Белая магия

Эти открытия в отношении возраста, казалось, доставили обоим живейшее удовлетворение. Она сказала, – ты выглядишь моложе и говоришь моложе.

– Это потому, что я не притворяюсь. Люди думают, что любой, кто все еще откровенен и прост, должен быть очень молод и очень глуп.... Я отсутствовал четыре года. Неужели я кажусь тебе невежественным и неинтересным?

– Нет … очень откровенно … наивно.

Она улыбнулась, покраснела и застенчиво посмотрела на него.

– Знаешь, я чувствую, что знаю тебя лучше, чем кого-либо в своей жизни, даже лучше своих братьев!

– Все говорят, что со мной легко познакомиться, – сказал он, – я практичный и неблагодарный.

Она выглядела разочарованной, но настаивала.

– Я чувствую себя свободнее в разговоре с тобой. Я бы сказала тебе все, что думаю, но никогда не осмеливалась.

– Таких вещей не бывает, – сказал он, поспешно удаляясь от личного. – Человек не может сказать всего, что он действительно думает.

– О, это ни капельки не правда, – воскликнула она. – Я думаю о многих вещах, которые не осмеливаюсь сказать, точно так же, как я хочу сделать много вещей, которые не осмеливаюсь сделать.

– Но на самом деле, то, что ты говоришь и делаешь, – это твое настоящее "я".

Она вздохнула. – Мне неприятно в это верить.

– Да. Неприятно отказываться от лестного представления о том, что наши великие мечты – это наши настоящие "я", и что наши подлые маленькие планы и действия – это просто случайность или дьявол или кто-то еще, кроме нас самих.

Она посмотрела на него, и он с удивлением увидел, что в ее глазах стояли слезы.

– Не надо … пожалуйста! – Взмолилась она. – Не усложняй мне то, что я должна сделать.

– Ерунда.

– Нет, в самом деле, – сказала она очень серьезно. – Помни, я женщина. И женщина должна делать то, чего от нее ждут.

– Как и мужчина, если он слабый.

Он изучал ее с выражением сочувствия, граничащим с жалостью, но без малейшего снисхождения; напротив, с излучением равенства, сочувствия, что, возможно, было его величайшим очарованием.

– Не обращай внимания на то, что я сказал, – продолжал он самым добрым, самым дружелюбным тоном. – Я не в состоянии разговаривать с молодыми девушками. Я прошел обучение в мире, где нет молодых девушек, а есть только опытные женщины того или иного рода. Ты была воспитана в определенном образе жизни, и единственное, что тебе нужно сделать, – это жить этой жизнью. Я говорил про кредо моей жизни, и оно так же отличается от твоего, как дикая утка от домашней.

Он встал, бросил многозначительный взгляд в сторону окон, через которые было видно ясное небо и вечерний свет. Она скорее почувствовала, чем увидела его намек, и тоже встала. Она огляделась и как – то странно усмехнулась.

– Я проснулась или все еще сплю? – Спросила она. – Я чувствую себя или говорю или веду себя совсем не так, как обычно.

Она снова рассмеялась немного цинично.

– Мои друзья меня не узнают, – она посмотрела на него и снова рассмеялась, без тени цинизма. – Я не узнаю себя в настоящем, – добавила она. – Такого никогда не было, пока я не приехала сюда.

Но Роджер не выказал ни малейшего желания отвечать на ее кокетство. Он сказал будничным тоном, – ты далеко живешь? Не лучше ли мне отвезти тебя домой?

– Нет, нет! – Закричала она. – Мы не должны ее портить.

– Что портить?

– Романтику, – засмеялась она.

Он выглядел удивленным, как человек гораздо старше, которому нравятся причуды ребенка.

– О, я понимаю! Однажды я ехал в поезде в Альпах, направлявшемся в Париж, и он остановился рядом с поездом, направлявшимся в Константинополь. Мое окно оказалось напротив окна девушки из Сирии. Мы проговорили полчаса. Затем … мы пожали друг другу руки, когда поезда отошли друг от друга. Это должно быть так? Хорошая идея.

Она слушала и наблюдала с почти возбужденным интересом.

– Ты больше никогда не встречал ту сирийскую девушку? – Спросила она.

