Королевский премьер

Он грозит ей пальцем с вызывающей ухмылкой.

— Вам следует быть умнее. А я… я, пожалуй, оставлю вас в одиночестве, иначе господин Бартон несомненно вызовет меня на дуэль. Передайте ему, что я всё ещё пламенно надеюсь однажды увидеть его с усами… не поддельными. Всего доброго, Ваше Величество.

Астори провожает его взглядом. Вокруг льются потоки плавной воздушной музыки, и сердце сжимается от горького щемящего одиночества. Под эту композицию Тадеуш учил её танцевать.

О Мастер, как давно…

Среди танцующих мелькает серебряная маска лисы, и у Астори перехватывает дыхание: она узнаёт. Эти угловатые мальчишечьи плечи. Эти движения. Курчавые тёмные волосы. И голос… и смех… Она цепляется пальцами за подоконник, чтобы не сорваться с места.

Тадеуш танцует с розовым фламинго и кажется вполне довольным. До Астори долетают невнятные обрывки их разговора.

Музыка прекращается; Тадеуш учтиво кланяется своей партнёрше. Выпрямляется. Внезапно замирает, оглядывается, чувствуя присутствие Астори — о, они всегда чувствовали друг друга, — и их глаза встречаются. Астори боится пошевелиться. Ждёт.

Тадеуш отдаёт ей лёгкий поклон и уводит свою даму.

Астори кажется, что её сердце кромсают на куски… что ж. Она заслужила.

Но легче от этого не становится.

***

— Знаешь, Мел, — пьяно усмехается Астори, — я поглупела за последние десять лет… да. Десять лет назад я была гораздо умнее… а сейчас… я идиотка. О Духи, я идиотка.

— Дорогая, ты не в себе. Тебе бы выспаться…

— Да к чёрту, Мел.

— Если не думаешь о себе, подумай хотя бы о детях, — терпеливо произносит подруга. — Астори, мы с тобой давно дружим, и я знаю, что ты сильная… что ты сможешь это выдержать.

Астори наматывает на палец телефонный провод.

— Я в этом далеко не так уверена.

Она в дерьме. Да, таково её глубокое убеждение — в дерьме, из которого Мастер знает как выбраться. За этот год она натворила больше глупостей, чем за остальные тридцать лет своей жизни, и успела разрушить и утратить почти всё хорошее и светлое, что у неё было.

— И я знаю, что он не вернётся, Мел. — Астори шмыгает носом. — Это конец. Просто конец. Он меня ни за что не простит, и я…

— Дорогая… — Голос подруги звучит твёрдо. — Скажи, что ты сделала, чтобы он вернулся? Ты хотя бы раз говорила, что любишь его?

— Не… нет… — ошеломлённо бормочет Астори.

— А ты любишь?

Она вдыхает. Когда-то она знала, что такое любовь… была уверена, что знает, а сейчас? Кого она любила — Тадеуша? Джея? Обоих? Никого? Или одну себя? Как измерить любовь — частотой пульса, блеском в глазах, словами, поступками, безумием? А если она его не любила, то почему ей теперь так больно?

— Я… люблю… — выдавливает Астори.

— Ну так скажи ему об этом, дорогая. Он не может вечно делать шаги навстречу… сделай ты. Начни с чего-нибудь, если правда хочешь, чтобы он тебя простил.

Астори прощается с Мелли — той уже пора на работу. В спальне по-прежнему темно и тихо. Астори поднимается, неверными шагами подходит к зеркалу и смотрит на себя — похудевшую, с запавшими кругами у близоруких глаз, сединой во вьющихся прядях и нервной дёрганной усмешкой сухих губ. Стоит. Смотрит.

— Ты в заднице, девочка, — произносит она наконец, — и ты сама в этом виновата.

Ей надо лечь спать, Мелли права… как права и в том, что стоит прекратить прятаться от проблем на дне бокала с ториком. Она всё ещё королева. Она всё ещё Астори Арвейн. Она придумает, как справиться с навалившимся грузом… она обязана.

Астори вздыхает и включает светильник.

========== 8.2 ==========

— Эйсли, куда ты дела пульт? — громко спрашивает Тадеуш, наклоняясь и заглядывая в тумбочку. Проверяет одну полку за другой. Они наполнены всяческим барахлом, которому не нашлось места в апартаментах на Ореховой улице: старыми студенческими димпломами, записными книжками, монетками, открытками и распечатанными конвертами. Раз в полгода Тадеуш проводит в квартире ревизию и отвозит ненужный, но милый сердцу хлам в премьерское поместье, находящееся неподалёку от Метерлинка. Сам по себе этот холодный и просторный дом не слишком нравится Тадеушу — в нём пустовато и неуютно. Это не жилое помещение, а памятник былым премьер-министрам. Тадеуш кажется себе маленьким и незначительным в этом сгустке прошлого, наполненном топотом чужих ботинок по паркету и скрипом перьев.

