Соб@чий глюк

– Ну, знают и пусть знают. Если честно, мне по барабану. Меня грипп больше мучает, чем катавасия с женой и Игоряшей. Одно не могу понять: на хрена им это нужно было? Неужели у моей жены такой недотрах, что она на Игоряшу бросилась? А Игоряша, друг моего детства, неужели так ненавидит меня, что полез на мою жену? Я было понадеялся, что у них любовь, с которой они ничего не могут поделать…

– Любовь с кем? С Игоряшей? – перебила Лара. – Вы шутите?

– Что, любви с ним быть не может, а секс – может? Любовь все-таки зла – полюбишь и козла. Вот я и говорю, что не понимаю, зачем им это было нужно, хотя вообще-то малоинтересно. Шекспировская комедия. Много шума из ничего.

– Для того, чтобы избежать подобной ситуации, – нравоучительно заметила Лара, – жена должна быть лучшим другом.

– Где ее, такую, взять? Все сказки заканчиваются словами: «А дальше они жили долго и счастливо и умерли в один день» – и нет никаких ни сказок, ни романов о счастливой жизни после свадьбы. Почему? Почему счастливая жизнь не годится для беллетристики? Потому, что где-то в процессе Василиса Прекрасная даст Кощею Бессмертному? А Варвара Краса – длинная коса начнет потихоньку бегать к Соловью-разбойнику под дуб, а Иванушка-дурачок вырастет в Ивана-дурака и запьет? Ну в этом нет ничего интересного, все это люди и так знают по собственному опыту. Скажи мне лучше, мудрая секретная Лара, – кстати, чай отличный, просто оргазм в высшей своей форме – что мне делать с Игоряшей? Выгнать его с работы? Вроде мелочно. Оставить?

– У Игоряши уже начались проблемы.

– Что ты имеешь в виду?

– У него есть телка в отделе качества. Она говорит, что у него больше не стоит. Она и так и сяк к нему, и никак.

– Это что, его совесть мучает?

– Может, совесть, а может, от страха. Испугался сильно, что вы его сильно прибьете, как-никак черный пояс по тхэквондо, а он по натуре трус. Сильный эмоциональный стресс – и привет!

– Я думаю, пусть остается, работает. Если решит сам уйти, то скатертью дорога, – решил я.

– Это очень мудро, – одобрила Лара. – Вам пора на совещание. Все, наверное, уже собрались.

Совещание прошло. А потом прошло около месяца после совещания, время ускорялось, обретая в своем течении то ли скорость свободного падения, то ли центробежную силу, но это ускорение вызывало в душе невнятное беспокойство. Это было просто ощущение, нигде не висел плакат «Граждане, сейчас придет уздец!», но этот самый уздец конденсировался прямо из воздуха и, как дорожная пыль, оседал на машинах, ботинках, в мозгу, он был в движении машин и самолетов, в потоке людей на улицах города, в оптимистичных сводках с биржевых торгов. Образованные люди называют это интуицией, менее образованные – очком, или просто очковательством.

В течение этого месяца все чаще стали появляться странные, подчас смешные или глупые новости, над которыми можно было бы посмеяться и забыть, если бы не их нарастающая частота и все более вопиющая курьезность.

Вот пожилой дедушка, заслуженный учитель и прочее и прочее у всех на глазах пописал на станции метро. Вот молоденькая пара занялась сексом в вагоне метро, а тут женщина среднего возраста пришла в магазин в роскошном пальто, а когда стала расплачиваться, то расстегнула его, и под пальто ничего не оказалось – только голое тело. В школах, в старших классах, участились случаи мастурбации на уроках, как среди учеников, так и среди учителей. Я вспомнил своего писающего в лифте папашу, который покусал мою родительницу. Все это вызывало тревогу. Я не мог понять, что происходит, но что-то точно происходило. А может, я просто сходил с ума.

