Страница 5 из 21
Тишина. Только собаки лают где-то во дворах, будто уже осуждают Ивана Грищенко за его беспутство.
Внезапно послышалось шуршание сена. Со стога упал один сапог. В полумраке женщины разглядели мужчину, спускающегося по лестнице. В потёмках со спины не признать в нём ни Ваньку, ни какого-либо другого знакомого мужика. Незнакомец опустил ноги на твёрдую поверхность и, не оборачиваясь, начал шоркать рукой по земле в поисках второго сапога.
Мария взяла себя в руки, подбежала, схватила сапог и молча протянула ищущему.
– Порфирий… – упала боком на стог сена от удивления.
Порфирий молча взял сапог, кряхтя натянул его и выпрямился. Положил руку на стог и приставными шагами стал было огибать его, чтобы незаметно скрыться.
– А горючка-то, як я погляжу, волшебная! – подошла ближе жена Стеша и бросила на землю узелок с припасами. – Перенесла муженька из-за стола на тюк сеновальнай!
Муж Трофимовой остановился, громко выдохнул, но голову повернуть не смог.
– Я кому говорю? – Стешка сделала ещё шаг.
По спине Порфирия пробежались мелкие мурашки, стягивая кожу. Он прекрасно знал нрав своей жены. Трофимов побаивался Стешу с тех самых времён, когда впервые повысил голос на свою жену. В тот день, недолго думая, Степанида голыми руками сорвала куст крапивы и оприходовала возлюбленного по лицу. Порфирию приходилось оправдывать покраснение и сыпь на своей физиономии перед мужиками, рассказывая басни о своём великом предназначении.
– Ей-богу, вот те крест, – Порфирий крестился, состроив серьёзное лицо, дабы доказать соседям правдивость своих слов. – Утром встаю, а жинка и гутарить, завидев мой анфас, ты, грит, особеннай, тебя боженька в темечко поцеловал, вона, гляди, и на плешке пятно!
Мужики, конечно, не верили, но слушали с удовольствием местного Петрушку, как со временем его и прозвали.
– Кому говорю? – Стешка повторила свой вопрос грудным голосом. – Кудый-то тебя понесло?
Порфирий не спеша стал поворачиваться, будто в замедленном кадре, пытаясь произвести впечатление.
– Ой, Стешенька моя пришла! – радостно всплеснул руками Трофимов. – А ты как туточки оказалася?
– Ногами! – жена подошла ещё ближе и выпятила живот вперёд. Так она изображала всю мощь свою и силу.
– Золотая моя, а я подумал было показалося, – Порфирий чувствовал угрозу со стороны обозлённой женщины.
– Ты с кем тута лясы точишь? Полюбовницу завёл?
– Шо ты, шо ты, Стешенька, образумься! – глаза забегали, мужчина слегка нагнулся, пытаясь устоять на своих кривых ножках. – Як такое могло прийти в твою светлую головушку? Я даже в помыслах ни-ни…
– Кто тама? – махнула Трофимова головой в сторону стога.
– Нико́го…
– Я ишо не в том возрасти, шоб памятью страдать! Я усё услыхала… – Стеша подошла вплотную и взялась за ворот фуфайки мужа. – А ну…
– Да нету тама нико́го… – у мужика подкосились ноги, еле держался то ли от страха, то ли от принятого алкоголя.
– Манька, а ну стеряги его… – подошла Трофимова к лестнице. – А я чичас усё сама разузнаю…
Быстренько взобравшись на высокий стог, Стешка умолкла. Секунд десять стояла полная тишина.
– Вот лярва! – показались ноги Трофимовой на верхних ступеньках лестницы. – С той стороны утика́ла!
Стеша спустилась вниз, держа в левой руке белый платок, расшитый красными розочками.
– Чей, не знаешь? – развернула и показала соседке.
– Почём мне знать, – тяжело вздохнула Маша, понимая, что мужа нет в конюшне.
– Празднишнай… Кто у нас такие носить? – задумалась Стеша, задрав голову к небу.
– Порфирий, – Мария обратилась к соседу. – Скажи, як на духу, где Иван?
– Иван? – мужчина присел на нижнюю ступеньку деревянной лестницы. – А мне почём знать?
– Брешешь! – прикрикнула Стешка, напрочь забыв о женщине, которая несколько минут назад была с мужем на стогу. – А ну, признавайси, где его черти носють?
– Да покуда мне знать? Я ему, чай, не жёнка…
– Подымайси! – схватила за шиворот благоверного. – Пшёл до хаты! Ты мене усё должон докладать! Ты Ваньку видал сёдня аль не? Куды он пошёл? С кем? Кто она?
