Страница 40 из 72
Вот только сейчас в ней… Все «потухло». Она даже не отреагировала на его жест. Она даже не шелохнулась сейчас, когда он оказался слишком близко к ней. Обычно она бы его отталкивала, шипела, рычала и посылала бы в пешее эротическое, пытаясь вырваться и дистанцироваться. А он, как обычно, применял бы свои способности по усмирению. Но теперь… Теперь девушка лежала словно неживая кукла, ее выдавало лишь медленное размерное дыхание и сердцебиение, усиленное вставленным реактором.
Неужели она все-таки сломалась?
Карл не очень хотел терять «игрушку». Вернее, он вообще-то рассчитывал на более длительное развлечение с ней. Неизвестно, насколько долго, но вот чтобы она всегда была с ним, и чтобы она была похожа на взрослую не прирученную кошку, которая царапается и кусается, даже если к ней относиться хорошо. Да, он слишком извращенно понимал слово «развлечение», да, он признавал, что хотел причинять ей боль и страдания. Но он не рассчитывал на такое скорое отрешение от реальности. И это…
Это напоминало ему его же, когда Матерь Миранда похитила его и превратила в того, кем он сейчас являлся.
Вспомнив прошлое, мужчина нахмурился и отпустил Джаелл, встав с матраса и начав рыться в своем небольшом тайничке. Он вспомнил, как дико ненавидит эту чокнутую женщину с крыльями. И он вспомнил свой план по отмщению за свое унижение. За лишение чувства собственного достоинства. Достав из своего тайника несколько бутылок с жидкостями разных цветов — не подписанных, — а также два стакана, он поставил все это на стол, предварительно небрежно стряхнув все схемы и мелкие гайки с шурупами.
— Джаелл… — сказал он тихо, садясь на стул и открывая бутылку с коньяком. — Выпей. Полегчает.
Звучало не как приглашение, но по-другому Гейзенберг не умел. Он вообще в своей жизни практически не знал нежности и ласки, особенно с тех пор, как Миранда сделала его чудовищем с человеческой оболочкой. Он налил себе в стопку коньяк, отставил бутыль и… Замер. Он рассматривал, как золотистая жидкость отражает свет его лампы, создавая определенные блики. Один из таких бликов упал на шрам на спине Василеску.
Девушка практически не прореагировала на сказанные слова. Она лишь немного поерзала на матрасе, сжимаясь сильнее в позу эмбриона и тихо постановая от боли. Она все думала о том, что с ней произошло. Теперь можно считать, что она — полноценная «вещь»? И что теперь у нее есть более мощные предметы, которые будут заставлять ее исполнять волю мучителя? Вот этот реактор теперь… Он будет ее источником воли? Или же она все-таки может сделать что-то самостоятельно?
— Джаелл. — услышала она вновь голос Гейзенберга, осточертевший и уже бесивший.
— Отвали. — сказала она без эмоций. — Сам бухай свою дрянь. А меня оставь уже в покое…
Карл умолк. Ну вот что он мог противопоставить своей «вещи»? Что он мог ей сейчас сказать? Он сам устал от всего этого, он устал злиться вообще. Ему вот сейчас просто хотелось провести с кем-то время. И с кем-то — это не с Альсиной Димитреску, которая вечно его пытается воспитывать, даже за личность не особо считает, а воспринимает исключительно как ребенка. С тем водяным дебилом и стремной куколкой так вообще не было смысла сидеть, так как они вообще не понимают его чувств и боли, да и если им рассказать все, что он думает о Миранде — он рисковал потерять их доверие и лояльность.
Поняв, что все-таки он будет пить один, он выпил залпом коньяк из стопки. Сразу же по груди разошлось приятное теплое чувство спирта, который также немного омывал металлические конструкции в его теле, вызывая легкий приятный разряд тока. Немного рыкнув от удовольствия, мужчина налил еще коньяку, собираясь выпить уже не так резко.
Тут он заметил, что Василеску уже не лежала, а сидела на матрасе, безучастно наблюдая за ним. Она смотрела будто бы и на него, и сквозь него одновременно. Карие глаза вообще не отражали никаких признаков упорства и целеустремленности, но все же они были очень привлекательны. Рубашка девушки была расстегнута, она не прикрывала у нее ничего, и Карл мог видеть свою работу. Между грудями в районе сердца был такой же некрасивый шрам, выше которого можно было увидеть слабое красноватое свечение — реактор работал. Сама Джаелл была бледна — еще бы, столько крови она потеряла за время операции.
