Страница 2 из 19
– Ограбили? Что брать-то, коль театр в убытке весь месяц из-за политесов с местным атаманом.
– Душа моя, твои спектакли мне погоды не делают, одни слёзы. Извини, управляющий с фабрики только что приходил, надобно смотреть отчёт. – Он принял одежду и положил вместе с ридикюлем на стол так, как это делают люди, приученные с уважением относиться к дорогим вещам. Несмотря на бережное обращение, раздался новый стук.
– Да что у тебя там такое?
– Любопытный. Всё-то тебе надо знать! Дамские штучки.
– Мне интересно, – позабыв университетское образование, внук бывшего крепостного без церемоний полез в ридикюль. – Ого, а это зачем? – В руках мецената оказался дамский браунинг с изящной гравировкой и щёчками из слоновой кости.
– Не твоё дело! – Серафима попыталась отнять, но безрезультатно.
– Нет, так не пойдёт. Объяснись. Невозможно актрисе носить с собой такие штуки. Ты что террористка?
– Морозов, у тебя паранойя. Забыл, что подарил мне авто? Так вот, для обороны ношу.
– Я запрещаю с этим ходить. Наверняка у революционеров взяла. Скорее себя пристрелишь, чем разбойников, – заявил Савва и по-хозяйски отправил оружие в ящик письменного стола. – Поменьше по собраниям будешь ездить. И мне спокойнее.
– Подожди, так я что, вечно к тебе пришитая должна быть. Я актриса, мне публика нужна, а с тобой скучно.
– Однако это не мешает брать деньги на развлечения.
– Ах так! Ещё и попрекаешь! Тогда зачем даёшь? У меня разве есть выбор? Теперь эти дурацкие гастроли. Всё твоя ревность. Чем тебе не угодил Максим? Вполне милый человек.
– Так ты с ним спишь? А мне неприятно!
– И что с того? Полная глупость. Это самое малое, что я могу для него сделать.
– Послушай, Серафима, всему есть предел. Ты что хочешь? Выражайся яснее.
– Да уж куда яснее. У Пешкова идея есть, он рабочим мечтает помочь. Это ведь он написал: «Пусть сильнее грянет буря!». А ты эксплуататор.
– Твой любимый Чехов его «Песню» обозвал набором трескучих фраз. Не понимаю, что ты в этом хлыще нашла? Данко из купеческой лавки? Шёл бы в театр, там ему и место, однако ж нет, в бунтовщики записался. Сам работать не хочет и других подбивает. Мне надоело выкупать его из полиции, довольно! И на «Искру» больше не проси. Ты только вспомни, какую бойню в Москве устроили! Не желаю оплачивать этот безобразие.
– Слушай, Морозов, с тобой очень трудно. Тебе не говорили?
– Много раз и неоднократно, однако ж, вот я здесь, а оне вон там за дверью с протянутой рукой.
– Гадость придумал. Этак и про меня можно сказать.
– А что нет? Чем ты лучше? Вон и браунинг себе завела. Ещё неизвестно для чего.
– Ах так! Ну, и сиди тогда здесь один, как биндюжник. Очень даже что и похож, только в костюме.
Обиженная хамским обращением Серафима выскочила, хлопнув дверью. Через минуту со двора раздался клаксон локомобиля, оставившего после себя гневное облачко пара. Фабрикант с тяжёлым вздохом пододвинул арифмометр Однера, раскрыл амбарную книгу и углубился в баланс, проворачивая время от времени с металлическим хрустом ручку для суммирования латунных цифр.
***
Солнце уже приготовилось отметить на небе середину, когда раздалось шипение паромобиля, сбросившего под колёса избыток давления через защитный клапан. От деревьев вылетел, нервно подскочив на рессорах, новенький экипаж «Лесснера» с американским откидным верхом. Маэстро побежал навстречу, отчаянно размахивая руками, словно фанат Иоганна Штрауса. Когда водитель в перевёрнутой кепке снял очки-консервы, под ними обнаружились лучистые светло-карие глаза. Такие бывают у очень особенных барышень, но тогда Ленар и не думал за это беспокоиться, устав от ходьбы в густом от жаркого солнца воздухе.
– Подвезёте? Ещё сотня шагов по здешним пустыням, и я разделю судьбу бедного Йорика1. Минутку, – маэстро протёр рукой воображаемое стекло, – невероятно! Господь услышал мольбы датского принца, – он пристально вгляделся в лицо спасительницы, – и послал совершенство!
