Сброд

Один парень по прозвищу Тощий говорил, что видел, как он расшвырял кучу консервных банок и что-то злобно пробормотал. Однако, Тощий мог и соврать. Он был треплом.

А вот то, что этот человек расстрелял шайку клубовских – было правдой. Об этом говорил весь Город: всех клубовских поубивали, кроме Палкина. Его этот неизвестный не то пощадил, не то пожалел пулю.

Было в центре Города одно здание. Оно выделялось среди одинаковых трёхэтажных домишек. Большое здание, с колоннами, а внутри холл и просторный зал с каменным полом. Это сооружение горожане называли клубом или ДэКа. И предназначалось оно, наверное, для массовых сборищ.

Только здание это ещё в первый год заняла банда семерых вояк. Гостей они не любили, поэтому к ним мало кто совался. Этих вояк и прозвали клубовскими. Никто и подумать не мог, что всех их положат в один вечер.

У ДэКа была небольшая территория, ограждённая стальным забором. И на территории стоял свой оружейный автомат. Пистолетов он, понятное дело, давно не печатал. Да никакие автоматы в Городе оружия давно не печатали. Все, кто мог, уже своё получили.

А этот мужик взял да пошёл через калитку прямиком к автомату. На улице стоял Палкин, он сразу заметил непрошеного гостя и крикнул остальным.

К тому времени, как незнакомец приложил к автомату палец и дожидался, когда в окошко свалится пистолет, клубовские уже обступили его полукругом.

Они молча стояли на расстоянии и с любопытством наблюдали, как кто-то впервые за свои три года получает оружие. Да ещё так, ни о чём не думая, вторгся на территорию ДэКа. Так нагло, будто и не слышал ничего про клубовских.

Всё это рассказывал горожанам Палкин. Он стоял тогда с краю, а в центре был Шамс, лидер их банды. Палкин говорил, что ясно видел, как этот мужик вынул из автомата длинный револьвер с чёрной рукояткой и с голубым воронением.

– Врёшь! Всё ты врёшь! – кричали ему. И чего горожанам было ему верить? Всем поголовно в Городе оружейные автоматы выдали мелкие самозарядные пистолеты. Одинаковые, целиком чёрные.

Давно ходили слухи, что есть в городе всего один револьвер с голубым воронением, и что одни неприятности от него. Все его обладатели ныне покойники… Но всё это были сказки для дураков.

Палкин от души клялся, что смотрел на блестящую поверхность в упор. И видел в нём своё отражение, когда ОН взвёл курок перед лицом Шамса. ОН. Так Палкин называл того пришельца, пока рассказывал всем. Не мужик, не парень, не человек. ОН.

– ОН сунул револьвер в карман и к нам развернулся. Думали, сейчас перепугается, а ОН только на нас глянул и в сторону, – говорил Палкин. – Мы пошли за ним. Седой остановил его, взяв за плечо, вежливо попросил задержаться.

Все, кто слушал Палкина, представили эти ухмыляющееся рожи. Клубные всегда были самодовольны и уверены в себе.

Мужик обернулся и потребовал убрать от него руки. Он держался очень смело, будто не понимал, что эти семеро могут его как клопа раздавить.

Шамс попросил его отдать оружие и патроны. Он всегда сначала просил. Сколько людей отдавали ему своё имущество ещё до того, как он попал в Город. Шамс на приграничной дороге мог остановить любую машину, которая ему понравится, заявить, что отныне она переходит в собственность оборонительного отряда.

И люди готовы отдать всё, чтобы не стать «случайно убитым в обстреле». Некоторые оказывались и «случайно убитыми». Сколько таких было на руках Шамса? А потом эти руки ему жали, вешали медали на грудь, благодарили за то, что храбро сражался за свободу республики.

Когда Шамс оказался в Городе, он и тут преуспел. Собрал таких же, как он сам, и жил по принципу: хочу – возьму. И револьвер с голубым воронением был ему очень нужен как трофей, как символ власти.

Только человек этот оказался не тем орешком. Монах схватил непрошеного гостя за куртку и бросил от себя, собираясь опрокинуть на землю, но тот устоял. Он только отшатнулся на два шага и грозно посмотрел на клубовских.

Шамс достал свой самодельный нож. Палкин понял, что больше он просить не будет. Шамс никогда не вынимал свой нож просто показать.

