На троих

Я видела, как силуэт Давида мелькает сквозь чуть неприкрытые жалюзи в широкое окно, ведущее в коридор. Из стороны в сторону, как маятник. Брутальный альфа-самец выбежал из родильного зала, как только начались потуги и я начала орать как бешеная от дикой разрывающей промежность боли. Меня словно резали на живую, а я ничего не могла с этим сделать. Задыхалась, не слыша криков акушерки, чтобы выровнять дыхание и перестать вопить, словно раненая волчица.

- Давай, Лана, прекрати паниковать и хорошо потужься! – командовала врач, сидя между моих раздвинутых ног.

Чтобы я еще рожала этому амбалу с гигантским членом?! Да никогда в жизни! Я вцепилась как сумасшедшая в поручни кровати, и думала, что могу запросто их погнуть, не смотря на крепкую сталь.

- Еще немножечко, давай-давай – призывала меня собраться акушерка, но я обессиленная уже хрипела и пыталась проглотить слюну. В горле была абсолютная сушь и от бесконечного рваного дыхания, крика, я казалось скоро потеряю голос.

Я сделала еще одну попытку, наконец-то сильно потужившись, ощутила как крупный скользкий комочек, задел мою внутреннюю сторону бедра, касаясь невероятной горячей шелковистостью.

И детский крик, такой громкий, словно начало новой эры, когда моя жизнь резко развернулась на 360 градусов, изменила во мне многое и заставила сделать безумный выбор, полагаясь только на удачу.

В родильный зал сразу, словно коршун влетел Давид. Он даже не смотрел на меня, его интересовал крохотный сверточек на руках у акушерки. Та, улыбаясь подала ему и озвучила все параметры при рождении детей.

Я никогда еще не видела Давида таким. На сколько поменялось его выражение лица, а глазах отразилась безграничная нежность, словно он держал самое дорогое сокровище в мире. Его внушительное телосложение резко контрастировало с малышкой в белой пеленке.

- Давид… - тихонько позвала я, облизывая пересохшие губы

Он приблизился ко мне и подал нашу крошку на руки. Это была моя самая сладкая девочка и копия папы. Острый пронзительный взгляд черных глаз-пуговок уже гипнотизировал меня и делал безвольную жертву. Ох, и будет доча мной манипулировать в будущем!

- Ну, что мама, сегодня вечером ты моя… - прохрипел в ухо мне Давид, намекая на жаркий секс

Я хихикнула и негромко произнесла, чтобы не услышала врач, которая убирала инструменты и уже собиралась нас оставить одних:

- Размечтался, мне нельзя пару месяцев и думать о сексе, не то, что заниматься – иронично улыбнулась, словно пытаясь задеть Давида

- Ты забыла альтернативные варианты – и в глазах моего мужа загорелся огонь похоти и безудержного разврата.

- А вообще, мне нужны двое сыновей, кому-то же надо будет передать бразды правления моей империей. Так, что по окончанию двух месяцев не рассчитывай на отдых – громогласно объявил Давид, широко улыбаясь.

Это было мое счастье, которое внезапно рухнуло на меня чуть больше четырех месяцев назад. После нашего разговора в моей кухне, будто что-то надломилось. Я до сих пор не знаю, что стало такой неожиданной переменой в отношении Давида. Моя беременность, мое внезапно ухудшившееся состояние здоровья или то, что Тагир стал ко мне настолько близко, что Давид понял, что может потерять меня навсегда. Обострённое ли соперничество вдруг стало отправной точкой наших непростых отношений. Для меня это навеки останется загадкой, подходить и спрашивать к Давиду, я не хотела. Не хотела рушить и пытаться искать истину в том, к чему я так долго шла, чего так долго желала и хотела. Наша свадьба прошла достаточно скромно и без помпезности, которую так любят устраивать богатейшие мира сего.

Однажды Давид спросил меня, чего я хочу и о чем сильно мечтаю, и мой ответ был такой:

- Я уже счастлива, больше мне ничего не нужно. Главное, что мы теперь вместе – и тут же решила перекинуть вопрос – А ты?

- А я уже нашел то, чего вовсе и не искал, и теперь не отдам никому и никогда – он усмехнулся, а я, обхватив его мощные плечи, прижалась губами к его чуть небритой щеке  

***

Давид.

Наблюдая как Лана носится за Миа по огромной гостиной в уговорах одеться и пойти погулять, Давид вспоминал те события, которые произошли почти два года назад. Веселый озорной смех дочки скрадывал все мрачные моменты от размышлений. После драки с Тагиром внутри, глубоко в душе будто что-то изменилось, стало из черного в белоснежное и чистое. Давид выследил куда отправился этот глуповатый гангстер и как только джип Тагира затормозил на парковке, он понял – Тагир либо с Ланой, и уже давно, или еще есть шанс все исправить. Он отказывался верить самому себе. Гнал мысли о том, что влюбился в первый раз словно глупый мальчишка. Этого не должно и не может быть! Давид все контролировал, все было по его указу, предусмотрено, распланировано. Ему в этой жизни не на кого надеяться, кроме как на себя. Давид вырос в приемной семье, небогатой, неизбалованной всякими материальными благами. Возможно, именно поэтому он шел всегда напролом, ему хотелось изменить все, перекроить под себя, заставить мир смотреть на него со страхом, надеждой, подчиняться по первому же требованию. Но после знакомства с весьма таинственной особой, которая так жестоко отомстила за брата, которая рушила все стереотипы о девушках, которые видели только деньги и статусность, Давид отказывался сам себе признаваться, что его грубость – это уже проявление некой симпатии, которую хотелось спрятать как можно дальше. Показать, что он сходит с ума, когда видит ее улыбку, ее невинные жесты, как Лана ненамеренно облизывает язычком губы, когда что-то увлеченно рассказывает, когда морщит нос от напряжения, создаваемого оргазмом, все это было афродизиаком для его тела, для его брутальной души, ледяного сердца, к которому доступ был закрыт. За эти несколько месяцев все могло сложиться совершенно по-другому, и Давид точно бы проиграл в этой непростой схватке между своей хладнокровностью и нахлынувшим чувствам. Еще чуть-чуть и больше они никогда бы не встретились. Лана позже все рассказала ему, что Тагир предложил сразу же ей выйти замуж, что она согласилась в тот вечер, пока не явился Давид и не поставил жирный крест в их возможной общей судьбе с главным преступником Нью-Йорка. Это обстоятельство пробирало порой до дрожи. Потерять Ее навсегда Давид был не готов и не смог бы дальше жить. Это был бы конец его империи, это была бы верная смерть.