Где-то десять минут она сидела и пристально смотрела на Карла, вызывая в нем некий дискомфорт и ощущение, будто она прощупывает взглядом каждый фибр его души. Затем она встала, подошла к столу, взяла бутыль с самогоном и открыла его. Сразу же в мастерской пахнуло сильным запахом спирта. Карл сначала немного не понял, чего задумала пленница, но потом он немного поперхнулся — девушка, выдохнув и задумчиво рассмотрев бутыль, приложила губы к горлу и начала пить прямо так.
— Воу, куколка, остановись! — удивленно воскликнул мужчина. — Самогон слишком крепкий, да еще и!..
Но было поздно — Джаелл стукнула бутылью о стол и стала глубоко дышать и кашлять, жмуриться и дергаться. Так-то ее здорово вставило от самогона, который оказался не просто крепчайшим напитком, но еще и не самой первой свежести, то есть забродившим. На глазах показались слезы, а сама девушка начала стучать себя на груди, чем провоцировала еще больший кашель, да и вообще как-то она начала вести себя неадекватно. Реактор внутри нее всполошился и начал усиленно работать, чем вызвал у Василеску приступ боли и стонов.
— Твою мать, сука… Как же больно… — проговорила она, скрипя зубами и садясь на другой стул. — Блядь… Господи, как же хочется сдохнуть…
Карл был немного в шоке. А потом он начал громко смеяться. Ему действительно было смешно наблюдать, как девушка делает вот такие глупости, а потом еще и ругается то ли сама на себя, то ли на всех вокруг. Вспоминая все ее дурные поступки, было удивительно, как он раньше не находил это смешным. Налив во вторую стопку коньяк, он словно бармен отдал его девушке и сказал с веселыми нотками:
— Ну ты даешь, Василеску. Слушай, ты мне скажи, у вас в городе принято вести себя так тупо? Или это ты такая уникальная особа, которая сначала делает, а потом только думает? — он налил также и себе. — Вечно ты пытаешься как-то повыебываться. Даже сейчас, когда, как мне кажется, тебе уже нечего терять, и ты уже полностью забила на себя — ты даже в таком состоянии умудряешься вытворить какую-то херню.
Он выпил и посмотрел на девушку. Та же смотрела на него таким же пустым взглядом, в котором даже не читалось: «Иди нахуй!». Просто пустота, отсутствие каких-либо эмоций. Джаелл вздохнула и отвернулась, глядя на противоположную стену в мастерской. Однако ее рука уже лежала на стопке с коньяком, и пальцы немного гуляли по стеклу. Было похоже, будто она все-таки о чем-то думала, будто она раздумывала. О сущности бытия ли, о своем поведении ли… Карл этого не мог знать.
Он вздохнул и немного потрогал свое больное плечо. Удивительно, но на этот раз регенерация шла гораздо медленнее, чем если бы в него выстрелили обычными пулями. Видимо, серебро как-то влияло на деятельность паразита Кадоу в нем, подавляя процессы в месте ранения. «Сучка… — рыкнул Гейзенберг, чуть морщась от боли. — У Герцога этого жирного купила такие вещи… Наверняка. Больше не у кого вообще… И ведь ничего не скажешь этому торгашу. Скажет лишь, что у нее были деньги, а у него чисто коммерческий интерес…». Он выпил коньяк и поморщился от спирта.
Джаелл тоже начала пить алкоголь, отпивая маленькими глотками. Иногда она дергалась от приливающих чувств опьянения, но это было несущественно. Реактор внутри нее горел и переливался разными цветами — Карл предусмотрел это, чтобы понимать, в каком сейчас состоянии его пленница. И сейчас она явно пьянела. Да и он сам как-то тоже становился навеселе и подшофе.
Просидели они так примерно полчаса, молча, ничего друг другу не говоря. Они пили коньяк, причем мужчина делал это с большими перерывами между залпами, а девушка мелкими частыми глотками. И как результат — «обновлялись» они одновременно. Василеску даже после третьей выпитой стопки выглядела подавленной и безэмоциональной, но было видно, что все-таки в ней что-то сдерживается. Если она заговорит — то она выплеснет все эмоции наружу. И немец, уже подвыпивший, решил действовать: