Страница 8 из 12
С медсестрой Фаиной, бойкой дамочкой старшего бальзаковского возраста, Михаилу и повезло, и не повезло. Попросишь отнести в регистратуру карты или отыскать какой-нибудь анализ – пропадет, как минимум, на полчаса. Или скажет «я на минуточку», вроде бы в туалет, а на самом деле уйдет надолго. Но, с другой стороны, в одиночку работается свободнее, а это важное преимущество. Если нужна была приватность, Михаил давал Фаине какое-то «срочное» поручение и спокойно общался с пациентом. Сестринскую работу Михаил принципиально не делал, чтобы Фаина не разбаловалась окончательно. Отработанные карты перекладывал к ней на стол и просил пациентов подождать, пока придет медсестра и выпишет направления с рецептами. Исключения делал только для скандалистов-торопыг, которым дай все прямо сейчас, иначе они побегут жаловаться. Короче говоря, приспособился и был доволен. Даже Фаинину болтливость использовал в рекламных целях – то расскажет, как в ординатуре поставил трудный диагноз быстрее профессора, то «по секрету» расскажет, что работает над монографией о лечении хламидиоза, то еще что-то в том же духе… Когда Фаина поинтересовалась почему «такой красивый и умный мужчина» до сих пор не женат, Михаил ответил, что собирается заняться устройством личной жизни только после защиты кандидатской диссертации. Убил одним выстрелом двух зайцев – лишний раз подтвердил свою серьезность (диссертацию пишет, ого!) и немного охладил пыл диспансерных незамужних дев, которые изрядно доставали своим вниманием. Самой активной была дерматолог Дроздова, сорокалетняя экзальтированная брюнетка, косившая под Анну Ахматову. Волосы она собирала в пучок на затылке, смотрела томно-многозначительно и постоянно куталась в кружевную вязаную шаль с длиннющими кистями, которая снималась на пять минут после очередного замечания заведующей отделением, а затем снова оказывалась на плечах.
– Я постоянно мерзну… – пожаловалась Дроздова при знакомстве. – От одиночества. Одиночество – это ледяная клетка…
Во взгляде ее явственно читался призыв: «сломай же клетку и согрей меня своей любовью!».
– Гемоглобин не проверяли? – неромантично поинтересовался Михаил. – Железодефицитная анемия часто протекает бессимптомно, только руки-ноги мерзнут.
Дроздова поморщилась, словно услышала какую-то пакость, поплотнее запахнула шаль и ушла в свой кабинет. Михаил понадеялся на то, что продолжения не будет, но сильно ошибся. Дроздова избрала беспроигрышную тактику – она подгадывала так, чтобы уйти домой одновременно с Михаилом и ему в течение четверти часа приходилось терпеть ее общество. Ладно бы разговоры вела интересные, а то ведь несла всякую пургу. Например, посмотрит с загадочным прищуром и доверительно скажет:
– Я ноги не брею и подмышки тоже. Принципиально. Хочу, чтобы меня любили такой, какая я есть. Но там регулярно меняю антураж, потому что в женщине непременно должна быть изюминка.
Вот что на это можно ответить? Михаил молчал и улыбался.
На углу его дома, Дроздова зябко передергивала плечами и говорила:
– Сто лет мимо централа хожу, но все никак не привыкну. От него таким страданием веет, что сердце останавливается…
Эти слова звучали как предложение поднапрячься и проводить девушку до дому, чтобы ей не было страшно идти мимо Владимирского централа. «А вы на автобусе поезжайте, – вертелось на языке у Михаила. – Или перейдите на другую сторону улицы». Сам он ничего такого не ощущал. Ну – централ. Ну – одна из самых старых российских тюрем. Ну – решетки и колючая проволока. Ну и что с того?
Уяснив, что к себе домой Михаила заманить не получится, Дроздова решила напроситься в гости. На подходе к дому Михаила вдруг ойкнула и сказала, что подвернула ногу, да так, что ступить больно. Михаил заботливо усадил ее на ближайшую скамейку, вызвал такси и галантно заплатил водителю стольник за доставку травмированной страдалицы домой. Стольник ему Драздова назавтра вернула с таким трагическим видом, будто отдавала последние деньги. Ах, можно подумать…
Другие претендентки были посдержаннее. Строили глазки, угощали чем-то самопечным, норовили прижаться бедром на собрании. Но, по крайней мере, до дому не конвоировали, в гости не набивались и интимностями не делились.
