж взгромоздил ее? Жена – невротик? Жена – прочитанная книга?
Светлана выкарабкалась из-за стола и зарылась лицом в шкафчик со швейными принадлежностями.
– Целый выходной впереди, завтра закончишь, – нетерпеливо сказал Геннадий.
– Я мигом, – пробормотала она, – платье может скоро понадобиться, вдруг они на гастроли соберутся.
– Ты заметила, что наша армянская Белладонна все чаще ставит Виточку в первый ряд? – В голосе Геннадия прорвалась горделивая нотка.
– Белла, а не Белладонна, – поправила Светлана, чувствуя себя ребенком, которому разрешили пожить чуть дольше, а не сразу отправляться в кровать, – и при чем тут национальность?
Она откинула крышку обшитой нарядным штапелем швейной коробки и выбрала иголку с подходящим ушком.
– Каждый должен знать своих предков и не брезговать своими корнями, – наставительно сказал Геннадий, небрежно закидывая ногу на ногу.
Пола халата соскользнула вниз и оголила бедро. Кожа на бедре была гладкой и сияла здоровым, ухоженным блеском, которому бы любая женщина позавидовала. Светлана отвела глаза. И пятки у него никогда не были такими шершавыми, как у нее. Утром надевала колготки и чуть не порвала. Не жена, а ходячий позор!
– Ты меня слушаешь?
Светлана кивнула, пытаясь припомнить, о чем, собственно, шел разговор. Геннадий любил говорить на высокие темы, некоторые речи повторялись почти слово в слово. Про что он только что говорил? Что-то про «брезговать своими корнями». Неудивительно, что она перестала слушать, именно этим она занимается всю свою жизнь. Осуждает маму, злится на исчезнувшего с горизонта отца? Со дна желудка поднялось знакомое мутное чувство, первый сигнал подступающей хандры. Светлана опустила глаза и сконцентрировалась на дочкином платье. Одна из стеклянных бусин на платье была выдернута с корнем, оставив после себя небольшую рваную дыру. Светлана сняла с подставки подходящую нитку, откусила нужную длину и потерла влажный кончик между пальцами, чтобы было легче попасть в игольное ушко. Было бы здорово, если бы жизнь состояла из таких же простых и подъемных задач, как вдевание нитки в иголку.
– Мы такие, какие мы есть, хотим мы того или нет, прошлое впечатано в наш генетический код навсегда, – сказал Геннадий.
Навсегда? Светлана опустила вмиг ослабевшие руки.
За первой волной дурноты накатила другая, за ней – еще. Иголка в руках стала вдруг неуправляемо скользкой, что-то не то стало происходить с глазами, расплылся радужными кругами узор на Виткином платье.
Светлана посмотрела на Геннадия и тут же остолбенела. Никогда раньше она не видела ничего подобного. Светлана яростно заморгала, надеясь, что с глаз свалится странная, искажающая действительность пелена. Муж улыбался странной, почти волчьей улыбкой. Улыбкой, которой одаривают… доверчивых Красных Шапочек…
– Опять накатило? – тихо прорычал Геннадий, тлея недобрыми угольками глаз.
«Не может быть, – ошарашенно подумала Светлана. – Это не я, это… снотворное! Какое все-таки странное у лекарства название. Донормил. Донор. Мил. Милый донор? Милый „друг“, который поселяется в голове и начинает жить твою жизнь вместо тебя? Когда каждая мысль, каждое чувство, все, что происходит с тобой и с другими, выглядит чужим и незнакомым? Дорогой волк, почему у тебя такие большие глаза и такие большие зубы?»
«Тоже мне бабка с пирожками», – брюзгливо сказал голос в голове.
«Это Красная Шапочка была с пирожками, а не бабка», – мысленно возразила голосу Светлана и тряхнула головой, надеясь, что резкое движение вставит мозги в более-менее нормальное положение.
– Что происходит? – спросил искаженный, далекий голос Геннадия.
– Я сейчас, сейчас! – прокричала она в ответ, продолжая мотать головой.
Крик получился подозрительно тихим и растянутым, словно прошелестела по старым листьям беременная гусеница.
Светлана подняла тяжелую руку и как можно аккуратнее воткнула иголку в мягкую плюшевую подушечку в форме сердечка.
– Пойду воды принесу, – прогулькал Геннадий и зашлепал в сторону двери на своих не шершавых пятках.
Когда Светлана открыла глаза опять, улыбка на его лице нисколько не напоминала волчью, а в глазах и в помине не было злых огоньков.
Светлана приняла из его рук чашку и залпом опорожнила, на нёбе остался знакомый кислый вкус.
– Донор… мил? – уточнила Светлана. – Я думала, шипучие таблетки уже кончились.
– В кабинете еще упаковка оставалась. – Геннадий поднял с пола Виткино платье. – Отпустило?
– Спасибо, – проскрипела Светлана чужим голосом.
Геннадий недоуменно свел к переносице брови.
– Я тоже хочу такую щеточку, – выдавила Светлана.
– Щеточку?
– Для бровей, как у тебя. Вон какие у тебя брови… гладкие, – объяснила она как можно более ровным голосом, вставая на подрагивающие ноги, – пойду посмотрю, как там Витка.
– Вита спит, я проверил, – окончательно нахмурился он.
В наступившей тишине стало слышно, как в старой печной трубе на крыше натужно взвыл ветер.
– Метель… разыгралась. – Светлана украдкой вытерла потные ладони о домашние брюки, про себя надеясь, что на плотном темном трикотаже не останется позорных мокрых следов.
– Ноябрь на дворе, – успокаивающим тоном сказал Геннадий, слез со стола, шлепнули по пяткам тапочки, и отошел к темному квадрату незанавешенного окна, – до метелей еще далеко.
На этот раз дурнота нахлынула на Светлану без предупреждения. Сократились, надвинулись темные стены, оставив крошечный освещенный островок у дрожащих ног. Светлана ухватилась за спинку стула, изо всех сил стараясь запомнить, что побочный эффект проявился почти сутки спустя после употребления снотворного. Что, интересно, скажет об этом добрый доктор… Айболит?
– В Интернете пишут, что у Донормила могут быть сильные побочные эффекты, – выдохнула она, борясь с цепляющимся за щеки языком.
– Умели в старину строить, – голосом Геннадия отозвалась через паузу темнота, – бревно к бревну, из лучшего дерева. Отец рассказывал, что, когда дед заложил дом, кругом была пустота. Дед выбрал самое высокое место, подальше от дороги. Тогда ни у кого заборов не было, только изгородь, для скотины, а он сделал забор в полтора человеческих роста. Подозрительный был человек.
Светлана знала историю родового дома Золотаревых почти наизусть, но на этот раз в рассказе мужа прозвучало нечто новое, незнакомое, словно приоткрылась щелка в наглухо запертой прежде двери.
– Гена… мне чудится всякое, – прошептала она, – голоса слышатся…
– Не бери в голову, – тихо, словно про себя, сказал Геннадий, – у каждого есть свои слабости. Надо уметь с этим жить.
– Надо, – послушно повторила она.
Темнота перестала быть острой, отодвинулась за стены. Рой снежинок с улицы ударился о тройное стекло окна и разлетелся вдребезги.