От перемены мест...

Дверь открылась, и в проеме показалось предельно сосредоточенно лицо Машкова-младшего. Вот уж у кого на редкость мерзкая рожа!

— Идем. — кратко приказал он мне, а я поняла, что не в состоянии сделать и шага.

То же самое понял и блондин, потому как, вздохнув, сделал несколько резких шагов и оказался прямо напротив меня.

— Давай без глупостей. — предупредил он, дернул меня за локоть и поволок на выход.

Я плелась за ним, не особо беспокоясь о том, чтобы вовремя переставлять ноги, то и дело спотыкаясь и пропуская мимо ушей все красочные эпитеты, которыми бандит меня награждал. Со стороны я скорее походила на безвольную марионетку, которая не торопится исполнить то, что приказывает кукловод. В конце концов блондин устал меня буксировать и взвалил на плечо. Я болталась как мешок известно с чем и даже не делала попыток ему помешать. С удивлением я обнаружила, что с моего лица что-то мерно капает на джинсы блондина. Поднеся непослушную руку к глазам, я поняла, что тихо плачу. А руки оказывается сотрясает мелкая дрожь. Чтобы отрешиться от происходящего ужаса я прикрыла глаза и стала мысленно просить прощения у всех, кого смогла вспомнить.

Несколько мимолетных мгновений, и я опять прикована возле окна недалеко от "царскоподобной" кушетки и ее обитателя. Машков с одержимостью, равной по силе которой я в жизни не встречала, не моргая смотрит на меня. Я чувствую себя добычей сумасшедшего ученого, а в окне загорается как будто в насмешку над тем, что меня ожидает, кроваво-красный закат. Мои руки все также неимоверно трясутся, так что приходится зажать их между коленей. В животе все свернулось тугим узлом, заставляя согнуться чуть ли не пополам. Деликатесы, скормленные мне несколько часов назад, с невероятной силой просятся обратно, но я борюсь изо всех сил. Еще не хватало выблевать содержимое желудка себе на колени. Если б рядом стоял один из ублюдков, тогда пожалуйста…

— Ну вот и все! — торжественно произнес дедуля и взял со стола голубой пузырек, похожий на те, в которых парфюмеры хранят эфирные масла. Оглядев его и откупорив крышку, он принюхался к содержимому, блаженно закрыл глаза, будто оттуда на самом деле дивно пахло, и продолжил: — Еще пара минут в запасе… Прекрасный вечер я выбрал, чтобы покинуть этот мир, не так ли? Никогда не был тем, кто покорно ждет, когда кто-то или что-то решит его судьбу. Всю жизнь выбирал свой путь сам, и, как видите, смог преуспеть и добиться успеха. Да, я многого достиг, но уходить мне отнюдь не жаль: мое дело будет жить в надежных руках сына, а дочь будет отомщена и душа ее наконец упокоится с миром…

Прямо на моих глазах разворачивался какой-то театр абсурда, на главную роль в котором я согласия не давала и вряд ли бы когда-нибудь дала. Блондин стоял по левую руку от отца и безмолвно разглядывал пол. Машков старший встрепенулся, выдохнул и одним движением опрокинул в себя содержимое пузырька.

— Пора. — кивнул он сыну и блаженно улыбаясь развалился на кушетке.

Машков-младший схватил стоявшую в углу канистру, на которую я поначалу не обратила внимания, и отвинтил крышку. В нос ударил резкий запах чего-то горючего. Блондин принялся методично поливать пространство вокруг меня. Когда он приблизился вплотную, я выпрямилась, схватила его свободной рукой за рубашку и прошептала:

— Пожалуйста, не надо. — я с мольбой уставилась в его глаза, призывая, пока еще не поздно, очнуться и передумать.

— Заткнись. — процедил он сквозь зубы и вырвался из моей хватки. Не удивлюсь, если бы в тот момент в моей руке остался клок ткани — с такой силой я в него вцепилась.

Меня затрясло еще сильнее. Чтобы не заголосить как деревенская баба, пришлось кусать до крови собственный кулак. От металлического привкуса во рту меня замутило еще сильнее, и недавний ужин все-таки вышел на свободу. Благо я успела раздвинуть колени. Похоже последнее, что я запомню, будут брызги собственной рвоты на парадных туфлях. Ох, не зря сведущие люди в гостях у врагов не едят…

У соседнего окна раздался звук чиркающей спички, и блондин картинным жестом кинул ее аккурат на занавеску. А затем без слов покинул помещение, прикрыв за собой дверь. Дедуля к тому времени валялся уже без сознания, и я была единственная, кто смотрел, как занимается пламя, пожирая римские шторы, переходя на мебель, до которой было способно дотянуться, как чернеет наборный паркет, и как дым стелется под потолком.

