Страница 9 из 21
– Не по́няла… – Стешка поставила руки на бока. – И часу не прошло…
– А шо вы туточки жарите? – поинтересовался мужчина, чувствуя странный запах.
– Лягушку, шоб ей пусто было! – крикнула Манька, наблюдая за своим действом.
– Чаво? Оголодали совсем? – усмехнулся мужик, облокотившись на забор.
– Тьфу на тебя, злыдень! – плюнула Стешка на мужа. – Какая-то падлюка порчу напустила…
– Шо?
– Лягушка в хату полезла, – продолжила Мария.
– Неужто свершилось? Ай да баба… – шепнул Порфирий, отойдя на пару шагов назад.
– Шо ты тама бормочешь? – услышала шёпот Стеша.
– Ни-ни… – развернулся Порфирий и собрался уходить. – Я в хату, а опосля к Мельнику…
Порфирий забежал в дом, перекусил хлебом с молоком и поторопился к Мельниковым помогать перестраивать мазанку.
– Як думаешь, кто енто могёть быть? – Степанида изнемогала от любопытства.
– Почём мне знать? Никому плохого не делала, ни с кем не ругалася, – вздохнула Маша, закапывая недогоревшие остатки.
– А ты покумекай, мо́жа, с кем и был скандал давеча? – не унималась Трофимова.
– С тобой был, – с кривой улыбкой Манька взглянула на соседку. – Али запамятовала?
– Очумела? – лицо Степаниды вытянулось. Она вошла в калитку. – Я до таких грехов не способная! Али ты на меня усех собак спустишь?
– Вот и я сумлеваюсь в твоих способностях, – улыбнулась Грищенко. – Давай ведро. Чаво тама?
– Сахарного песку возвращаю. Я у тебя одалживала весной.
– А, да, было… – Мария взяла ведро и понесла в дом.
Степанида вприпрыжку пошла следом. Уж очень ей хотелось обсудить этот случай и сделать выводы, кто же та самая женщина, что решилась на такую пакость.
– Баба, не иначе… – усаживаясь на табурет, рассуждала Трофимова. – Точно тебе говорю. И есть у мене мыслишка одна – енто полюбовница твоего Ваньки.
– Ты опять? Нету у него нико́го – Маша пересыпала сахар в мешок.
– Тады кто? Кому енто понадобилося, такие страсти воротить?
– Не ведаю…
– Ду́рная ты! Манька! Ребятёнка из сада забираешь, нет бы с бабёхой ентой погутарить, а ты кота за причиндалы тянешь! Ой, заплачешь горькими слезами, а слухать мене надо было! – не сидится на месте Стешке, так и ёрзает, доказывая свою правоту.
– Не хочу и слухать, отстань с ентими разговорами подобру-поздорову! Следи за своим муженьком.
– А чё за им следить? Туточки он, всегда рядышком.
– Опять запамятовала? Мы ж с тобой давеча слыхали у сеновала…
– Не было ничо́го! – встала Стеша. – Порфирий призналси, шо с бабой неизвестного имени ожидал твоего Ваньку. Развлекал разговорами, так сказать…
– Ох, и язва ты, как я погляжу! – Мария не утерпела. – Своего кобелька прячешь, а моего поно́сишь на чём свет стоить? Иди, иди отсель, покуда…
– Тьфу! – подошла к двери Трофимова. – Я об ейной семье пекуся, а она и нос воро́тить. Как хошь! Попомнишь, попомнишь Стешку Трофимову.
Степанида, хлопнув дверью, вышла из хаты.
– Чумная баба, всюду свой нос суёть. – Маша оделась, покормила скотину и пошла забирать сына из детского садика.
Подойдя ко двору сада заметила, как Тамара и Иван любезничают между собой, а Вовка качается на качелях.
– Ну, бывай! – хлопнув по плечу воспитательницу, подозвал Вовку. – До хаты шагом марш!
– Ой, мамка пришла, – увидел маму мальчонка и побежал к калитке.
Иван удивлённо взглянул на жену и поторопился со двора.
Тамара тут же прошмыгнула за дверь.
– Вовка балу́ется? – поинтересовалась Мария у мужа.
– Та не, усё в порядке, – нехотя улыбнулся Иван.
– Чаво ей надобно тады?
– Порося про́сить помочь заколоть…
– Больше некому? – заволновалась Маша, заглядывая в лицо Ване.
– Дед у них ужо не справится, вот и про́сить…
– Ну-ну… – нехорошая мысль закралась в голове Маньки по поводу Томы.
