Страница 17 из 18
Эта полнота власти над человечеством онтологически иллюзорна (Откр. 19:20; 20:10), но, при этом, исторически реальна (Откр. 13:15).
Идея противоположенности, проходящей сквозь историю, – Бога, Христа, Церкви, с одной стороны, и диавола, антихриста[173], земного града, с другой, выражается в Откровении не только в противопоставлении «Вавилона» и «Небесного града Иерусалима», града земного и Церкви. Царство зверя, мнящее в своём превозношении себя выше «Вавилона» и делающее себя «богом» (ср. Ин. 5:43), созидается тремя действующими «лицами»:
1. «Драконом, древним змием, называемым диаволом и сатаною» (Откр. 12:9),
2. «Зверем… (который) имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон… (Который) сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их» (Откр. 13:11–16),
3. «Выходящим из моря зверя с семью головами и десятью рогами… Одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелела» (Откр. 13:1,3)[174].
Очевидна троичная символика, представляющая пародию на Святую Троицу, предвечно замыслившую и созидающую в истории Церковь Христову.
Христологическая антисимволика также присутствует и представлена следующими параллелями:
– «Живый; и был мертв, и се, жив» (Откр. 1:18)
– «Был, и нет его, и явится» (Откр. 17:8)[175]
– «Нет его, и выйдет из бездны, и пойдёт в погибель» (Откр. 17:8)[176]
Вечеря Божия, представляющая окончание последней из семи чаш, или язв, («чашу вина ярости гнева Его» (Откр. 16:19), «великую вечерю Божию», гнева Божия (Откр. 19:17)) и, одновременно, торжественный и вечный пир Христа с верными («Брачную вечерю Агнца» (Откр. 19:9)), являет момент высшего и окончательного противоположения, конфликта между Богом и миром, окончание великой борьбы двух «градов» (водительствуемых Богом и диаволом), и конец истории (Откр. 21:1). Участие Церкви в чаше гнева Божия (ср. Откр. 18:6), как и участие её в собственном брачном пире, представляет собой единый пир Христа и, вместе с тем, таинственную богословскую антиномию, неразрешимую в самой истории. Готовность Церкви ко браку со Христом[177] через христоподобное прохождение ею и окончание истории знаменует её окончание.
Последние главы (Откр. 21–22), посвящённые видению небесного Иерусалима, вновь отсылают нас к метаистории, к вечности, смыкаясь с началом Откровения (Откр. 1:8) и даже началом Евангелия от Иоанна (Ин. 1:1). Это «возвращение в вечность» будет, однако, уже исполнено историей, включит её в себя как ставшее вневременным достояние богочеловеческой жизни Христа и Его Церкви. Так, образы вечности в Откровении представляют Христа («Конь белый», на котором сидит Христос (Откр. 19:11))[178], Церковь («море стеклянное» (Откр. 4:6))[179], вечное соприсутствие с Богом ангелов («Ангелы на конях белых» (Откр. 19:14)). «Книга жизни» (Откр. 13:8; 20:12; 21:27), – ещё один и важнейший образ вечного и вневременного со-бытия праведных с Богом, «метаистории», превышающей, но и заключающей в себе совершившуюся историю; но, вместе с тем, «книга жизни» есть и сама Церковь – её история и её вечность, вобравшая в себя историю. Такими же «книгами» выступают и жизни и истории отдельных людей (Откр. 20:12). Присутствуют в Откровении и земные, «исторические» образы вечности – образы реки, улиц, месяцев года (Откр. 22:1–2 и др.); они также свидетельствуют о таинственном характере вечности, катафатически превышающем собою время и историю[180].
1.6. Заключение
Библия – книга о прошлых, настоящих и будущих путях истории: истории всецелой Церкви, общины, отдельного человека перед лицом Бога, но и истории мира, социума, человека в мире. Эта история, во всей многомерности её аспектов, представляет собой пространственно-временно́е поле взаимодействия Бога и Человека[181], где «историческая жизнь Логоса… нормирует всю историю, воздействуя… изнутри живого средоточия самой истории»[182], где действует вся Святая Троица, но и где человек становится таким же свободно действующим лицом, как и Бог.
Библейский историзм находит своё продолжение в Церкви – в её жизни, учении, самой истории. Это продолжение предполагает определённое развитие церковной историко-богословской мысли; однако её ядро, семя, богооткровенная полнота смыслов, заключённые в Священном Писании, остаются неизменными на все времена.
