Церковные Соборы в позднеантичной Италии (с хрестоматией)

По всей вероятности, к концу V в. в Италии вовсе не существовало единого систематического канонического сборника, такого как карфагенский «Codex canonum ecclesiae africanae», или марсельские «Statuta ecclesiae antiqua». Указанная разбросанность италийского канонического предания уже в V в. способствовала утратам крайне важных памятников церковного права. Так, в течении века оказались утрачены акты чрезвычайно значимого для всей Церкви Капуанского Собора 392 г., рассматривавшего учение балканского еретика Боноса Наисского, пытавшегося урегулировать антиохийский раскол и вмешавшегося в дисциплину Карфагенской Церкви; уже в VI в. ни одна каноническая рукопись не содержит ни актов, ни постановлений, связанных с его деятельностью, следы которых встречаются только в упомянутом «Codex canonum ecclesiae africanae», а также в собрании писем св. Амвросия Медиоланского. Таким образом, можно с уверенностью говорить о том, что до того исторического явления, которое Ж. Годме обозначил как «геласианский реннесанс канонистики», процесс рецепции и систематизации канонического наследия IV в. и первой половины V столетия являлся исторической фикцией, и, вероятно, причины этому следует искать в той внешней обстановке разорения, которому подверглась Италия и многие города в связи с остготским нашествием и новым распространением арианства, по крайней мере, на севере, о реальности какового утверждает на основании археологических исследований современный исследователь Дж. Чюрлетти[114].

Геласианский реннесанс, впрочем, был никак не связан с личностью самого Геласия, который скорее дал импульс для дальнейшего совершенствования понтификальной администрации. По-видимому, под влиянием данного импульса первые попытки систематизировать италийские и грекоязычные канонические памятники, осуществившиеся при преемниках Геласия и совпавшие по времени с таким внутренним катаклизмом, потрясшим италийское церковное сознание в начале VI в., как лаврентиевская смута, носили скорее спонтанный, чем действительно хорошо продуманный характер.

Анализируя причины начала указанного процесса рецепции и систематизации канонического наследия предшествовавших двух веков, следует иметь ввиду именно внутреннюю церковную смуту, произошедшую в Риме. Предположение, согласно которому начало упомянутой систематизации права было обусловлено особенностями социального положения церковной иерархии в остготском королевстве, представляется достаточно весомым, ибо известное состояние нейтралитета остготской арианской знати по отношению к православному епископату, которое З. В. Удальцова объясняла политическими симпатиями италийского клира[115], вынуждало епископат Италии объединиться как бы в единую организацию, которая имела бы прочную основу в виде нового единого, внутренне целостного свода церковного права. Однако пристальный анализ тех канонических документов, которые оказались в первую очередь востребованы в рамках этой своеобразной юридической реформы, поражает прежде всего обильным появлением апокрифов, или, по крайней мере, документов, аутентичность которых вызывает у исследователей серьезные сомнения. По всей видимости, появление документов полемического характера, о существовании которых ранее никто не знал, свидетельствует о степени накала политической борьбы, сотрясавшей Римскую Церковь в начале VI в., между сторонниками папы Симмаха, поддержанного в основном представителями италийского епископата, и сторонниками архипресвитера Лаврентия, поддержанного представителями проконстантинопольски настроенного Римского сената. Исследованные Л. Дюшеном корпус симмахианских апокрифов и лаврентианский фрагмент являют пример диаметрально противоположного толкования событий.

Вероятно, прежде всего в контексте упомянутой италийской церковной смуты следует рассматривать упомянутую каноническую реформу, продлившуюся около полувека. Как достаточно убедительно продемонстрировал Ж. Годме, систематизация и рецепция предшествовавшего итало-греческого канонического наследия, предпринятая в рамках данной реформы, была ознаменована последовательным появлением в течении первых пятидесяти лет VI столетия десяти канонических сборников, которые, как показывает анализ рукописей, следует объединить в четыре группы (Ж. Годме предлагал выделять еще и пятую)[116].

Первая группа, объединяющая три редакции канонического сборника, известного как «Codex ecclesiae Romanae», была найдена Паскье Кенелем и потому более известно как «Collectio Quesnelliana». Этот сборник представлен многочисленными списками. Списки Квеснеллианы, дошедшие до исследователей, каролингского происхождения. Наиболее древними из этих списков являются рукописи Arras 644 (572), Einsiedeln 191 (277), BNF. Lat. 3842 А, 3848 А и 1454, Wien 2141 (39) и Wien 2147 (42). Эти кодексы представляют собой достаточно толстые манускрипты большого формата, датируемые периодом VIII–IX вв. и исписанные традиционным каролингским минускулом, столь характерным для канонических рукописей этого периода[117]. Все три кодекса чрезвычайно богаты по содержанию, ибо представляют собой очень подробный сборник понтификальных декретов и императорских законов IV–V вв., отражающих основные принципы отношений Церкви и позднеримского государства, которые предполагалось предъявить Теодориху в рамках политических инициатив Римской кафедры.