– Стешенька, ну не ведаю, ей-богу… – спотыкался мужичок, оправдываясь перед женой.
Рядом молча шла Мария. В её голове была только одна мысль «Неужели муж тама, у воспитательницы?»
Вернувшись в хату, Машка присела на лавку возле печи. Дети спали.
– Ну, не идти же у хату Томки? – рассуждала женщина, стараясь не заплакать.
Маша сняла старенький сапог и поставила под лавку у печки. Только хотела снять второй, как в хату вошёл Иван с недовольным лицом.
– А ты шо? – заметил жену в одном сапоге и фуфайке. – Куды это на ночь глядя? Шо-то я не вразумею!
Мария подняла голову. Ванька схватил её за грудки, приподняв с лавки.
– На блядки собралася?
Иван никогда не трогал жену и пальцем. Всю жизнь был строгий, с претензиями, но чтобы ударить – такого не было.
– Вань, ты шо? – Маша смотрела на мужа удивлёнными глазами.
– Дык куды тебя несёть? – Иван прищурился и сжал челюсти так сильно, что заходили желваки на скулах.
– Тута я, дома… – женщина растерялась. Стыдно признаться, что следила за мужем.
– Кто он? К кому хвост навострила? – Грищенко сжал фуфайку ещё сильнее и прижал к себе жену.
– Ваня, а ты чаво пришёл? – спокойным голосом задала вопрос Манька. – Ты же сёдня до утречка должон конюшню охранять… Был ли ты тама?
– Должон, без надобности не воротился бы…
– Не было тебя тама… Сама видала…
Ванька отпустил жену, округлив глаза.
– Откудова знаешь? – мужчина присел на лавку. – Пасти́ вздумала? Ты ж никогда не приходила…
– Не приходила… – Мария присела рядом. – Скажи, как есть… Это Томка?
– Какая-такая Томка? – Иван пристально посмотрел на жену, явно не понимая, о чём речь.
– Воспиталка. Знамо дело – она…
– Манька! Не чуди! – психанул Грищенко, снял телогрейку и повернулся спиной. – На, погляди…
Мария взглянула на мужа и ахнула.
– Божечки мои, шо же енто?
– Хату мы тушили, глупая ты баба…
– Какую хату? Чью?
– Мельниковых…
– Как же енто? У них же поминки вроде как…
– Допоминова́лись… Не знаю, шо да как, прибежал Порфирий, криком кричить… Хата Мельниковых рядом… Я и кинулси помогать тушить… А внутрях сам Мельник дрыхнет. Я его спасать… Ентот злыдень спросонок меня не признал, оттолкнул окаянный, я на горящую стенку и повалилси…
– Ой, батюшки святы… – запричитала Мария. – А жёнка его спаслася?
– Чаво не знаю, того не знаю… Народ сбежалси, не разобрать… кто… где… Тьфу, шоб им пусто было. Плечо болить, шо кожу сняли… Намажь чем-нибудь, надобно воротиться на сторожевую.
Мария аккуратно сняла обгоревшую рубаху. Плечо получило ожог второй степени. Вздулись волдыри, раскрасневшаяся кожа сильно горела, будто приложили горячую заслонку от печи. Успел Ванька потушить спину, катаясь по полу.
– К врачу тебе надобно, – беспокоилась жена, накладывая на больное место очищенные листья капусты. – Вона як раздуло…
– Я шо баба по врачевальням таскаться? Привяжи, и бу́дя…
– Вань, – женщина всё же решилась выудить у мужа о Тамаре. – Пошто Томка в гости звала?
– Какая? Кого? – возмутился Иван, натягивая последнюю рубаху.
– Мне Стешка тута донесла…
– Шо? Трофимова? – Ванька развернулся и уставился на жену. – Твоя Стешка с рылом мохнатым, а ты и уши развесила?
– Не вразумею… Об чём енто ты? – слова мужа взбудоражили Машу.
– А ты поди спроси у своей сороки, шо она тута разно́сить, коли сама шерстью обросла! Ты думаешь, чаво она к тебе пристаёть? А?
– Ты ж место её мужика занял… – плюхнулась на лавку Манька, чувствуя, что муж сейчас расскажет такое, о чём сама Грищенко никогда бы не догадалась.
– Угу, ну, занял, и дальше шо? Тока вот твоя сорока-белобока навострилась на твоё место. Вразумела?
– Да ты шо? Не могёть ентого быть… Она же вона, як за Порфирием…