Страница 1 из 4
Юлий Юуркин
ЛЮБИТЬ ДРАКОНА
Это всё сказки, милая, сказки, - говорит Сергей раздраженно, положив вилку на край тарелки, - и ты сама это прекрасно понимаешь. Если уж ты уходишь, найди в себе силы сказать правду. Зачем унижать меня? - Сережа, я не хочу никого унижать, ты мне очень дорог… - Я заставляю себя отпустить браслет, который машинально тереблю с того момента, как он мне его вернул. - Что я могу сделать, чтобы ты мне поверил? - Сказать правду! Что может быть проще?! - Я и так говорю тебе правду. Но ты не желаешь меня слушать… В конце концов, какая тебе разница, куда и к кому? Главное, что я ухожу.
Он поднялся.
– Не думал я, что ты можешь так… Так оскорбительно… Когда ты уезжала, я надеялся… Давай не будем тянуть эту комедию. Если ты захочешь мне что-то честно объяснить, позвони.
– Хорошо. - Я тоже поднимаюсь. - Если я захочу объяснить что-то еще, я позвоню.
Он кивает так, что видно: звонка он не ждет.
Популярный сюжет. Огнедышащий дракон взимает с бедных крестьян дань - самую красивую девушку деревни… Читая в юности подобное, всегда удивлялась глупости этой выдумки. Зачем гигантской рептилии нужны человеческие красавицы? Трахать их дракону едва ли интересно, ему, скорее всего, подай дракониху, да чтоб шкура пошипастее, а пасть поклыкастее. Жрать? Так вкус вряд ли зависит от внешности. Молодая, мясо нежное? Почему тогда он не требует свою дань детьми? С точки зрение литературы, это было бы не менее драматично. И какое значение имеет пол?.. Короче, чушь какая-то.
Став постарше, я и вовсе перестала задумываться на подобные темы: выдумки не заслуживают того, чтобы пытаться их осмыслить, тем паче дурные выдумки. Да и сказки я читать перестала.
А вот поди ж ты.
Южные звезды висят прямо над головой. Я валяюсь голая на циновке, одна на песчаном морском берегу. Из отелей туристической зоны ревет русская попса. Там все битком. И непонятно, зачем все эти люди приехали сюда, если их даже не тянет на море ночью. Неужели только загорать и «спариваться», как сказал бы Сергей?
А мне не хочется ни того, ни другого. Хочется только покоя. И в какой-то степени это большая удача, что люди тупы и пошлы: я уже неделю валяюсь тут, не боясь, что мне кто-то помешает. Попса поревет и стихнет. Часам к двум на берегу наступит полная тишина, обнажив дремотное хлюпанье воды из-под камней. Я в полусне. Я хочу проснуться сегодня, как и вчера, часов в пять от легкой утренней прохлады, добрести до своего номера…
Что это?! Я вздрагиваю и открываю глаза, разбуженная холодным прикосновением к плечу.
– Тс-с, - говорит мне кто-то, кого я пока так и не увидела. - Леж-жи, - добавляет он шепотом.
Я пытаюсь вскочить и оглянуться, но то, что миг назад лишь чуть касалось меня, теперь крепко прижимает мое плечо к песку.
– Пож-жалуйста, - я замечаю странный акцент. Не греческий и не испанский.
Сердце бьется тревожно, но я не столько испугана, сколько рассержена.
– Немедленно отпустите! - выкрикиваю я в полный голос.
– Пож-жалуйта, не уходить-те, - все так же шепотом произносит некто, и я обретаю свободу.
Проворно переворачиваюсь, одновременно становясь на колени, и вижу сидящее передо мной существо. Морозные мурашки пробегают по моей спине.
– Да, мама, да, иностранец. Да, в каком-то смысле, - я хмыкаю в трубку, думая, можно ли его считать богатым. В принципе, если продать золото и самоцветы, хранящиеся у него в пещере, то баснословно… Но мы ведь не станем этого делать. А то ведь так можно и шкуру на барабан пустить.
– Сергей? А что Сергей? Он мне не муж, и быть им, вроде бы, никогда не собирался… Думаю, переживет. Но ты ему пока ничего не говори. Незачем… Ой, мама, я давно уже взрослая… Нет-нет, голову я не потеряла. Вот она, на месте…
Неохота мне никому ничего объяснять. Я и сама-то ничего еще не понимаю… Что может быть умнее, чем подружиться с крокодилом?
– Работа? Я для того и звоню тебе. Позвони в салон, скажи, что задерживаюсь. Примерно на неделю… Сама не хочу… В конце концов, это мой салон!
Так и тянет бросить трубку, но нужно довести дело до конца.
– Звать очень странно… Драго. Нет, не венгр. Или венгр, я пока и сама не знаю. Мама, тут переговоры очень дорогие. Вернусь, все расскажу подробно. Все, целую, пока…
Блики костра падают на выложенные изумительной мозаикой и отшлифованные до зеркального блеска стены пещеры, и от этого в ней становится совсем светло. Скелеты сидят кружком, прислонившись спинами к стенам, в их ожерельях, перстнях и диадемах искорками поблескивают драгоценные камешки.
– А как звали эту? - спрашиваю я, указывая на скелет по левую руку от меня. - 3-звали Гера, - говорит Драго, и печальная улыбка трогает его розово-серые губы. - Была вес-селая, смеш-шная… Недолго.
– Красивая?
– Оч-чень красивая…
Его глаза затягиваются нижними веками. Я с удивлением ощущаю укол ревности. Оказывается, можно ревновать и к скелетам. Он открывает глаза, поворачивается ко мне, и я вижу его узкие вертикальные зрачки. Мне кажется, что он сейчас засмеется, но нет, его оскал означает, скорее, горечь.
– Недолго. Потом была сварливая, злая. Потом болела. Долго. - Он зябко заворачивается в расслабленные кожистые крылья.
– Сколько тебе лет, Драго?
– Не знаю. Кажется, я был всегда.
Его сведения о мире отрывочны и противоречивы. Он живет скорее чувствами, чем информацией. Он не знает, откуда он взялся, и не знает, когда. Но он помнит время, когда таких, как он, на свете было несколько десятков. Все они были самцами, и все они как-то чувствовали друг друга.
Он говорит странную вещь: «Нас сделали люди, когда еще не одич-чали. Сделали из с-себя. Но мы не получ-чились». Ответа на вопрос «зачем?» он тоже не знает. Но помнит, как они исчезали, один за другим. Он переставал их чувствовать сразу вслед за вспышками боли. «Наверное, их убивали, - говорит он. - Люди такие с-смелые».
Смелые молодые люди, в доспехах и без, приходили к его пещере и вызывали на бой. Драться он не хотел. Но умирать хотелось еще меньше. И он убивал их, хотя и они нередко наносили ему серьезные раны. А питается он насекомыми, моллюсками и мелкими грызунами.