Барышня, подняв брови, растерянно улыбнулась:
– Иностранец? Вы из какой страны?
«Холодный Космос, везде заграница, опять вселенское непонимание! Фонарики-фонфарики, совсем забыл, где нахожусь, – нахмурился Ленар. – Так, надобно быстро, просто мгновенно вспомнить настоящий русский язык. В памяти совершеннейшая Аляска. Английский тоже не знаю, они, кажется, мяукают. А русские что – рычат сурово?»
Оставался один единственно доступный способ – это животный магнетизм. Маэстро снял платиновый перстень с чёрным алмазом и подкинул в воздух. Украшение исчезло, мгновение, достал из воротника. Барышня вопросительно посмотрела.
– Работаете в цирке?
Не понимая, о чём его спрашивают, Ленар вложил перстень в кулачок. Несколько пассов рукой, снова обнаружил украшение. Наконец барышня поддалась гипнозу. Сжав тонкий мизинец, произнёс ровным голосом, впечатывая якорь установки в подсознание:
– Вы меня понимаете. Вы меня хорошо понимаете. Вы прекрасно говорите на интеркоме. Это ваш родной язык. Вы бегло на нём говорите. Сейчас я досчитаю до трёх, и вы очнётесь. Раз, два, три! – и хлопнул в ладони.
Барышня, мгновенно позабыв о представлении, как ни в чём не бывало повторила на межпланетном языке:
– Работаете в цирке?
– Это почему?
– У вас одежда необычная.
На маэстро был тонкий сюртук из углеродных нанотрубок с магнитными застёжками, трикотажный джемпер, полуспортивные штаны, оранжевые оксфорд-броги из кожи венерианской лягушки. Костюм венчала фуражка с платиновой кокардой в форме космической яхты. Когда пылил, чё-то не подумал за одежду и полетел в домашнем.
– Позвольте представиться: Ленар Тринадцатый! – маэстро шутливо козырнул двумя пальцами, изображая польского лётчика.
– И имя странное. Как вы сюда попали, господин Ленар? Здесь в таком виде не ходят.
– Мадмуазель, не поверите, ждал вас. Действительность превзошла все самые смелые фантазии. Просто небо кареглазое в блёстках. Секунду, дайте успокоить сердце, боюсь поверить в звезду.
– Меня зовут Серафима, можно просто Фима.
– Ничего себе просто! Встреча с ангелом, доложу я вам, это всегда событие. Видите, что со мной делается – ноги подкашиваются. Вы такая прогрессивная. Как только удалось обуздать железного монстра столь хрупкой барышне? – маэстро постучал по кузову паромобиля, сверкающего множеством никелированных деталей, вовсе не понимая, как этот шедевр технической мысли умудряется ещё и ездить.
– Ой, придумаете тоже. Чуть-чуть теории, а много, много практики, – ответила Серафима и вдавила педаль ресивера. Машина, высвободив накопившееся давление, сделала резкий старт, от которого пассажир чуть не перелетел назад. – И всё же, куда направляется господин Ленар? – крепко вцепившись в руль, продолжала допытываться спортсменка.
– Тут такая катавасия. Отстал от своих, знаете ли. Вспылил, наговорил коллегам гадостей и ушёл в ночь, в пустоту. Как результат: «Выхожу один я на дорогу». Вдруг в клубах белого тумана, вы только представьте себе, летит «видение и гений чистой красоты». Судьба опять бросила трап непутёвому сыну.
Ленар по опыту знал, что для достоверности врать надо непременно на основании фактов. Ведь и взаправду вспылил, и ушёл в ночь, точнее, в предрассветную мглу.
– Занятный рассказ. Надо будет непременно что-нибудь с вами сделать.
– Сделайте, пожалуйста, только с одним-единственным условием – сердце не трогайте, это всё, что у меня осталось от прежней жизни. Серафима, при ваших достоинствах легко разбить его на мельчайшие осколки. А муж разрешает подвозить импозантных незнакомцев?
– Вы ещё и хитрец! – кокетливо ответила Фима, сверкнув очками в лучах солнца. Ей польстило, с каким изяществом незнакомец придумал узнать её свободу.
– Только чуть-чуть, ну самую малость. Ваше ангельское бескорыстье пронзило всё моё существо насквозь целых два раза.
– А когда второй?
– Эх, так и быть, сознаюсь. Чего уж скрывать очевидный факт. Вы спасли человека, истерзанного капризной Фортуной.