Страница 3 из 52
Бард уже вовсю наигрывала громкую мелодию в тандеме со свистуном за поводьями. Нелюди на мулах раскачивались и подвывали мычанием.
Марек, ведомый нехорошим предчувствием и ошмётками припоминаний вчерашнего вечера, полез в карман штанов.
Пальцы нашли на кусок пергамента.
***
Страшный грохот разносится по двору. Звон. Звон. Звон: под окнами Новрогов завёлся пономарь. Жуткие крики присоединяются к шуму, будто отрыгивает драконид, пытаясь, судя по всему, орать похабные песни. К рыку добавляются девичьи верещания, хрюканья, чирикающий хохоток. Дунн вскакивает, чуть не падая с кровати, — треск дерева окончательно будит его.
— Лежать! — командует он через сон жене, привставшей на перинах.
Судя по звукам, во дворе дракон совокупляется с принцессой, и госпоже Новрог такое видеть не обязательно. Дунн распахивает окно и воет от ярости: первое, что он видит — поваленный, поломанный в трёх местах новёхонький забор.
— Блядские черти! — орёт краснолюд, захлёбываясь гневом. — Что творится!
Под домом его беснуется конь: бьёт копытами воздух, гарцует, ржёт испуганно и хрипит. На нём еле держась скачет девица, путается в волосах, визжит и смеётся. Конь носится по участку, сшибая молодые яблоньки, топчет грядки. Звон. Звон. Звон: это человечья тень, почти невидимая на фоне земли, бьёт половником по кастрюле.
— Иду за топором, гады! — кричит Дунн и скрывается в черноте окна.
В дверях он появляется уже с топорищем в крепких кулаках. Три пары глаз домочадцев опасливо вырастают в окошках.
— Но! — звон, звон, звон. — Нам фольхо фпфофить! — сипит тень, вооружённая кухонной утварью. Блестит в темноте рыжий глаз.
— Ведьмак! Сучий потрох, бухой припёрся что-ли!
Наездница заливается смехом, но тут же пищит в панике.
— Хфо буфой, я?! Обфжаефь рыфаря!
— Я те щас покажу рыцаря, будешь знать, как заборы ломать!
Краснолюд несётся с необычайной прытью на гогочущего ведьмака, но тот, даже пьяный в сапог, не уступает в ловкости: парирует кастрюлей.
Краснолюдский топор застревает в мягком металле, и хозяин его тут же получает половником по лбу.
— Фпахойна!
Дунн рычит обиженно и разъярённо, но в голове его вдруг разливается покой. Маслятся зелёным светом радужки глаз. Тело приятно, но напряжённо каменеет от головы до пят.
— Говофи, хахой дофогой шфли кфафнолюды на Мафакак… Махафак… Ты понял, хофочфе, — ведьмак рыгает. — Изфиняюсф.
— Да на… на северо-восток шли… По тракту на… на… на Разван… Тока не доходя свернут… у… у дуба горелого…
Ведьмак замечает крохотную фигурку в дверном проёме.
— О! Булощка! Хренделёх! Дафай кафту нефи!
— Что?! — мямлит Коржик.
— Кафту, бхя, дафай. Йовфа из Яфспофа!
— Но…
— ДАФАЙ, МАВОЙ, ПОХА Я ДОБФЫЙ.
Звучит это так зловеще, будто рычит пенистой пастью волк, и Коржик с визгом исчезает в темноте. Вместо него из дома вылетает краснолюдка с клеймором и молодой краснолюд с метательным топором.
— Бхяха-хуха!
Ведьмак ретируется, вскакивая на старого коня, спокойно стоящего всё это время в стороне. В окне второго этажа появляется Коржик.
— Дафай! — кричит ему ведьмак.
Карточка летит из окна, крутясь в воздухе так долго и медленно, что нарушитель спокойствия успевает отразить пару ударов меча и увернуться от свистящего по его шею топорика.
Хватает карту, помяв в кулаке.
— Вайка, бефым! — хрипит он девице, которая уже почти угомонила своего жеребца.
Струящийся девичий хохот разливается по ночной дороге, накрывает гогот ведьмака, пока они несутся прочь на северо-восток.
***
Два коня мирно шли на привязи за обозом. Марек узнал только одного — своего чёрного Когтя.
— Лайка, это твой конь? — указал на вторую, буланую лошадь.
— Со вчерашнего вечера мой, — спела Лайка в такт музыке, невинно улыбаясь.
— Ага. Угнали, значит.
— Два конокрада — ведьмак и эльфийка! — заголосила вдруг Лайка.
