Страница 3 из 22
Тяжело дыша, он постепенно приходил в себя. Лица приобретали индивидуальные черты, словно на фотографии в кювете с проявителем, постепенно возвращались и звуки.
– А где сейчас этот метеоритный перстень? – вдруг спросила практичная Стрекоза. Исторические перипетии прошедших веков ее не заинтересовали, другое дело – конкретная антикварная вещица, желанная на самых крупных мировых аукционах!
– Гм… – Трофимов встряхнул головой. – Несколько лет назад он похищен из экспозиции Эрмитажа, при этом был убит сторож музея. Есть предположение, что перстень находится в криминальном мире… Но в этом печальном событии нет ничего мистического… Хотя, конечно, преступления тоже порождают немало слухов! Есть еще вопросы?
Прямо напротив него из среднего ряда поднялся щуплый юноша в очках – Воскресов, его дразнили брюсовской фразой: «юноша бледный со взором горящим». Невзрачную внешность он с лихвой компенсировал дерзостью: пока остальные тянули вверх руки, он просто встал и задал не один вопрос, а целую кучу! И все они оказались для Трофимова неожиданны и не очень приятны.
– Правда ли, что перстень обжигал руки тем, кто ему не нравился? – громким, хорошо поставленным голосом спрашивал Воскресов. – Правда ли, что ваш напарник был обожжен, а потом его растерзал лев, точь-в – точь такой, как изображен на перстне? Правда ли, что перстень влияет на судьбы людей?
На наезженной дороге неожиданно обнаружились ухабы и коварные выбоины. Благополучную карету лекции затрясло, как бы не перевернуться…
– Знаете ли, – немного растерянно произнёс Трофимов, соображая, как лучше уйти от опасных ответов. – Бывают, знаете ли, такие совпадения … И молва обычно чувствительна к ним… Как следствие, рождаются преувеличения и домыслы…
Он вскинул руку и демонстративно посмотрел на часы, давая понять, что уже некогда давать развернутые ответы. Но до звонка еще целых пять минут. Иван Иванович рассматривал его, приподняв правую бровь, будто целился. Трофимов вздохнул.
– Больше нет вопросов? – в голосе прозвучала надежда.
– Разрешите? – вскочила с первого ряда незнакомая девушка, видно с другого факультета. В элегантном коричневом, с белыми узорами свитере, выглядела она старше среднестатистической студентки: вьющиеся каштановые волосы до плеч, греческий нос, сильно накрашенные глаза, большой рот, тонкие губы… Вроде бы ничего особенного, но симпатичная. А взгляд какой-то вызывающе откровенный, за гранью приличия…
«Бл… кий!» – классифицировал Трофимов. Возможно, он использовал не философский и не исторический термин, но довольно точный.
Не писаная красавица, она явно обладала особой привлекательностью, той, что притягивает мужчин, как пчёл запах клевера, и не только притягивает, но и заставляет совершать необдуманные поступки.
– Пожалуйста! – сказал Трофимов.
– Тридцать сребренников – это много или мало? – она улыбнулась, и улыбка вышла такой же, как и взгляд.
Трофимов пожал плечами.
– Сребреник – это тирский серебряный шекель, он весил 14 граммов и стоил вдвое больше, чем обычный шекель – 4 динария. Таким образом, 30 Тирских шекелей – это 120 динариев. Цена невинной невесты составляла 200 динариев, на нее бы этой суммы не хватило, но вдову можно было купить за сотню, – Иван Родионович улыбнулся, показывая, что шутит, но девушка осталась серьезной. Он тоже согнал с лица неуместную улыбку.
– Римский воин должен был служить за эти деньги два с половиной года, – продолжил он. – Баран стоил 8 динариев, теленок 20, вол – 100–200… Так что это приличные деньги!
– Это много или мало? – повторила незнакомка.
– Оценочные категории не действуют вне конкретных обстоятельств. За что много? Или за что мало?!
– За то самое!
– «То самое» стоило от ста шекелей! – выкрикнул с места Воскресов. – Поэтому хваленый римский воин мог довольствоваться только овцой!
Аудитория взорвалась смехом, и тут же прозвенел спасительный звонок.
– Лекция окончена, спасибо за внимание! До свидания!
