Королевский премьер

— Что за чёрт… — выдыхает он и вскакивает, рывком дотягиваясь до телефонного аппарата. — Растормоши всех ребят, срочно! Зови сюда всех! Сейчас позвоню Эрмешу и Джако… он мобилизует своих людей и расскажет, что к чему… проклятье, проклятье, проклятье…

В ушах ударами колокола плывут гудки.

— Да? — спрашивает женский голос. Тадеуш стискивает карандаш.

— Соедините меня с Серебряным Дворцом, пожалуйста.

***

Астори просыпается от непривычного шума. Она открывает глаза, бессмысленно глядит в потолок, моргает, отгоняя сон, и различает: кто-то кричит под окнами. Словно целый стадион на матче по бутрелу. Она приподнимается на локтях, встряхивает головой и зевает. Что за глупая шутка…

Внезапное осознание пронзает тело молнией: так не должно быть.

Она едва не падает на пол, спрыгивая с постели, босыми ногами шлёпает по ковру, на ходу спешно кутаясь в халат и наступая на волочащийся сзади пояс. Отодвигает штору и прилипает к стеклу. Замирает. Во рту становится сухо, а сердце больно и быстро колотится у самых рёбер.

Серебряный дворец в осаде из человеческих тел.

Она видит сотни, если не тысячи голов, поднятых рук с плакатами, слышит, как напирают груди на выставленный полицией заслон, как звенит громкоговоритель, как глотки надрываются: «ДО-ЛОЙ-ЛЖЕ-КО-РО-ЛЕ-ВУ!»

Они пришли по её душу.

Напрягая зрение, с трудом читает надписи: «Свободу Северу», «Законного короля», «Катись, откуда вылезла». Астори инстинктивно хватается за сердце. Дышать тяжело. Она приоткрывает рот и смотрит, смотрит, смотрит, будто хочет прожечь взглядом дыру в окне. Что она сделала этим людям? Что им сделали её дети? Она всего лишь боролась за то, на что имела право, она искренне желала помочь… разве она что-то у кого-то отняла? Корону у этого самодовольного мерзавца Уолриша?

Это они всё отняли у неё. Счастье, семью, спокойную жизнь… всё.

В дверь стучат.

— Ваше Величество!

— Входите, — откликается она, не отходя от окна. Появляется камердинер.

— Вас… господин премьер-министр.

***

Разговор с королевой длится не дольше пяти минут: по всему городу отказывает телефонная связь. Тадеуш не знает, причастны ли к этому бастующие, но это им явно на руку. Он не может ни успокоить Её Величество, запертую во дворце с двумя малолетними детьми, ни посоветоваться с другими министрами, ни… да вообще ничего! Он теперь как без рук. Нужно немедленно что-то предпринимать, пока эти безумцы не навредили королеве, Северу и самим себе. Тадеуш теребит галстук и что-то ожесточённо пишет в блокноте.

— Бенральда ко мне, — приказывает секретарше. Кусает ручку. И вновь пишет, дёргая себя за уши.

Стоит приятелю появиться на пороге, Тадеуш встаёт и чётко говорит, постукивая кончиком карандаша о стол:

— Так, Бен, кругом сплошь дерьмо…

— Согласен, — кивает тот флегматично.

— Поэтому сейчас мы не можем упускать ни секунды. Значит, арендуй там какого-нибудь расторопного парня, и пусть дует на станцию. Мне нужна эта чёртова связь, любыми средствами, ясно? Это номер раз. Номер два — в течение получаса запись моей речи должна крутиться на всех каналах, пусть выведут её на все телеэкраны Метерлинка, пусть прогонят на радио. Бен, вытащи мне сюда телевизионщиков.

— Тед, слушай… — разводит руками приятель. Тадеуш раздражённо дёргает щекой.

— Вытащи, понял? Замани сюда, чтобы через двадцать минут они были у меня в кабинете, с камерой, микрофоном и пачкой банкнот в зубах, если понадобится! Обещай им что хочешь: новость дня, сенсацию, но чтобы они примчались как миленькие! Если мы не разгребём эту чёртову дрянь к полудню, то прощай моё кресло и твоё, кстати, тоже.

Тадеуш хлопает в ладоши.

— Ну, поживее! Шевелись, Бен!