Дома родителей ждала приболевшая Нюсенька. Лёжа на кровати, девочка облизывала сахарную ложку и вспоминала питомца Черныша.
– Нюсь, ты шо тама? – в комнату вошла Мария. – Краснючая уся…
Всю ночь у девочки была высокая температура. Мария отпаивала её тёплым питьём с сахаром и укладывала на лоб полотенце, смоченное холодной водой. Нюся бредила и пела военные песни.
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой.
Выходила, песню заводила,
Про степного сизого орла.
Про того, которого любила,
Про того, чьи письма берегла.
Про того, которого любила,
Про того, чьи письма берегла…
– Як же ж ты простудилася? Ой, донюшка… – причитала Маша, переживая за здоровье ребёнка.
– Не нагоняй, – сердился Иван, наблюдая за женой. – Впервой, шо ли? Выкарабкаетси…
На следующий день вместе с сестрой родители решили оставить дома и Вовку. Мальчишка бегал по хате и прыгал у кровати Нюси, мешая ей своими криками и визгами.
– Сядь, кому сказала! – ругала Маня сына. – Сестра болееть!
– Она притворяется, – заглядывал в лицо девочки неугомонный мальчик. – Чё разлеглася? Вставай…
– А ну, поди прочь, – мать дёрнула за руку Володю. – Паршивец…
– Лучше бы я с папкой пошёл… – обиделся мальчонка и сел в угол. – Тётя Тамара добрая, а ты злая…
– Шо?
– Добрая! А ты злая! – отвернулся от Марии Вова и захлюпал, пытаясь выдавить из себя слёзы. – Уйду я от тебя к ней жить…
– Куды енто ты собрался? А? – Маша подошла ближе. – Куды?
– К тёте Тамаре, она меня конфетами угощает, а ты прятаешь…
– Володя… – Марии стало не по себе. – Я не прятаю… Их мало, я вам по одной отдаю, покуда они у нас имеются…
– Она меня любит и жалеет, а ты орёшь! Не любишь ты меня!
– Сы́ночка, ты шо такое говоришь? – Маня всплакнула, опустилась на колени и принялась гладить по голове Вову.
– Отойди… – увернулся мальчишка и выбежал из комнаты. Залез на печь и притих.
– Шо енто делается? – Мария встала, проверила на температуру лоб дочери и села на лавку у печки. – Володенька, хочешь, леденцов наварим?
– Не хочу, я уже конфет наелся… А исчо пряничков…
– Пряничков… – повторила женщина, понимая, что Тамара приваживает ребёнка сладостями.
– А исчо она папку любит, – выглянул из-за шторки. – И зовёт в гости часто…
– С чего ты взял, шо любит? – мать подняла голову.
– Вчерась она говорила, а я услыхал…
– Ну я им сейчас усё растолкую… – Маша вскочила, оделась и понеслась в хату Томки Гориной.
Грязь и лужи не давали бежать в полную силу – скользко. Мелкий дождь намочил телогрейку, от ветра волосы выбились из-под платка. Кое-как добравшись до хаты, Маша остановилась на мгновение: «а, может, Вовка усё выдумал?» Немного подумав, всё-таки решила войти.
– Кушай-кушай, Ванечка, – у стола хлопотала Марфа Петровна, подавая ужин мужчине. – Тамара, деточка, приташи во́довки, угостить дорогого гостя…
Томка сунулась было пойти к погребу, но тут же остановилась.
На пороге стояла Мария.
В хате все замерли.
Томка отступила назад, не говоря ни слова. Марфа Петровна стояла, открыв рот. Глазёнки так и забегали. Только Иван ел луковую похлёбку вприкуску с белым хлебом, не замечая всеобщего столбняка.
– Харчевничаешь, – выдавила из себя Мария, закрыв за собой дверь.
Ванька поперхнулся, из глаз брызнули слёзы. Марфа опустила взгляд на гостя и резко ударила его кулаком между лопаток по привычке, которую она использует для своего мужа.
– В дому́ не ко́рмють? – строго спросила жена. Машу взбесила сама ситуация, что её муж обедает в чужой хате, да и ещё в той, где привечают её ребёнка.
Ваня откашлялся, вытер рот рукавом и повернулся.
– А ты чаво пришла? Случилося чаво? – дожёвывая кусок хлеба, задал вопрос Грищенко.
– Пока шо не по́няла, случилося аль не… – Манька с грозным видом смотрела то на Томку, то на её бабушку.