В основу канонического сборника, очевидно, были положены материалы папского архива и законы из Кодекса Феодосия, касавшиеся прежде всего италийских диоцезов, что бесспорно свидетельствует о значительной степени востребованности позднеримского права в целом даже в условиях остготского владычества, когда Церковь стала единственным хранителем прежней правовой традиции. Наиболее показательны в данном отношении именно императорские законы, вошедшие в Квеснеллиану из Кодекса Феодосия. Среди них прежде всего следует отметить эдикт Грациана, Валениниана и Феодосия «Cunctos populos» от 27 февраля 380 г., адресованный населению Константинополя[118]. Направленный, по мнению П. Иоанну и Е. Ману-Нортье[119], некогда против фессалоникийской арианской общины и призванный подчеркнуть истинность никейского омоусианства ссылкой на столь влиятельных первоиерархов как папа Дамас и Петр Александрийский, фессалоникийский эдикт демонстрировал в VI в. безусловную тождественность православной веры и римской государственной традиции. Особенно важно было продемонстрировать эту тождественность для равеннского двора Теодориха, который, хотя и был арианином, однако всеми силами старался быть продолжателем традиций римской государственности. Ярким примером тому является вмешательство майордомов Теодориха Аригерна, Бедеульфа и Гудилы, по приказанию короля фактически спасших православного папу Симмаха, представлявшего италийский православный епископат, от вооруженных сторонников архипресвитера Лаврентия[120]. Бесспорно, Теодорих следовал примеру императора Гонория, предотвратившего подобную смуту в Римской Церкви на Равеннском Соборе в 419 году[121].

Примечательно также то, что в Квеснеллиану именно как в сборник декретов оказались помещены знаменитые в свое время законы IV в., направленные против еретиков; например в рукописях сразу же вслед за фессалоникийским эдиктом следует закон Валентиниана, Феодосия и Аркадия от 16 июня 388 г., адресованный префекту претория Татиану, в рамках которого запрещалось вести публичные дебаты относительно религиозных истин[122]. Хотя закон, по мнению Е. Ману-Нортье, первоначально преследовал цель оградить единство империи от вероучительных смут, сотрясавших общество почти весь IV в.[123], тот факт, что данный закон оказался в Квеснеллиане, может косвенно свидетельствовать о стремлении сохранить тот внешний политический нейтралитет между доминировавшей в Италии в VI в. Кафолической Церковью и остготским арианством. Вероятно, на основании анализа актов италийских Соборов начала VI в. можно говорить о том, что при Теодорихе этот нейтралитет был действительной реальностью (для сравнения стоит вспомнить ту борьбу между православными епископами северной Италии и арианами, которая началась в конце столетия при лангобардах). Впрочем, это лишь предположение, так как упомянутый закон логически завершали две конституции из Кодекса Феодосия, включенные в Квеснеллиану, которые представляли собой законы, направленные именно против еретиков. Один из них – закон Валентиниана, Грациана и Феодосия от 10 января 381 г., адресованный префекту претория Евтропию, который в свое время обеспечивал государственной поддержкой проведение антиарианских Аквилейского и Константинопольского Соборов, прямо запрещал предоставлять места для совершения служб последователям Фотина Сирмийского, собственно арианам и аномеям и провозглашал обязательность исповедания никейского вероопределения[124]. Данный очень ригористический закон в условиях Италии VI в., конечно же, нуждался в существенных комментариях, тем более, что никаких серьезных общин у фотиниан или аномеев тогда уже не существовало. Однако Квеснеллиана не предоставляет закону никаких глосс или схолий. Второй закон был более актуальным для эпохи, современной составлению Квеснеллианы, и представлял собой постановление Феодосия II и Валентиниана, адресованное префекту Рима Фаусту летом 425 г., запрещавшее внутри Рима исповедывать еретические и схизматические учения манихеев и математиков, то есть был направлен против магии и астрологии. По мнению Е. Ману-Нортье, данный закон юридически обосновывал традицию, в контексте которой антиеретическим санкциям подлежал тот, кто разорвет общение с Римским епископом[125]; в связи с этим становится понятным, почему подобный закон оказался в Квеснеллиане: именно он обосновывал в тот момент в пределах Италии церковное главенство Римского епископа.

114

Ciurletti G. Antiche Chiese del Trentino, dalla prima affermazione del cristianesimo al X secolo (Breve excursus alla luce di’trent’a

115

Удальцова З. В. Италия и Византия в VI веке. М., 1959. C. 13, 18.

116

Gaudemet J. Op. cit. P. 133–137, 139–141.

117

Mitrofanoff A. Anselme de Lucques et la Collection Quesnelliana // Cristianesimo nella storia 33 (2012), P. 759–773.

118

Mss. BNF. Lat. 3842 A. F. 101 v.; BNF. Lat. 3848 A. F. 134; CTh. XVI, 1, 2.

119

Magnou-Nortier E. Op. cit. P. 96–97; Joa