И тут произошло невообразимое. Палкин почувствовал, что не может шевельнуться. Он твёрдо стоял на ногах, но тело его окаменело. Даже глазами было трудно водить. Когда Палкин пересказывал это во второй раз, он добавил, что в эту минуту почувствовал бусину в мозгу. Чувствовал, как она жжётся.

И все замерли! Седой, Кира, Монах, Тошка, Кротов, и Шамс замер с перекошенным лицом и с ножом в руке.

А этот человек достал из кармана револьвер, раскрыл его и стал по одной заряжать пули в барабан. Всё это время клубовские смотрели на него. Все, кроме Монаха. В тот момент, когда все остолбенели, Монах опустил голову и больше не смог её поднять.

Палкин стоял сбоку, и ему было хорошо видно и Шамса, и того, что заряжал револьвер. Палкин изо всех сил старался пошевелиться, но ничего не происходило.

Шамс обливался потом, прыскал слюной, и нож дрожал в его руке. Мужик, не выражая никаких эмоций, взвёл курок, направил дуло в лоб Шамсу и снёс ему выстрелом полголовы.

У Палкина от шума зазвенело в ушах, однако он даже не смог моргнуть. А потом мужик снёс башку Седому. Его тело свалилось на брусчатку рядом с Шамсом. Тошке прострелили грудь и Монаху тоже. Бах! Бах! Бах! Бах! Четыре трупа.

Кротов смотрел во все глаза и тихо стонал, когда дуло револьвера коснулось его носа. Бах! Нет Котова. Голова его разлетелась. И Кире в висок последнюю пулю. Бах! Мёртвый Кира.

Нет больше клубовских. Один только Палкин остался, насквозь мокрый от пота. Мужик на него посмотрел, раскрыл револьвер и стряхнул пустые гильзы.

Палкин не думал, что сейчас и его застрелят. Он вообще ничего не думал, он не верил, что всё это на самом деле происходит. Это было похоже на сон. Ведь только во сне человек пытается, но не может шевелиться.

– ОН достал из кармана всего одну пулю, вставил её в барабан, постоял, постоял, потом убрал револьвер в карман и ушёл, – так Палкин всегда заканчивал свой рассказ. – И только когда ОН пропал, я смог пошевелиться. ОН их всех перебил. ОН!

– Что ты всё он, да он! Кто он-то? – слушали его с раздражением и спрашивали грубо, с издёвками. Клубовские много врагов себе нажили и теперь все хотели с Палкиным поквитаться.

– ОН… Этот… – Палкин крепко задумался, а потом сказал. – Бог! Да, Бог!

«Что ты несёшь?», «Какой ещё Бог?», «Совсем сбрендил!», – кричали те, кто его не видел. А те, кто видел, не кричали. Каждый из них почувствовал, что нельзя сказать точнее. Бог. Все, кто видел того мужика, признали его Богом. И никто до Палкина не додумался… не осмелился его так назвать.

– Не тот Бог! Нет! Не из этой… – Палкин пытался вспомнить слово «Библия», но не смог и сказал иначе. – Не из церкви Бог. Другой. Местный Бог.

Палкина допрашивали трижды. После внимательнее осмотрели трупы. Кто-то нашёл гильзы. Совсем другие гильзы, не такие, как в мелких пистолетах. Доктор отковырял в брусчатке пулю. Она была целёхонькая, в медной оболочке. Пулю посмотрели на свет, и все согласились, что это совсем не обычный боеприпас.

Значит и человек, которому автомат его напечатал, тоже не обычный. Горожане забеспокоились. Раз он клубовских расстрелял в одиночку, так он и кого угодно может. Бог – не Бог, но опасный тип явился в Город. Тут и своей мрази хватало…

Палкина допросили ещё несколько раз, а потом сказали, что в ДэКа ему больше делать нечего, и если жизнь дорога, пусть валит куда подальше и на глаза не показывается. Палкин перечить не стал. Какой ему теперь без дружков.

Он попросил толпу горожан забрать кое-чего из ДэКа. Ему позволили. Палкин вышел с мешком через плечо и ушёл. Долго его потом никто не видел, даже стали поговаривать, что Палкина тихонько убили и бросили в дыру на северной окраине. Это были только слухи. Нормально с ним всё было… До поры до времени.

А освобождённый от клубовских ДэКа взволнованные горожане всё-таки решили сделать местом для встреч, чтобы обсуждать всякие необычные случаи. И один такой случай уже надо было обсудить. Дурак-корреспондент радио так его и обозвал: «Возвращение Бога».