Он беззаботно рассмеялся и пожал плечами. – Да, к сожалению.

Лицо девушки омрачилось. – Ты любил ее?

В его откровенных мальчишеских глазах блеснула добродушная насмешка над ее серьезностью.

– Как видишь, я выжил, – сказал он.

Она нахмурилась.

– Ты меня очень разочаровываешь, – сказала она. – Ты совсем не романтичен, не так ли?

– Я все это приберегаю для своей картины.

Она со смехом протянула руку. Они пожали друг другу руки; он проводил ее до двери. Она сказала, – я бы хотела, чтобы у меня было имя, чтобы запомнить тебя. – И она посмотрела на него с искренним и дружеским восхищением его красивым ростом. – Не твое настоящее имя. Это было бы совсем не романтично, а, как видишь, я без ума от романтики. – Она вздохнула. – Наверное, потому, что я ее никогда не получаю. Не смейся надо мной. Ты не можешь понять моего пристрастия к сладкому, потому что с тобой это все равно что держать кондитерскую.

– Да, это правда, – сказал он, глядя на нее с новым, более личным дружелюбием и сочувствием.

– Итак, – сказала она с задумчивой улыбкой, – назови мне имя.

Он задумался. – Можешь звать меня Чанг. Это было мое прозвище в школе.

– Чанг, – сказала она. – Чанг. – Она одобрительно кивнула. – Мне это нравится.... Меня звали Рикс, прежде чем я выросла.

– Тогда … до свидания, Рикс. Спасибо за чудесный час.

– До свидания, Чанг, – сказала она с вымученной улыбкой и болью в глазах. – Спасибо за … огонь и шоколад … и … – Она заколебалась.

– Не забудь про печенье.

– О, да. И за печенье.

Когда она неохотно ушла, он закрыл дверь и, отойдя подальше от окна, наблюдал, как она грациозно спускается по склону холма. Когда она уже почти потеряла из виду маленький домик, она обернулась и посмотрела назад. Она не могла его видеть, так далеко он был, но она махнула рукой и улыбнулась точно так, как будто он был на виду, и махал ей.

У художника появляется модель

Озеро Ваучонг – это венец очарования всей дикой природы северного Нью-Джерси, хотя и богатой разнообразием водотоков, с которыми трудно сравниться в истинной красоте: одинокие горы, с величественной и благоговейной крутизной; участки каменистого запустения и мрачного, наполненного горечью болота, которые кажутся подходящей границей ада. На юго-западной оконечности озера в него впадают воды ручья через небольшой водопад. Весной, особенно ранней весной, когда на водопаде больше всего воды и когда листва самая свежая, самая зеленая, ранние утренние солнечные лучи превращают этот маленький уголок озера в своего рода эссенцию и воплощение прекрасного детства Природы.

На следующее утро, всего через одно после приключения в студии во время шторма, Роджер усердно рисовал вид этого водопада, его холст стоял на мольберте, перед которым стоял он. Он всегда стоял за своей работой. В поле его зрения попало каноэ, в котором стояла на коленях девушка и с искусной грацией орудовала веслом. Он мгновенно узнал ее.

– Привет! – Дружелюбно окликнул он после странно взволнованного момента замешательства и восстановления.

Она повернула голову и улыбнулась. Одним ловким прыжком она обогнула каноэ так, что оно вылетело на берег в нескольких футах от того места, где он стоял.

– Доброе утро, Чанг, – сказала она. —Ты скучала по мне вчера за чаем или, скорее, за шоколадом?

– Я тебя не ждал, – ответил он.

– Ты не пригласил меня.

– Это было невоспитанно, не так ли? Но нет, я забыл. Мы попрощались навсегда, не так ли? Что ж, безопаснее готовиться к худшему в таком неопределенном мире, как этот. Не слишком ли рано?

Она выглядела немного смущенной.

– Первые несколько дней после приезда в деревню я очень энергична, – объяснила она. – Кроме того, в последнее время я ужасно беспокойна.... Ты работаешь?

– Так и было.

– О, я тебе мешаю, – она сделала движение, чтобы оттолкнуться. Он уклончиво улыбнулся, но ничего не сказал. Она не скрывала своего недовольства обращением, к которому, по-видимому, не привыкла.