***

Проходит несколько часов в напряжённом ожидании. Солнце движется к зениту. Астори не может заставить себя отойти от окна; дети спрятаны в дальних комнатах дворца, где не слышно неистовых людских воплей и где… где их не сразу найдут, если толпа всё же прорвётся сквозь поставленные полицейскими барьеры и штурмом возьмёт королевскую резиденцию. Да, Астори допускает уже и такой вариант. Она готовится к худшему.

Если к подобному повороту событий вообще можно подготовиться.

Она стоит в тени портьер — её не видно с улицы — держится за ткань холодной рукой и смотрит. Разглядывает. Кусает губу от страха и мрачной исступлённой злости, которая душит, жжёт и не отпускает, злости тайной и застарелой, уходящей корнями в ту продрогшую ночь, когда она рыдала на полу в пустой тёмной комнате.

Астори не простила Северу своих слёз.

Она ощущает напряжённо-судорожное биение сердца в левой половине груди и до боли долго читает раз за разом одну и ту же строчку. «Свободу Северу». Свободу… вот чего они хотят. А ей самой они дали эту свободу? Убили её мужа… лишили страну короля… оставили её вдовой, а её невинных детей — сиротами…

У Астори горло перехватывает от ненависти.

И вот теперь она — она, ничего дурного не сделавшая им в отместку за все отчаянные рыдания и бессонные ночи — находится в их власти. И что ещё хуже — в их власти её дети.

Астори сжимает портьеру и боится пошевелиться. Ей кажется, она сейчас упадёт.

***

Связь удаётся восстановить лишь частично: она то и дело обрывается, и дозвониться до Серебряного дворца никак не выходит. Тадеуш вне себя от гнева. Он рвёт и мечет в своём кабинете, куда теперь боится входить даже секретарша, совещается со своим штатом и начальником полиции, которого вызвал в министерство, держит руку на пульсе, не сводит глаз с телеэкрана и грызёт ручки. Журналисты приехали и засняли. Это самая быстрая его речь по времени подготовления — так спешно он не писал даже соболезнования по поводу смерти короля и принцесс с принцем. Карандаш еле держится в дрожащих пальцах. Тадеуш боялся, что запнётся или забудет слова, но всё прошло на отлично. Он справился.

Тадеуш использовал всё своё красноречие, которое так часто хвалили и Фауш, и профессора, и коллеги, чтобы убедить бастующих в бесполезности бунта и необходимости сложить оружие (да, они вооружены, это выяснилось после того, как ранили трёх офицеров полиции). Он не уверен, что его послушают… впрочем, сейчас вообще ни в чём нельзя быть уверенным. Может произойти что угодно.

В том, что королева с детьми в безопасности, Тадеуш очень сомневается, потому и заставил начальника полиции бросить треть всех расположенных в Метерлинке частей на площадь перед дворцом. Но даже этого может оказаться недостаточно. Он барабанит пальцами по столу. Дело плохо. Очень плохо.

И он… и ему придётся решиться.

Тадеуш прикусывает изнутри щеку. Это опасно, ему хорошо известно, какие последствия… превышение полномочий… у него нет разрешения Совета и кабинета министров… Он дорожит своим постом. Он шёл к нему долгие годы.

Но времени на раздумья нет.

Он берёт трубку и раскручивает колёсико.

— Соедините меня с министром внутренних дел, пожалуйста.

***

Звуки выстрелов раздаются всё чаще; иногда к ним присоединяются хлопки от разрыва бомб со слезоточивым газом. Астори смотрит не мигая. Сердце держит стальной хваткой, в глазах время от времени двоится, и она тяжело глотает воздух ртом, но на любые предложения отдохнуть лишь мотает головой. Её не отпускает от окна какая-то невидимая сила. Бастующих стало больше за последние полтора часа, а к закату, вероятно, их количество возрастёт ещё в несколько раз. Кажется, сюда стеклась половина столицы…

Неужели они так сильно её ненавидят?

Астори думает о детях. Теплится слабая надежда, что их не тронут, если дворец будет взят — она нервно сглатывает — но… но вдруг — нет? Вдруг ненависть к их матери затмит уважение к памяти их отца, деда и бабушек? Астори не может полагаться на случай. Детей нужно спасти во что бы то ни стало. Вот только — как? Как?

— Ваше Величество…

Камердинер кланяется. Он смущён и испуган. Протирает платком лысину и тяжело шепчет:

— Серебряный дворец… конечно, выдержит… и полиция не допустит, чтобы члены королевской фамилии пострадали, однако… в целях безопасности… возможно, вам и Их Высочествам стоит переправиться на вертолёте в моё поместье за городом?