Ириска

Папину карту уже заблокировали.

На последние деньги

покупаю пакетик чипсов.

Запиваю их газировкой,

и десерт – леденец на палочке, розовый.

Как будто мне восемь лет.

С неба сыплется мелкий дождь,

песок покрывается темными точками.

Негде спрятаться, только в сарае.

Ну, я и пошла туда.

Пустой дом

Широкие окна плотно закрыты,

но вблизи они вроде бы чистые,

а из сада

казалось —

не очень.

Стоя у задней двери, подношу к глазам

ладонь,

рассматриваю кухню:

коричневые шкафчики, металлическая

сушилка —

дом, похоже, построен давно, уж точно до моего рожденья.

На плите чайник.

Кипит,

свистит-зовет:

«Давай скорей, иди скорей!

Я устал свистеть. Выключайте!»

Из-за дверцы холодильника

появляется женщина:

тонкие черты лица.

Замечает меня,

испугалась.

Глядим друг на друга.

Обе застыли на месте.

Приглашение

Я вихрем метнулась

обратно

в сад, в сарай,

схватила рюкзак

и

прочь,

шагаю

прочь.

Конечно же, нужно уйти —

нельзя оставаться.

Но.

– Ириска?

Голос тих, так карандаш шуршит по бумаге.

Не могу пробраться сквозь изгородь,

пытаюсь протолкнуться,

пролезть,

а вдогонку

тот же голос – уже погромче,

с ирландским акцентом:

– Вернись, ради бога!

Ириска!

Женщина поднимает руку,

как школьник на уроке.

– Ириска? – повторяет еще раз,

наверное, хочет пригласить

зайти, угостить чем-нибудь.

В голосе слышно отчаяние.

О да, мне это знакомо —

когда умоляешь кого-то не уходить.

Ну вот.

Через край

На кухне пахнет горячими булочками.

На тумбе

пустая тарелка с крошками.

С удовольствием съела б домашнюю булочку, с маслом!

– Я не могу закрыть воду.

Женщина

сжала в кулак узловатые пальцы,

крутит рукой.

– Краны такие тугие.

Думаешь, просто? Для меня все равно что подкову согнуть.

С этим чертовым краном мне нужен помощник —

какой-нибудь красавец-силач;

приходил бы сюда каждый день,

уж мы бы с ним покрутили!

Она подмигивает, хихикает,

ведет меня через кухню

по коридору,

затем в туалет,

а там ванна

вот-вот переполнится,

выльется на пол.

Выдергиваю пробку, закрываю кран.

Вода бурлит и уходит.

Моргает лампочка.

– Хотела постирать тюль.

Но знаешь, я его, пожалуй, выкину.

Лучше выкину, чем стирать.

Кому он нужен?

Гора тюлевых занавесок, не очень-то белых,

высится в раковине.

– Мне пора.

Я отступаю на пару шагов,

гляжу на входную дверь.

Женщина склоняет голову набок.

– Может, останешься?

Я накрою стол на двоих.

Вдруг у тебя дома нечего кушать?

– Что? Да нет, у меня дела, – хочу отказаться,

но не двигаюсь с места,

тело думает за меня:

денег нет, идти некуда…

Уйду – придется бродить под дождем.

Женщина улыбается,

мелкие желтые зубы, широкий рот.

Изучает мое лицо.

– Больно?

Я касаюсь обожженной щеки.

– Да, – говорю. – Немного.

Не очень-то похоже, что ей жалко меня, но она предлагает:

– У меня есть чем смазать. Сейчас найду…

Ковыляет обратно на кухню,

роется в шкафчике

и протягивает мне крем от солнца, 30-кратной защиты.

– То, что нужно?

Я читаю этикетку, улыбаюсь.

– Хм. Не совсем по погоде, пожалуй?

Она вдруг злится,

будто я ее обвиняю.

Желудок сжался от голода.

– А можно мне булочку?

– О, конечно,

ты, похоже, заходишь, когда голодна.

Она выдвигает стул.

– Садись.

Иди сюда, садись.

Горячая булочка

Хрустящая корочка, сочный изюм,

свежее масло.

В жизни не ела

такой вкуснотищи.

Марла

– Как вас зовут?

Она грозит мне пальцем,

немного мрачнеет,

обдумывает вопрос.

– Марла.

Да.

Я – Марла.

Сейчас…

Коннор тебе ответил

насчет субботы? Хоккей на траве?

Мы едем или нет?

Вечно он нам голову морочит, терпеть не могу эту его манеру.

Каждую долбаную неделю одно и то же.

На это он мастер. Согласна?

Пауза. Марла глядит в окно.

– Погода меняется, правда?

Вчера было вроде как лето.

Я собиралась мяту посадить.

Ты не чувствуешь – пахнет какой-то

гарью,

или это мне кажется?

Град, как стеклянные бусинки,

стучит по окнам.

Марла протягивает мне бесцветную помаду (пахнет вишней)

и указывает на мою щеку.

– Попробуй вот этим.

– Можно мне еще булочку?

Я – Ириска

Я сказала Марле свое настоящее имя,

дважды:

– Эллисон. Эллисон.

И она его несколько раз повторила,

глядя в окно,

и снова: «Ириска».

Ладно, пусть называет как хочет,

не стану ее поправлять,

да и

мне понравилось – буду Ириска:

сладкая, твердая.

Забавное имя —

можно жевать,

а можно сломать зубы.

Бекон

В ванной разглядываю в зеркале

разбитую, обожженную щеку.

Я думала, краснота уже спала,

и стало не так заметно,

но нет, не лучше.

Болит.

Похоже не на ожог,

а скорей на клеймо,

по цвету и форме – будто к щеке

прилип ломтик бекона.

Сзади подходит Марла,

глядит на меня,

хмурит едва заметные брови.

– Ужасно. Давай помогу.

– Не надо. – Я отстраняюсь,

не знаю, что делать, ведь она проявляет

заботу.

Отворачиваюсь, чтобы не было видно в

зеркале,

как морщусь от боли.

Она мне чужая, с чего ей меня жалеть?

Да, очень болит, но это не главное.

Почему я была такой дурой.

На что-то надеялась.

Что-то пыталась исправить.

– Заживет.

Голос Марлы дрожит от возмущения.