Милинери

В номере Богдана было тихо, на стук в дверь никто не ответил. Поразмыслив, Соня спустилась вниз в холл гостиницы. Хозяин, коверкая французские слова, объяснил, что «мсье из соседнего номера» ушел рано утром. Соня вернулась в свой номер и села у окна, не зная, что предпринять. Ветерок донес с улицы запах свежей выпечки. Все путешествие она питалась впроголодь, и вчера заснула, не успев поужинать, поэтому есть захотелось нестерпимо.

Со стороны моря вновь раздался гудок парохода. Соня подумала: «А вдруг это причаливает пароход из Ялты? Ведь семья не сможет разыскать меня в этом огромном городе! Нельзя терять время, сидеть и ждать Богдана. Мне надо быть на причале весь день».

Выйдя на улицу, она в нерешительности остановилась. Попыталась прочитать название гостиницы, не смогла, вернулась в холл. Расспросив хозяина, постаралась запомнить название отеля, что-то вроде «Есил кесе». И теперь уже более уверенно отправилась в сторону моря. Улица, разветвляясь, извивалась змеей. Ноги сами привели Софью к кондитерской, откуда так вкусно пахло свежей выпечкой и кофе. «Ничего страшного, если я быстренько позавтракаю», – подумала девушка и села за свободный столик. К ней, лучезарно улыбаясь, устремился симпатичный официант. Однако ни одного слова в его быстрой речи она не поняла. На помощь первому подошел второй официант, постарше.

– Мадмуазель русский? – спросил он, – Как платить? Мы принимай только осман лира!

Софья открыла кошелек. Там лежали керенки, крымские рубли и немецкие марки. Официанты дружно помотали головами, лучезарные улыбки тут же исчезли, и, потеряв к ней всякий интерес, они удалились. А ей ничего не оставалось, кроме как покинуть кафе под насмешливыми взглядами других посетителей.

Чуть не плача от голода и унижения Соня шла по улице. Потом спохватилась, что, кажется, идет не в ту сторону. Повернула обратно, но за углом никакой кондитерской не оказалось. Она прошла еще несколько метров, свернула в одну улицу, потом в другую и поняла, что окончательно заблудилась, и уже не знает, в какой стороне ее гостиница, а в какой порт.

А вокруг кипела чужая жизнь, звучала непонятная речь. Две турчанки развешивали ковер на просушку на балконе второго этажа, и старшая что-то сердито выговаривала младшей. Из ворот дома напротив вышли мужчина в красной феске и женщина в расшитом шелком кафтане поверх платья. Мужчина запер ворота и деловито пошел вверх по улице, женщина молча засеменила следом, придерживая узел с поклажей на голове. Город жил своей жизнью, и никому не было дела до потерявшейся в его улочках Сони.

Низкий пароходный гудок раздался слева. Софья рассудила, что главное сейчас поскорее попасть в порт, поэтому свернула налево, решив идти на звуки моря. Улицы по-прежнему изгибались, ветвились, но она ориентировалась по мелькавшим между крыш лазурным лоскуткам воды и, наконец, вышла на берег. Оглядевшись, поняла, что оказалась довольно далеко от порта. Идти по влажному песку было тяжело, тонкая ткань платья липла к взмокшему телу, однако возвращаться в паутину незнакомых улиц Соня не решилась, пошла по берегу мимо каких-то складов, контейнеров, груд ящиков, тюков.

Около одного из строений она увидела трех мужчин, сидевших на корточках вокруг костра. Все они с любопытством уставились на девушку. Она постаралась прибавить шаг, но один из турок нагнал ее, что-то спросил.

– Я не понимаю, – ответила Соня и почти побежала. Впереди показалась набережная с гуляющими людьми. Но преследователь не отставал, схватил ее за руку, потащил назад, к строению. Оттуда к ним приближались еще двое. Соня отчаянно вырывалась и кричала:

– Пустите!… помогите!… ой, мамочка!… Богдан!… Богдан!!!

Услышала, что кто-то бежит со стороны набережной. Мимо ее лица просвистел кулак, и турок кулем свалился к Сониным ногам, выпустив ее руку. Богдан, а это был он, повернулся к двум товарищам ее преследователя. Лицо его исказил звериный оскал, глаза сузились в щелочки и горели холодным огнем, отчего он стал похож на готового к нападению волка. Турки развернулись и бросились наутек, не дожидаясь его кулака. Соня и сама испугалась его вида. Богдан шагнул к кромке воды, ополоснул лицо, и уже с обычным видом повернулся к Соне, спросил строго, как нашалившего ребенка:

– Пойдем на набережную, дорогой расскажешь, как тебя сюда занесло, и почему ты не дожидаешься меня в гостинице, как договорились.