Студенты потянулись к выходу. Некоторые подошли, окружили лектора плотным кольцом. Кто-то хотел взять автографы на распечатках его автореферата или просто на листках бумаги. На авторефератах Трофимов расписывался, на листках нет:
– Принесете мою монографию, я с удовольствием поставлю подпись!
Некоторые просто задавали вопросы:
– А правда, что перстень исполняет желания?
– Вы держали его в руках? И что чувствовали?
– А настоящий Иуда был на самом деле?
Вяло отвираясь, Трофимов открыл портфель и с видом крайней занятости стал перекладывать бумаги в ожидании, пока освободится проход – выходить раньше слушателей он считал неприличным. Наконец, зал опустел. Лишь девушка, задававшая вопросы, стояла у его стола, явно не собираясь уходить. Выглядела она эффектно: обтягивающая короткая юбка подчёркивала изящество фигуры и высоко открывала длинные ноги в дымчатых колготках.
– Слушаю вас! – сказал Трофимов мягче, чем обычно.
– Я корреспондент газеты «Вечерний Ленинград», – улыбнулась она. – Лена Еремина.
– Еремина?! Так это вы пишете скандальные статьи и раздуваете дешевые сенсации?! Экстрасенсы, телепатия и все такое?
Она улыбнулась
– Я действительно пишу о малоизученных явлениях, еще не объясненных наукой. Вы делаете то же самое, только в устной форме…
Трофимов хотел возразить, но не успел.
– Девушка, оставьте нас, – раздался за ее спиной властный, немного скрипучий голос. – У нас важный разговор!
Это был Иван Иванович. Как он умудрился остаться незаметным?
– Жду вас на выходе, – одними губами произнесла Лена и, не обернувшись, легкой походкой выскользнула из аудитории.
Иван Иванович уверенно выдвинул стул из ряда стоящих за длинным столом рядом с трибуной, сел, сделал приглашающий жест, и Трофимов последовал его примеру, постаравшись, чтобы дистанция между ними оказалась как можно больше.
– Боитесь? – усмехнулся куратор уголками рта, и было заметно, что ему нравится, когда его боятся. – Напрасно, я не кусаюсь!
– Я в этом уверен, – вежливо согласился Трофимов. – Вы только записываете. Но эти записи могут оказаться пострашней укуса!
Иван Иванович усмехнулся еще раз, уже открыто.
– Однако дерзить вы не боитесь! Думаете, это смелость? Нет, в данном случае глупость. Но я действительно внимательно слушал ваше… гм… выступление и действительно записывал, пытаясь понять: разоблачаете вы религиозные мифы или их пропагандируете…
Трофимов ждал продолжения, рассматривая серое, с ранними морщинами, лицо собеседника, заметно пробивающуюся щетину, обветренные губы, светлые, навыкате глаза, которые в свою очередь внимательно рассматривали его. Куратор явно ждал вопросов типа: «И как впечатление?» или «Что же вы записали?», или «Ну что вы, конечно разоблачаю!» Но не дождался и сам нарушил молчание.
– Да-а-а, товарищ доцент, вы мастерски обошли все острые углы. Почти все! И сделали это так виртуозно, что невольно появилась мысль: кто вас этому научил?
«Вот тебе на!» – изумился доцент. А вслух, с тем же изумлением спросил:
– Кто научил?! Чему научил?!
– Виртуозно уходить от прямых ответов. Не подставляться, чтобы не выдать себя неосторожным словом. Вертеться, как уж под вилами – знаете эту старинную русскую поговорку?
– Знаю, – растерянно сказал Трофимов, недоумевая, кто мог учить кандидата наук отвечать на вопросы студентов, если это его прямая должностная обязанность. И при чем здесь какие-то ужи, какие-то вилы?
– Ну вот! – обрадовался Иван Иванович, улыбаясь до ушей. – А притворяетесь: «Кто научил, чему научил»?! Скрывать правду очень непросто, это целая наука! И ей, науке лжи, специально учат!
– Не понимаю вас, – сухо сказал Трофимов. – Я работал только в Эрмитаже и в университете. Ни там, ни там меня ничему подобному не учили!
– Вот вы и прокололись! – куратор согнал улыбку и нахмурился. Только что перед Трофимовым сидел доброжелательный свойский парень, почти друг, и вдруг превратился во враждебно настроенного противника.