Искусанный в мясо кулак уже не помогал, и я принялась орать во все горло и биться в наручнике, точно зверь, волею судьбы попавший в силки. Последним воспоминанием перед тем, как нырнуть в пустоту, стал странный шум за дверью.

Первым делом пришло понимание того, что я лежу. Глаза открываться категорически не желали, но я старалась вернуть над ними контроль. Спустя пару неудачных попыток я все-таки смогла приподнять веки, но добилась лишь того, что черный фон сменился мутно-белым. Пришлось вяло моргать до тех пор, пока сквозь вязкую пелену не начали проступать бесформенные пятна. Еще несколько минут ушло на то, чтобы окончательно проморгаться и осмотреться вокруг. Голова шевелиться не хотела, так что пришлось водить глазами по сторонам, жадно вбирая в себя детали окружающей обстановки. Итак, все, что я смогла охватить взглядом, это: белый потолок, светло-бежевые стены и занавешенное бирюзовой офисной занавеской пластиковое окно. Меня тут же передернуло: ненавижу занавески!

В этот самый момент сокрушительным потоком нахлынули воспоминания. Радовало одно — на "мир иной" казенная обстановочка походила слабо, так что скорее всего находилась я в больнице. От осознания случившегося я невольно сглотнула и тут же чуть не лишилась сознания: боль в горле оказалась невыносимой. Правая рука шевелилась с трудом, поэтому ощупывать себя пришлось левой. Выглядела обычно ухоженная конечность жутковато: опухшая, вся в синяках и царапинах, местами даже заклеена белым хирургическим пластырем. Похоже именно эту руку я пихала в свой рот от отчаяния.

Так, голова вроде бы без повязок, но с какой-то пластмассовой хренью на весь нос и рот. "Кислород мне что ли подают?" Волосы на месте (по ощущениям — и свои, и заимствованные), на теле ничего лишнего не обнаружила, ноги слава Богу шевелятся, на правом запястье повязка, из вены торчит катетер. Чуть ниже пояса из-под одеяла выглядывает полупрозрачная трубка.

"Серьезно? Я что, настолько плоха?" — думать о грядущем периоде восстановления с медицинской уткой в придачу не хотелось, и я прикрыла глаза: пожалуй, не ошибусь, если подумаю об этом позже.

Не знаю, как долго я так пролежала, прокручивая в уме события, чуть не ставшие для меня роковыми, но при звуке открывающейся двери пришлось от собственных воспоминаний, больше походящих на кадры фильма ужасов, отвлечься. Меня поприветствовал дядька в голубой униформе с добродушным лицом и пышной бородой цвета соли с перцем. Столь густая растительность — мечта любого современного юноши, желающего придать собственному облику брутальности. Но не думаю, что в случае доктора, то была дань моде. За спиной "бородача" маячили Егор и Леха с осунувшимися лицами. А я про себя присвистнула: "это ж если у них видок такой потрепаный, на что же я тогда похожа?"

— Добрый день, Мария Аркадьевна. На данный момент вы находитесь в ожоговом центре. Меня зовут Михаил Андреевич, и я ваш лечащий врач. Как вы себя чувствуете? — заговорил мужчина, переключая все мое внимание на себя.

Я постаралась ответить как можно более честно, но после длительной отключки оценить собственное состояние было затруднительно, тем более лежа.

— Эмм, правая рука болит, горло болит, ноги шевелятся. — выдала я охрипшим голосом все, что смогла. Маска мешала говорить, и доктор ее убрал. — А вообще это я у вас спросить хотела, насколько все плохо. — капризные нотки, проскользнувшие сами собой, заставили печально вздохнуть.

— Ну что вы, Мария Аркадьевна, у вас наоборот все очень даже хорошо. — с добродушной улыбкой ободрил меня доктор и похлопал по бедру, скрытому под больничным одеялом. — На ногах ожоги второй степени, площадь относительно небольшая, так что операция в таких случаях не требуется. Дыму вы наглотались порядочно, отсюда и маска. — кивнул он на отложенное в сторону приспособление. — Что касается правой руки, на особо глубокие порезы, не связанные с ожогами, пришлось наложить швы, отсюда и боль. Так что пару дней у нас побудете под присмотром, а потом мы сможем вас выписать.