— Ты чё, тихо!
— Два конокрада — ведьмак и эльфийка! — повторила краснолюдка. — Встретили как-то обоз краснолюдов!
— И с тех пор идут вместе, песни поют! — подхватил второй нелюдь.
— Два конокрада — ведьмак и эльфийка, берегись, краснолюд — мулов тоже крадут! — закончила Лайка.
Компания затеялась хохотом. Марек решил прилечь обратно.
***
— О! Флыфышь, Вайка! — кричит Яр. — Пешни!
— Я тебя не понимаю! — смеётся Лайка, перекрикивая топот лошадей.
Марек напрягается, разминает мышцы лица, которые ещё работают.
— Песни, Ва… Лайка! Из лесу!
Всадники тормозят. Подлесок поёт краснолюдскими голосами: кто-то из них тщетно пытается тянуть высокие ноты, но звучит это скверно. Никого, впрочем, не смущает — пошляцкие человечьи песни этим, как и чем-либо другим, не испортить.
Ведьмак с эльфийкой выходят к костру: перед ним сидят три нелюдя, дерут глотки, качаются, стараются не разливать из кружек горячительное. Лайка ударяет по струнам, но гусли почти не слышны за крепкими голосами. Она надувает щёки и идёт на таран: подсаживается к огню прямо на землю. Затевается той же песней, вклиниваясь тоненьким голоском. Краснолюды, нисколько не удивлённые вылезшему из ниоткуда барду, встречают музыку хлопками и одобрительным свистом. Марек тут же обнаруживает в руках полную до краёв кружку, но она быстро пустеет, а ведьмак уже скачет с кем-то под локти перед костром.
***
— …Куда несёт река, туда плывёт конокрад, — мурлыкала Лайка под хлопки краснолюдов. — Предался ритму потока, забылась дорога назад…
Марек смотрел на голубое небо в рваных облачках. Отчего-то он был совсем не против оказаться вдруг в скачущей на ухабинах телеге, в компании шумных краснолюдов, на поясе каждого из которых прыгает кружка. Главное не думать, что скоро зелень и жара вокруг сменятся снегом и холодом.
— Чёрт, Лайка, нам очень нужно в Махакам?
Эльфка смерила его наигранно-серьёзным взглядом.
— Смертельно, ведьмин, смертельно.
И Марек провалился в дрёму. От сражения Мёда с корнями спиртовых ядов тяжелело тело, голова просила отдыха от мелькающих пейзажей и нелюдей.
Проснулся он уже на остановке — видно, у краснолюдов не в чести будить спящих.
Вся компания сидела на расстеленных по земле плащах и внимала Лайке. А она пела, отнимая иногда пальцы от струн и широко жестикулируя, ударяя по боку инструмента, будто в барабан.
— …С плеч голова! Хлещет кровью обрубок, яд льётся на кочки болот,
Но не валится враг, слепо машет когтями, бульканьем воздух рвёт.
Уворот и отскок. Точный в сердце укол: волк впивается когтем в лихо,
А яге хоть бы хны, она бьётся и бьёт — случай, каков не слыхан.
Нечего делать — волк готовится жечь, будто гнать беспокойную душу.
Встал цепко на лапы, крепко вдохнул, столб огня на монстра обрушил.
Только не рассчитал, умáлил таланты — поджог вместе с лихом трясину:
Спичкой вспыхнули тысячи акров болот, будто лыко сухой осины.
Чудище странное пало тогда, но и топи с ним в пепел истлели.
А на них и хозяйства обуглились все, что волка у печки пригрели.
Глянул люд — вот герой: волк выходит побитый из дыма.
Благо народ оказался косой — вилы летели мимо.
— А это точно был волк? — Марек подкрался беззвучно.
История до неприличия ему что-то напоминала.
— Хм. Не помню, может, и кот. Привет, ведьмин.
— Ху-ха! — махнул светловолосый краснолюд, что сидел прежде за поводьями.
Борода его гладкая была напомажена, и кончики её направлены вверх сосульками. На некоторых из них нанизаны деревянные бусины, такие же, как у его попутчиков. Волосы обгоревшие, но и до этого явно светлые, подстрижены были коротко и топорщились в разные стороны.
— День добрый, — кхм, — новым лицам.
— Держи лепёху, — темнобородый краснолюд протянул Мареку хлеба.
— Нечего мне к столу прибавить.
— Без б, ведьмарик. Чёт мы погорячились с провизией, да не успеем всё до Махакама выжрать, — отмахнулся краснолюд.