Первый и последний

— Я люблю тебя, — шепчу я.

— И я люблю тебя, — отвечает Дрю.

И мир возвращается на место. Как будто последние несколько месяцев я скиталась по пустыне в поисках глотка воды, а теперь набрела на оазис, напилась живительной влаги и мое тело снова ожило. Словно заново родилась.

Дрю скидывает со своих лодыжек застрявшие там джинсы, подхватывает меня под попу и несет в ванную, не переставая покрывать нежными поцелуями лицо и шею.

— Я так сильно соскучился, — говорит он. — Надеюсь, у тебя ничего не запланировано на ближайшие три дня, потому что я не планирую тебя выпускать из спальни.

— Нет, у меня запланирован отдых на ближайшую неделю.

— Тогда я продлю свой мини-отпуск, чтобы все это время пробыть с тобой.

— Ты идеальный, знаешь? — спрашиваю я, пропуская через пальцы его волосы, и целуя, а потом отвечая на поцелуй.

— Только с тобой.

Глава 35

Дрю

— Мистер Нортон, есть. Всю информацию выслала вам на электронную почту. Только давайте, как и договаривались, оформим все в течение недели. Обычно не делаю ничего на заказ, но Адам очень просил за вас, так что прошу вас без проволочек. Он не должен попасть в систему, иначе потом все буде намного сложнее.

— Спасибо, миссис Стэтхэм. Я бесконечно благодарен. И да, мы все сделаем в течение недели. Через три дня буду у вас.

Мы прощаемся с ней и я откладываю телефон на прикроватную тумбочку. Несколько дней я искал удобного случая, чтобы поговорить с Долли и озвучить ей свой план. Но, как всегда и бывает в таких ситуациях, удобного не представилось. Да и может ли он быть, когда на кону судьбоносное решение? В любом случае, Стэтхэм не оставила мне выбора, поэтому я буду вынужден обсудить все с Долли уже сегодня.

— Все улажено, — говорит Долли, заходя с террасы. Она прыгает на кровать и смотрит на меня с улыбкой. — Мы можем поехать завтра. Например, выехать утром, а в воскресенье вернуться. — Она ложится и потягивается, как кошка. — Жду-не дождусь, когда мы окажемся в дали от всех и всего, в тишине леса. Ох, Дрю, это будет круто. И я знаю, что у меня там родятся еще десятки идей. Это так волнительно.

Я смотрю на то, как довольная Долли потягивается и выгибается на кровати, ласкаю взглядом ее нежное тело в моей футболке, а мысленно пытаюсь просчитать, как ей преподнести большую новость. Готова ли она подумать над моим предложением? Не оттолкнет ли это ее? Не пойдет ли она покупать новые черные вещи взамен выброшенных?

— Детка, — прерываю я ее вдохновленный монолог. — У меня к тебе есть разговор.

— Знаешь, Дрю, когда так говорят, то уже заранее подразумевают, что собеседнику не понравится сказанное.

Я улыбаюсь. Моя умная девочка.

— Не исключаю такой вариант. Но все же выслушай меня и постарайся спокойно отреагировать на мои слова. — Долли садится и внезапно вся легкость улетучивается из ее взгляда. Тело пронизывает напряжение, которое видно в каждой его части: ровной спине, скрещенных ногах и руках, которыми она хватается за свои лодыжки.

— Давай, Нортон. Выдавай свою ложку дегтя, — заявляет она с напускным безразличием.

— Я хочу, чтобы мы усыновили ребенка. Адам помог мне договориться с больницей в Вашингтоне. Мы можем усыновить его сразу, до того, как он попадет в какой-нибудь приют, — я выпаливаю все это на одном дыхании, чтобы не позволять выражению лица Долли сбить с меня настрой.

Тишина. Лицо Долорес не меняет своего выражения. Каждая часть ее тела похожа на каменное изваяние, а глаза напоминают лед на самом синем озере. Один удар сердца. Два. Три. А потом Долли как будто оживает. Она вскакивает с кровати и начинает метаться по комнате. Кусает губы, дергает волосы, и не останавливается ни на секунду.

