Королевский премьер

— Что ж, твои аргументы были убедительны… я бы сказал, весьма убедительны… но нет, я не соглашусь на бело-голубую.

— Подлец… — тянет Астори, нашаривает подушку и запускает ею в Тадеуша. — Как ты можешь!

Тадеуш смеётся.

***

Астори помнит, как рассказывала о грядущей свадьбе подругам. Энки и Мелли были в восторге: наперебой поздравляли её, щебетали, напрашивались на свадьбу… ну, истины ради, напрашивалась Энки. Мелли только вежливо и сердечно поздравляла. Разумеется, Астори собирается пригласить их в качестве свидетелей со стороны невесты: если не их, то кого? Они знакомы почти двадцать лет. А в провожатые она возьмёт, разумеется, отца. Тут всё традиционно. Тадеуш вообще настаивает на традиционности, это для него важно, а Астори… Астори устроило бы, если бы они просто расписались. Ей не нужны блеск и лоск: у неё уже была громкая и яркая свадьба, ей хватило. Но раз Тадеуш хочет — пускай.

Он чересчур долго ждал этого дня: всё будет так, как ему нравится.

Астори боялась представить, как отец воспримет известие о её свадьбе. Он почти не общался с Тадеушем, мало знает о нём, а то, что знает, не должно вызвать у него симпатиии к жениху его единственной дочери. В этом вопросе Астори уповала на дядю: он, хоть и был странноватым, по-детски безалаберным и рассеянным, казался всё же хладнокровнее брата. Он уговорит Гермиона… наверно. Хотя Астори всё же надеялась, что уговаривать не придётся.

— Папа… привет. — Она хлипко вздохнула, сглатывая, сжала пальцами трубку. — Я звоню просто… просто узнать, как ты и, в общем… ну, как вы с дядей? Как погода в Эльдевейсе? И вообще?

— Здравствуй, дорогая, — мягко прозвучал баритон отца. — Солнечно. Мы на днях из Эл Сайджа, обустраиваемся тут, в Кристоне. Наводили уборку. А ты? Как дети?

— Х-хорошо… — Астори корябала ногтем лак на столе. — Я… я тут хотел-ла тебя кое о чём предупредить… то есть спросить… в общем, пап… мы тут…

Отец выжидательно молчал, и Астори стало страшно. Сейчас всё могло сорваться, и её хрустальное несформировавшееся счастье висело на волоске. Один шаг до падения в пропасть.

— В общем… мы… — Она закрыла глаза и ринулась вниз. — Пап, мы с Тадеушем женимся.

Минута тяжёлой тишины. Гермион усмехнулся.

— Давно пора, милая. Если бы этот мальчишка и дальше продолжил мяться на месте, я бы сам его выпорол.

Астори вспоминает об этих словах, и её до сих пробирает истерический счастливый смех. О, какого чёрта! Это всё слишком хорошо, так немыслимо и бесстыдно хорошо, что почти подозрительно. Когда её жизнь в последний раз была настолько безмятежной? Она не помнит. Зачем думать о прошлом, если впереди — яркое будущее? Будущее, которое они заслужили. Будущее, где они с Тадеушем наконец-то смогут быть вместе. Вдвоём.

Безраздельно слитые воедино.

***

— Ну хорошо, хорошо, — недовольно соглашается Астори, оперевшись на подушку и зевая. — Мы вполне можем сойтись на чём-то… нейтральном. Ну, не твоё и не моё. Среднее. Серединка, ага?

Сидящий в кресле Тадеуш встряхивает вечернюю газету и выразительно смотрит на Астори поверх округлых очков.

— Например?

— Бело-красный, — пожимает она плечами. — В достачной мере классически, традиционно и патриотично… и красиво. Как лёд и огонь.

Тадеуш думает: губы поджимаются, брови сходятся и расходятся, взгляд устремлён вовнутрь. Это красиво. Изысканно. Люди придумали очень много слов, которыми можно описать то исполненное порядка и уютной мягкости действие, которое наблюдает Астори. Наконец Тадеуш цокает языком и приоткрывает рот, но она останавливает его жестом:

— Только попробуй сказать, что это слишком претенциозно, или ещё какую-нибудь чушь в том же духе.

Тадеуш улыбается шутке. Морщится веснушчатый нос, двигаются уши. Астори каждый раз ведётся на его улыбку и не жалеет об этом.

— Я лишь хотел сказать, что это отличная идея, родная. Ты гений, и я люблю тебя.

— Если уж кто из нас и гений, так это ты, — радостно фыркает она, уткнувшись носом в подушку. Подушка пахнет Тадеушем — миртом и вербой. Астори с отстранённой дрожью думает, что однажды так будут пахнуть все подушки в её доме.

В их общем с Тадеушем доме.