Напутствуя сына перед отъездом во Владимир, отец сказал:
– Молодой специалист должен быть не как все, а лучше всех! Не упускай шансов!
Легко сказать: «не упускай». А что делать, если их нет? С пациентами тоже не все было гладко. Состоятельные люди и вообще весь местный солидняк предпочитал обращаться к своим, хорошо знакомым врачам, а не к какому-то залетному молодому человеку из Москвы. «Ничего! – говорил себе Михаил. – Всему свое время… Все будет… Все будет хорошо и даже очень».
«Первой ласточкой» стал главный художник местного драматического театра, который гордо именовался «академическим».
Войдя в кабинет, художник посмотрел на Михаила так многозначительно, что он сразу же попросил Фаину отнести в регистратуру отработанные карты. Когда Фаина ушла, пациент закатил глаза к потолку, покачал головой и сказал:
– Какое счастье, что вы здесь работаете!
Михаил от таких слов немного прибалдел – надо же, оказывается у него уже составилась репутация. Но следующей фразой пациент вернул его с небес на землю.
– К местным врачам я обращаться не хочу, потому что меня знает весь город…
История была старой, как мир, и банальной как салат оливье. В театр заявилась юная корреспондентка «Российского театрального журнала», которая сразу же очаровала пятидесятилетнего Олега Александровича. Он предложил ей поужинать вместе, после ужина был секс, а через несколько дней появилось чувство жжения при мочеиспускании и прочие прилагающиеся к этому ощущению симптомы. Ладно бы это, но до появления жжения Олег Александрович имел близость со своей законной супругой, которую горячо любил и сильно уважал (иначе говоря – побаивался). Симптомы у супругов появились практически одновременно…
– Сам не знаю, как все это случилось, – вздыхал Олег Александрович. – Бес попутал! На ужин я ее приглашал без задней мысли, просто хотелось, чтобы у девушки остались хорошие впечатления о театре. Вы же понимаете, что чем лучше впечатления, тем хвалебнее статья… А потом как-то само собой сложилось… Боже мой! Вы бы видели сейчас мою Машу! Впрочем, завтра вы ее увидите, мы вместе к вам придем… Сегодня я пришел, так сказать, на разведку, договориться о том, чтобы лечение было анонимным… А, может, не мы к вам, а вы к нам придете, а? Домой, за отдельную плату…
– Нет, на первый раз лучше уж вы ко мне приходите, – ответил Михаил. – Надо будет сдать кровь, мазок… Насчет огласки можете не беспокоится, из нашего учреждения ничего на сторону не выносится…
– Может и так, – хмыкнул Олег Александрович, – но даже сам факт прихода в ваше учреждение уже компрометирует.
– Почему? – удивился Михаил. – Может вы с аллергическим дерматитом пришли?
– Впрочем, это не так уж и важно, – Олег Александрович отчаянно махнул рукой, словно прощаясь со своим добрым именем. – Меня другое волнует – как мне теперь смотреть в глаза Маше? Как сохранить семью? Она же может и на развод подать, а я без нее жить не могу! Мы уже двадцать три года вместе, сыну двадцать лет… Если бы я в баню ходил или бы уезжал куда-нибудь недавно, то можно было бы придумать версию с бытовым заражением…
– Не прокатит, – покачал головой Михаил. – Бытовое заражение сифилисом можно обосновать, а вот уретрит – нет. Неубедительно будет.
– Надеюсь, что сифилисом она меня не наградила! – Олег Александрович истово перекрестился, а затем трижды символически сплюнул через левое плечо.
Михаил сдержал улыбку. Его забавлял страх широких масс перед сифилисом. Да, когда-то давно, до появления антибиотиков, сифилис был весьма грозным заболеванием. Но сейчас он лечится легче уретрита. Возбудитель сифилиса бледная трепонема – та еще неженка, ранимая и не умеющая хорошо защищаться. Если правильно выбрать антибиотик и назначить его в адекватной дозировке, то трепонемы быстро гибнут. А вот с хламидиями иногда просто не знаешь, что делать.