По городу поползли слухи: что кто-то хочет дестабилизировать ситуацию в стране, скорее всего, западные спецслужбы, и что это волна гражданского неповиновения. Вдруг пошли слухи, что в Государственной думе на заседании были замечены случаи активной мастурбации, причем среди депутатов от всех партий. Спикер Госдумы выступил с туманным заявлением, в котором резко опроверг нелепые сплетни, не указывая, что конкретно он имеет в виду. Потом в Интернете появилось видео, на котором несколько мужчин и одна женщина-депутат мастурбируют во время обсуждения проекта закона. Ситуацию спасли только новые видео, на которых то же самое происходило в правительствах и парламентах ближнего зарубежья, а также в Западной Европе и в США. Причем массовая мастурбация в конгрессе и сенате, демонстрируемая во всех средствах массовой информации, вызвала панику. И от испуга рухнула святая святых цивилизованного мира – биржевой рынок.

Новости полились, как из прорвавшей канализационной трубы, – то кто-то не там пописал, то кто-то сел срать прямо под деревом на улице, кто-то прилюдно мастурбирует, а кто-то занимается сексом в публичном месте, причем все нарушители демонстрируют агрессивное поведение. Стали поговаривать о том, что скоро введут чрезвычайное положение, а может, даже выведут на улицы войска для поддержания порядка.

Мне позвонила перепуганная Лара и сказала, что в офисе все перетрахались друг с другом без особого разбора и загадили лифт. Я строго приказал Ларе гнать всех по домам, чтобы они работали или не работали из дома. А она чтоб приехала ко мне домой для более детального отчета о происходящем. На эсэмэску от жены, которая очень хотела срочно поговорить со мной, я ответил коротко: «Сгинь, не до тебя».

И вот среди всей этой суматохи раздался телефонный звонок, точнее, шипение змеи – это означало, что звонит моя старшая сестра, Ксения. А у нее на мой звонок установлен собачий лай. Ксения старше меня на четыре года, два месяца и четыре дня. Если я вобрал черты обоих родителей, то сестра – увеличенная копия нашей мамы, поэтому общаться они не могут – это опасно. Я могу общаться с Ксюхой, но недолго, впрочем, как и с мамой. Ксения посвятила жизнь науке и очень рано стала доктором наук, академиком и в итоге возглавила Институт вирусологии и стала ведущим специалистом по разного рода заразе. Ирония судьбы в том, что мы оба специалисты по вирусам, но на этом наша схожесть заканчивается.

– Приветствую тебя, дорогая сестрица, – сразу сказал я в телефон, не дожидаясь признаков жизни на другом конце.

– Кончай трепаться, придурок, – услышал я ответ, который кому-то мог показаться грубым.

– Чего звонишь, девственница?

– Срочно ко мне в институт, – действительно грубо сказала сестра.

– Да, сейчас. Только шнурки на ботинках поглажу, а то неудобно как-то ехать к академику с ненаглаженными шнурками, – не сдавался я, ощущая физическое удовольствие от приближения момента, когда сестра взорвется и начнет орать. Такая вот месть за мое бесправное детство.

В телефоне образовалась физическая тишина, какая обычно сопровождает шаровую молнию. Я, затаив дыхание, ждал, когда же она разрядится мне прямо в ухо. Но тишина затянулась, и вдруг сестра произнесла голосом человека, который прямо в этот момент поднимает штангу весом в сто пятьдесят килограммов:

– Артем Георгиевич, срочно приезжайте ко мне. Дело государственной важности.

Такого я не слышал никогда! Сестра первый раз в жизни назвала меня по имени-отчеству и почему-то на вы. Это моя-то сестра, которая с самого детства не называла меня иначе, как придурок, урод, козел, кобель, недоумок, мудозвон и кабыздох. Я отвечал ей приблизительно в том же ключе: целка престарелая (начиная с восемнадцати лет), уродина (да, плагиат), просто сука, мужик без яиц и еще много всего. А тут Артем Георгиевич, да еще на вы. Да еще дело государственной важности. С одной стороны, какое у нее может быть дело государственной важности? Но с другой стороны, время такое, что может быть все что угодно.

– У тебя что, в институте все компьютеры сели? – примирительно спросил я. – Это будет непросто починить, у меня весь офис перетрахался и обоссался.

– Нет, – коротко ответила сестра-мать, – приезжай срочно.

– Хорошо, – по-отцовски кротко ответил я. А про себя подумал: «Ну где же Ларка, хорошо бы отдрючить ее до отъезда к сестре, а то на душе как-то совсем неспокойно».