Не только у Серебряного дворца есть свои призраки.

Если уж быть до конца честным, он никогда не питал особенно тёплых чувств и к квартире на Ореховой. Всё это — не его, а чьё-то, безликое и неприветливое, которое принадлежало десяткам министров до него и будет принадлежать десяткам министров после. Если, разумеется, Мастер смилостивится над ними и сохранит Эглерт… и королеву.

Тадеуш вздыхает и вытаскивает запылённую почётную грамоту за окончание школы с отличием. Отец очень хвалил его тогда… и мама позвонила, поздравила, звала в гости на лето… Он задумчиво улыбается, стирает пальцем налёт пыли со стекла. Прошло почти двадцать лет. Ему уже тридцать пять, он дважды премьер-министр, родители мертвы, а у него нет ни жены, ни детей. Нет семьи. Только Эйсли…

— Ау! Ты меня слышишь, детка? — повышает он голос. Если она опять поёт в душе, он её до ужина не докричится — не девочка, а какое-то водоплавающее.

— Да не знаю я, Тедди! — недовольно отзывается сестра с первого этажа. — Я его съела, по-твоему?

— С тебя станется. — Тадеуш останавливается посреди комнаты, упирает руки в боки и шумно выдыхает.

— Ну поищи в тумбочке…

— Уже.

— На столе…

— Уже.

— Под столом?

— У-же.

— В кресле?..

— Уже!

Раздражённая Эйсли ураганом врывается в двери, ожесточённо дожёвывая бутерброд; один наушник сиротливо болтается около усыпанного блёстками ремня, розовая майка помялась, на ногах — шорты и гольфы, на плечах — вязаная шаль.

— Ты совершенно невозможен! Ищи на диване, если его и там не окажется, значит, я его залила шоколадной пастой и съела!

Тадеуш скептически фыркает и опускается на диван. Пульт находится прямо за подушкой. Гордая своей победой Эйсли торжественно спускается вниз, и Тадеуш остаётся один на один с телевизором и обеденными новостями; вытягивается, закидывая ногу на ногу, тонет в небрежно расстёгнутом воротнике домашней рубашки, устраивается поудобнее с миской картофельных хлопьев и отчаянно пытается расслабиться. Возможно, для этого следовало включить наивный сентиментальный фильм о пути к мечте, где много песен и всё кончается хорошо, но он не помнит, когда в последний раз добровольно смотрел что-то ненавязчивое и банальное. Одни новости, новости, новости…

Тадеуш думает, что ему пора впустить в жизнь свежую струю.

Они с Астори толком и не поговорили после той последней ссоры: она очевидно искала примирения, он избегал её, используя любимую тактику Астори — прятаться за ширмой из официальных фраз и деловой отстранённости. Он умеет учиться. Её извиняющиеся взгляды преследовали его по пятам и жгли спину, но Тадеуш решил твёрдо: он больше так не может. Если Астори считает, что поманит его пальцем и он прибежит, как верный пёс, она глубоко заблуждается.

Какая к чёрту разница, что он испытывает к ней, если она осознанно пошла против всего, что было ему дорого?

Тадеуш взял отгул на несколько дней и уехал с Эйсли за город — вернее, сбежал от Астори, с поля боя, в которое превратились их вывернутые наизнанку отношения. Тадеушу хотелось бы назвать это стратегическим отступлением, но это было просто бегство. Ему необходим перерыв.

Под окнами шуршит колёсами по гравию автомобиль. Тадеуш напрягается, замирая с горстью хлопьев в руке, но усилием воли заставляет себя успокоиться. Ничего. Наверно, Бен приехал, он обещал… надо обсудить проблему Севера. Пламя теперь всё равно разгорится, как его ни туши, но если можно оттянуть взрыв, Тадеуш будет оттягивать и оттягивать. Он до смерти боится войны.

Внизу оглушительно ойкает Эйсли и с кем-то торопливо здоровается. Значит, это не Бен… он ей нравится, да и она ему: они пересекались в квартире на Ореховой, Бен даже думает позвать Эйсли на свидание… Тадеуш сводит брови надо лбом. Странно. Если не Бен, то кто мог…