***

Самым сложным оказалось сообщить детям. Джоэлю и Луане десять: они смышлёные проказливые ребята и уж, конечно, наслышаны обо всём, что болтают об их матери по телевизору. В пансионатах быстро расползаются слухи. Астори знала, что лучше, если сын и дочь узнают о свадьбе от неё, а не от посторонних — так есть шанс, что удастся сохранить доверие и не разрушить их отношения. Астори любит своих детей. Да, она была не лучшей матерью, но… она старалась как могла. Она хотела защитить их, уберечь, хотела… чтобы они были счастливы.

Но и она сама хочет быть счастлива.

Астори приехала в «Зелёную ветвь», чтобы поговорить с Луаном и Джоэлем с глазу на глаз. Директриса оставила её в холле и поднялась за детьми наверх; Астори стояла в одиночестве, сжимая руки в перчатках и кусая губы от холодного жгучего волнения. Она долго готовилась к беседе. Конечно, всё предвидеть невозможно, но… но пусть ей повезёт. Снова. Ей очень нужно немного удачи сегодня.

По лестнице спустились Луана и Джоэль: одинаковые лисьи мордочки, светло-каштановые волосы и голубые глаза. И ямочки на щеках — как у Джея. Астори улыбнулась им, опускаясь на корточки, подозвала к себе и трепетно обняла: она давно их не видела, в последний раз приезжала месяц назад. Двойняшки заговорили одновременно, быстро и весело, словно стайки птиц защебетали над ухом, и Астори ласково поцеловала сына и дочь. Ей их не хватало.

После краткого обмена новостями она, потрепав детей по плечам, сказала, натянуто улыбаясь:

— Джо, Лу, я… я должна кое-что сказать вам. Это… это важно.

Их лица мигом стали серьёзными и испуганными. Луана и Джоэль переглянулись.

— Нет-нет, ничего страшного, — поторопилась заверить их Астори, — просто… ну… вы помните дядю Теда?

— Конечно! — воскликнула Луана. — Он прислал нам такие подарки на Сайоль!

— И обещал поехать с нами к горам, — изрёк Джоэль. — Мы ведь поедем?

— Поедем, солнышко… — Астори выдохнула. Дело шло на лад. — Я только… словом, мы… мы с дядей Тадеушем решили пожениться.

Она выдержала паузу. Ничего. Луана и Джоэль недоумённо и синхронно моргнули.

— Как Дижи и Тодди в «Белых овчарках»? — разочарованно протянул Джоэль. — Но это же скучно.

— А по-моему, ничего так, — возразила Луана. — Мам, мам, ты же возьмёшь нас на свадьбу? Я хочу красивое платье, как у тебя.

Астори чмокнула её в нос.

— Разумеется, золотце! У тебя будет самое чудесное платье… я обещаю.

Джоэль вздохнул.

— Всё это девчоночья мура, — убеждённо заключил он. — А с дядей Тедом мы всё-таки поедем в горы.

***

— Что ты там бормочешь? — спрашивает Астори, откладывая журнал. Она так и не вылезла из постели — зачем, если ей и так хорошо? Часа через два уже можно будет ложиться спать… и если можно чего-то не делать, Астори не делает. Это её новое правило, и пока оно работает замечательно. А Тадеуш всё ещё сидит в кресле и читает газету, и Астори начинает ревновать его к «Глашатаю». В самом деле, что он такого интересного там нашёл?

Тадеуш, не отвлекаясь от чтения, приподнимает руку в знак того, что слышит Астори, знает, чего она хочет, всё ещё любит её, но сейчас подойти не может.

— Я просматриваю колонку… и думаю.

— О чём?

Он неторопливо встаёт, снимает очки, отбрасывает их вместе с газетой в кресло и приближается к Астори. Гладит её по голове. Зелёные глаза задумчиво смеются.

— Госпожа Бартон… — говорит он, смакуя каждое слово. Лукаво прищуривается. — Госпожа Астори Бартон… неплохо звучит, согласись?

— Звучит отлично, — кивает Астори и целует его в ладонь.

***

Венчаются они в скромной неприметной намине где-то в закоулках Старого Города, недалеко от Серебряного дворца. Они вместе выбирали это место. Тихо, спокойно, немноголюдно; цветут астры в парке на другой стороне улицы, полощет первые золотисто-красные листья сентябрь, и звенящий осенний полдень купается в слюдяных лучах неяркого тёплого солнца. За углом фырчат машины. Астори ждёт Тадеуша внутри, в подсобном помещении: она приехала раньше на полчаса и теперь вертится у зеркала, поправляя узкое прямое платье до колен, кипенно-белое, с круглым неглубоким вырезом и рукавами три четверти, и теребит короткую фату. Позванивают серёжки — мамины; отец и дядя привезли их из Эльдевейса неделю назад.