Он перешагнул через пытающегося встать парня, взял ее за руку, увлек за собой.

– Но как?.. Откуда ты тут?…

– Это счастье, что я был тут, услышал твои крики.

Соня поежилась, представив, что бы с ней было, не окажись Богдан неподалеку.

– Откуда, откуда… Деньги нам на завтрак зарабатываю, лиры их османские, чтоб их…

– Как?

– А пойдем, сама увидишь как.

На набережной стоял небольшой складной мольберт. Рядом, на парапете, лежал уже виденный Соней чемоданчик, в котором оказались краски, кисточки, и измазанная красками палитра, а к мольберту был прикреплен незаконченный рисунок: вид на море, парусник, причал. Богдан взялся за кисти.

– Так ты художник? –удивилась Софья. – Ты мне об этом не сказал.

– А ты не спрашивала. Садись-ка на парапет, будешь моей моделью. На твой портрет покупатели точно найдутся.

Соня послушно уселась, подставив лицо осеннему солнышку и свежему бризу. Она думала о том, что Богдан прав, она рассказывала ему о своих злоключениях, но не удосужилась поинтересоваться его историей. Обсуждались только ее проблемы. Или он сам переводил разговор на то, что ее волновало, предупреждая расспросы? Она совсем мало знает об этом мужчине, дважды за последние дни спасавшем ее. Соня смотрела на его вдохновенное лицо, обрамленное длинными волосами, на кисточку в ловких пальцах и думала о том, что ей интересно с этим человеком, хочется узнать, понять его.

Глава 8. Двуликий Янус

На смену долгой, теплой осени неизбежно пришла промозглая, ветреная зима. Вот когда Софья пожалела о теплых вещах, брошенных в вагоне под Ростовом! Ей пришлось распрощаться с любимыми серьгами, чтобы купить зимнюю одежду. Покупали вместе с Богданом в одном из многочисленных магазинчиков недалеко от гостиницы, поэтому Соня теперь, выходя на улицу, почти ничем не отличалась от обычной турчанки. Помимо тепла этот наряд имел то преимущество, что в нем она не привлекала внимания и чувствовала себя более защищенной. К тому же, в этом был элемент игры, новый образ забавлял ее, она чувствовала себя словно на маскараде.

Рано утром они с Богданом спешили по сбегающей вниз к морю узкой улочке к набережной Эминеню. Там ее спутник раскладывал на парапете или на лавочке свои картины, расставлял мольберт и ждал заказчиков, покупателей, а Софья, купив по пути у уличного торговца горячий симит – бублик с кунжутом, и плотнее, по самые глаза, завернувшись в теплый платок, спешила дальше к Галатскому мосту. С надеждой вглядывалась она в корабли, входящие в акваторию внешнего порта, высматривая знакомый Андреевский флаг. Но суда, чаще всего, оказывались военными, немногие пассажирские приходили из других портов, из Ялты транспортников не было.

А вечерами или в штормовую погоду, когда корабли, опасаясь сильного течения, не заходили в Босфор, Соня помогала Богдану растирать краски, грунтовать холсты. Ей нравилось наблюдать за тем, как он рисует, как на холсте возникает и оживает знакомый пейзаж, приобретая какой-то новый, несколько таинственный смысл. Но сам автор относился к своим творениям слегка пренебрежительно.

– Разве это живопись? – говорил он в ответ на Сонину похвалу. – Так, сувениры для невзыскательной публики. Но придет время и для настоящих картин.

Софью манили к себе холст, кисти, ей хотелось попробовать свои силы. Господин Зорин, учитель рисования в институте благородных девиц, хвалил ее способности, говорил, что у Осинцевой есть чувство гармонии, видение перспективы, плавность линий. У нее получались неплохие акварели, но вот с масляными красками работать не приходилось. Со стороны казалось, что в этом нет ничего сложного. Она попробовала – получилась грубая мазня. Богдана развеселила Сонина попытка, да так, что у девушки слезы навернулись. Заметив это, он прекратил насмешки и взялся объяснять азы работы с красками. Софью увлекли эти уроки. Она с восхищением наблюдала, как нарисованный ею цветок оживает под его кистью. Несколько уверенных мазков – и рисунок становится объемным, появляется восковая прозрачность лепестков, дрожащая капелька росы, в которой отражается целый мир. Волшебство! Софья оказалась способной ученицей, и пришел день, когда Богдан вполне искренне похвалил ее работу.