Так и сегодня – как и всегда – историзм Библии сверхсовременен. Жизнь в XXI веке означает лишь то, что мы живём в иных исторических условиях, нежели Церковь прежних веков – будь то эпоха древних мучеников или «золотые века» святоотеческой письменности. Но наша жизнь протекает «в контексте» того же самого Предания Церкви, того же самого опыта святости, воспринять который и вновь осуществить в любых (собственных для каждого человека) формах нашей жизни и деятельности составляет насущную задачу каждого церковного члена. Мы привыкли смотреть на наше время как на что-то простое, привычное и ничем не примечательное, но в действительности это не так. Те великие исторические процессы и события, известные нам из учебников, которые совершались в глубокой древности церковной жизни (такие, например, как арианские или христологические споры), продолжаются – в новых исторических формах – и в наши дни; типологически они, в каждой из библейских книг по-своему, изображены на страницах Ветхого Завета, Евангелия, апостольских посланий, Апокалипсиса. «То (историческое), что верно о каждом из нас, должно быть верно и о Церкви»[183], и наоборот. То разделение, о котором говорит Христос (Мф. 10:34), происходит и ныне, происходит в каждое мгновение жизни мира, происходит оно и в недрах самой Церкви, постоянно обновляющей себя. Опыт истории есть и опыт наших дней и нашей жизни – опыт, включённый в Историю с большой буквы, сопряжённый с опытами множества частных историй, сопроникнутый ими или, напротив, противопоставленный им. Смыслы, парадигмы, источники этого опыта и этой истории мы вновь и вновь находим и обретаем в Священном Писании.
Глава 2. Ключевые темы богословия истории у мужей апостольских и апологетов
«Эллины… не имеют истинной истории»[184].
«Для Бога весь этот мир есть один дом… Великое заблуждение, если ты, забыв или не зная прошедших событий, остановишься только на последующих»[185].
«Где последовательность, там постоянство, где постоянство, там и благовременность, а где благовременность, там и польза»[186].
2.1. Введение
Богословское осмысление истории происходило в самой истории. Чувство истории, её смысла и линейного направления, имеющего начало и конец, равно как и значение в ней «действующих лиц» – Бога и человека, изначала присутствует в опыте Церкви, в её Предании. Библейский историзм находит своё продолжение в Церкви – в её жизни и событиях ее земной истории, постепенно начинает раскрываться в церковной мысли, начиная с первых её шагов, осмысляясь в контексте текущих задач церковного бытия.
173
В известной мере, для Откровения это собирательный образ (само слово «антихрист» (1Ин. 2:18, 22; 4:3; 2Ин. 1:7) здесь не употребляется), обобщающий в себе первого и второго «зверя» (Откр. 13:1–8, 11–16).
174
Черты антихриста (то есть представляющего себя вместо Христа) имеют как второй, так и третий звери, однако, вероятно, всё же его следует отождествлять со вторым зверем, на что указывает ряд признаков: «рога, подобные агнчим», образ «выхода из земли» (т. е. сотворённость Богом), именно он изображается в Откровении деятельным лицом, приводящим человечество к поклонению другому зверю (Откр. 13:12 и др.).
175
Ср.: «одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелела» (Откр. 13:3).
176
Указание на иллюзорность зверя и его «исцеления»: он выйдет из ниоткуда и пойдёт в никуда.
177
«Наступил брак Агнца, и жена Его приготовила себя» (Откр. 19:7).
178
Ср.: тот же образ, но выступающий образом некоего исторического времени (Откр. 6:2).
179
Ср. с другим образом – «стеклянного моря, смешанного с огнем» (Откр. 15:2), – образ жертвы Церкви в истории (при язвах) и проникновения вечности в историю. Ср.: образ народов – «во́ды» (Откр. 17:15).
180
Образами времени наделено также и изображение вечности мучений в «озере огненном и серном» (Откр. 20:10).
181
«Между человеком, каким он был явлен при изначальном устроении мира, и тем, каким он явится по кончине всего, существует подобие, ибо в равной мере носят они Божественный образ. По этой причине весь род человеческий именуется единым человеком, ибо для могущества Божия не существует ни прошедшего, ни будущего… Поэтому вся наша природа, простираясь от первого до последнего, есть единый образ Того, Кто есть “Сый”» (Софроний (Сахаров), архим. Рождение в царство непоколебимое. Эссекс-М., 2000. С. 87).
182
Бальтазар Х. У. фон. Теология истории… С. 22.
183
Кассиан (Безобразов), еп. Новый Завет в наше время. История и богословие // Да приидет Царствие Твое: сборник статей / еп. Кассиан (Безобразов). Paris, 2003. С. 74.
184
Феофил Антиохийский, свщисп. Три послания к Автолику… С. 191. 3:30.
185
Марк Минуций Феликс Октавий // Сочинения древних христианских апологетов. СПб., 1999. С. 264. Гл. 33.
186
Ириней Лионский, свщмч. Против ересей… С. 379. 4:20:7.