— Какого хрена, Дрю? А? какого хрена, я тебя спрашиваю? О чем ты думаешь? Ты сейчас пытаешься давить на меня, да? О, бедная-бедная Долли. Раз уж она не может сама родить, давай будем утешать ее чужим ребенком. Это не гребаный кот, Дрю! — кричит она. — И не собака! Мы не можем просто прийти в приют и просто забрать понравившегося щенка! Ты же говорил, что можешь быть счастливым без детей. Что тебе меня достаточно! Ты врал! Ты все это время обманывал меня! Потому что ты хочешь детей. И знаешь? Это нормально. Правда, нормально. Хотеть детей это… Их все хотят. Не может быть нормальной семьи без детей. Без них мы просто пара, правда? Да? Мы ведь просто пара. А с детьми мы могли бы стать настоящей семьей. Но мы не сможем. Не сможем. Потому что… потому что…

Внезапно она падает на колени и складывается пополам, задыхаясь от рыданий. Долли издает такие звуки, которые рвут мое сердце на мелкие куски. Я подбегаю к ней и сажусь рядом на пол. Перетягиваю ее к себе на колени и крепко сжимаю в объятиях. Раскачиваю Долли, пока она выплеснет всю свою боль. После операции она ни разу не плакала. Не проронила ни слезинки. Она как будто впала в кататонический ступор. Долли делала все на автомате. Она двигалась, но только по необходимости, отвечала однозначно и ни разу не была инициатором разговора. И только после возвращения она ожила и стала похожа на себя прежнюю. А теперь я заставил ее заново столкнуться с ужасом пережитого. Я вынуждаю ее снова пройти через кошмар и муки. Ругаю себя. Слишком рано, так не вовремя. Но сделанного не воротишь. Теперь мне осталось только погасить этот пожар и отстроить все заново.

Когда Долли немного успокаивается и истерика сменяется тихими всхлипываниями, она вцепляется в обнимающую руку. В этот момент я решаю, что настало время продолжить то, с чего начал.

— Наш малыш ждет нас в больнице Вашингтона. Он родился вчера. Его мамы не стало во время родов. И теперь он сам. Один на весь мир. У него голубые глаза и светлая кожа. Как у тебя.

Я замолкаю, ожидая реакции. Долли ничего не отвечает некоторое время, только сильнее жмется ко мне и тяжелее вздыхает. Я качаю ее на руках, пока всхлипы совсем прекращаются. Решаю, что пока хватит разговоров, но в тишине спальни внезапно раздается хриплый от слез голос Долли:

— Как его зовут?

Я тяжело вздыхаю. Не знаю, миновал ли кризис, но мне чертовски приятно осознавать, что она меня все же услышала и готова это обсудить.

— У него пока нет имени. Думаю, ему будет приятно, если его назовет будущая мама. Как бы ты хотела назвать нашего сына?

— Шон.

— Интересный выбор имени.

— Звучит, правда? Шон Нортон.

— Звучало бы, даже если бы его звали Питер.

— Мне нравится Питер, — тихо отвечает Долли. — Питер Нортон. Даже лучше, чем Шон.

— Шон тоже хорошо.

— Но не так, как Питер, правда?

Мне не нравится тон. Настораживает ее спокойствие и какой-то упрек в голосе. Их не должно быть. Долорес эмоциональная женщина и все ее эмоции всегда видны на лице и выражаются в экспрессивном поведении. Но сейчас она слишком спокойна. Тон разговора бесцветный, равномерный. Она так не разговаривает. Долли каждое слово всегда выделяет определенной интонацией, а сейчас она произносит их так, как будто ничего не чувствует.

— Долли…

Я не успеваю договорить. Она вскакивает с моих коленей и поворачивается ко мне заплаканным лицом. Ее нос покраснел и опух от слез, щеки горят нездоровым румянцем, а глаза наполнены болью и сожалением.

— Я хочу, чтобы ты ушел.

— Куда? — спрашиваю, хоть и в глубине души понимаю прекрасно, о чем она говорит.

— Уезжай к себе домой.

— Но это…

— Мой дом! — заканчивает за меня Долорес. — Это мой дом, — повторяет она на случай, видимо, если я вдруг не услышал. — Уходи, Дрю. Пожалуйста. Мне надо побыть одной.

— Долли, я могу переночевать в гостевой спальне.

— Нет. Сегодня ты ночуешь дома, Дрю. У себя дома. А я остаюсь у себя.

Я встаю и смотрю на нее.

— Ты хочешь подумать о моем предложении? — хватаюсь за последнюю соломинку.

— Я хочу подумать о том, как буду жить после развода. Завтра приезжай забрать свои вещи. Из моего дома. — Слово «моего» она произносит громче и четче остальных.