Страница 2 из 4
- Экий ты невезучий, Йорик! - С горечью и укоризной бросил тому ярл. - Мы опоздали. Ты был последний, кого надобно было привести пред очи конунга. Я лично вызвался тебя доставить, ведь каждая глава нынче на счету... Проклятье!
На самом же деле (и мало кто об этом знал) враждебные конунгу викинги, грабители морские, напали по наущению великана Ветродува, который, не обладая особым умом, однако, умудрился расписать, что-де разбогател народ соседний донельзя вконец. Ветродув был одинок: он заскучал без великих сражений. Стравив меж собой людей, восседал он в северных предгорьях, отрогах длинного хребта в предвкушении крови на снегу. И как же ему нравился снег розового, обагренного кровью цвета! Это он дул попутный ветер в паруса драккаров и снеккаров, чтобы поскорее совершили они свой зловредный, кровожадный набег.
Бросился в самое пекло ярл, яростно и храбро сражаясь. Но поредело конунгово войско, сбитое с толку и не готовое к такой подляне, такой жестокой подставе. Всё же доблесть и отвага были в этом войске и, упорствуя, скинули они поганцев обратно в море, прямо на скалы.
И не рады были победе, ведь много меньше стало викингов отважных и суровых.
И похвалил конунг ярла за проявленную силу. А Йорик не принял участия в бойне, и наблюдал за всем издалека - там, где оставил его ярл. А ярл словно позабыл о нём.
И передохнув некоторое время, двинулись викинги в путь, к фюльке того ярла, которого Йорик знал ещё с детства, ведь именно их деревня крайняя, а далее - земля условно ничья. Они шли, без улыбки на лице, прекрасно зная, что вернутся не все. Йорик брёл за ними на почтительном расстоянии - надо же было ему куда-то и за кем-то следовать? Не мёрзнуть же тут, в поле? Здесь не заночуешь и не перекусишь. Да и идут они в его селение - а там он и юрк к себе обратно. Старшие скрепя сердце нальют горячий бульон. Пожурят иль промолчат? Не воин он, Йорик; не воин. С него отдача, как с козла - молока.
И опередили викингов вновь - конными и пешими, пешими и конными прутся чёртовы Чернобурки, и нет им ни края, не конца. Может, ему, Йорику, попросту лень сосчитать?
И смяли они соплеменников Йорика, нанеся им поражение. Точно бурей пронеслись. И таким был взгляд Врага, как будто заговорёнными все воины были. То ли напитком каким, зельем одурманены, как Берсерки былых лет - то ли заклятие какое на них, магия злючая и чёрная.
И пожгли в деревне избы, и вспыхнули, сгорев дотла, многие дома. И стоял Йорик, и смотрел на это. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Когда средь бела дня насиловали сестру, разрубали брата и отца, он смотрел на это всё немым взором, не мигая. Как заколдованный чем-то или кем-то. Он не слышал криков; он словно не видел ни крови, ни пожарища. Вокруг точно остановилось всё. Он был как бы совсем один, и не мог понять своего состояния.
Совершив свой дерзкий набег, своё чёрное злодеяние, Чернобурки, однако, не двинулись вглубь страны - ограничившись лишь этой деревней и тем, что их противники, защитники этого края удирают прочь с превеликим позором, разгромленные и подавленные; Чернобурки, ухмыляясь, повернули назад. И стягом над ними была голова козла на чёрном поле, и одеждой служили шубы из чёрно-бурой лисицы. Хохот, дикий хохот, злобный демонический хохот ещё стоял в воздухе, перекрикивая ор боли и плач, хотя Чернобурок уж и след простыл.
И выйдя из-за куста, направился Йорик прямиком в свою фюльке. Надо же, его не тронули даже враги - что взять с труса? Который не станет сопротивляться. Который бросит всё и убежит.
Что же люди? Женщины и старики; маленькие дети? Цокали языками, грозили кулаками. С презрением плевались и, воздевая руки к небу, проклинали. Неодобрительно качали головами и пожимали своими плечами. Швыряли в Йорика камни. А Йорику хоть бы хны.
И зашёл он в дом, но тишина в нём. Лишь копоть гробова, и больше ничего. Никто не нальёт суп. Не скажет доброго слова (ибо все мертвы). Его и раньше не любили, но Йорикова семья принимала его таким, какой он есть, и всё прощала. Но даже после увиденного ползёт по лицу дурацкая улыбка...
И изгнали Йорика из фюльке, чуть не побив. И бежал он прочь, и вдруг понял, что уже далеко, средь белой пустоты, мчится, гонится за ним большой-пребольшой и белый волк.
Так быстро юноша не бегал никогда - точно на сковороде его поджарили в одно место! Точно стрела он нёсся неизвестно куда, но большой белый волк, окрас которого временами мимикрировал в серый, словно шутя его нагонял. Волк не рычал, и это было странно.
Сколько он так пробегал, Йорик позабыл. Но выдохся и рухнул на землю, обессиленный совсем. А волк не позади - напротив! Глядит глаза в глаза. И словно читает Йорик: "Я - твой страх! ".
Волк вдруг уселся, как послушный пёс. Не стал он отчего-то поедать Йорика. Видать, даже волку он, Йорик, омерзителен?! А зачем же тогда гнался? Смысл?
Волк вдруг очнулся и подошёл к лежащему до сих пор парню. И стоял над ним долго, словно не решаясь растерзать.
И вдруг точно осенило Йорика. Как ледяной водой с утра из бочки окатили. Как громкая и звонкая пощёчина.
А волк смотрел на него так, точно он, Йорик, предал этого волка, насолил ему изрядно.
И сев, расплакался, разревелся Йорик, точно девчонка. И пообещал волку мысленно, глядя прямо в глаза, что изменится, исправится.
И вернулся он в деревню, и не преследовал его тот чудный, дивный волк.
И просился Йорик подмастерьем. Но ни сапожник, ни портной, ни ткач, ни мельник, ни кто-либо другой не хотел принимать его к себе в качестве работника. Ибо знали люди, что до крайности ленив и плох этот бездельник Йорик, и больше от него будет проблем, чем пользы.
Тогда Йорик, как мог, попытался восстановить свой дом. Отстроил кровлю, дверь подбил. Куча мозолей, ссадин, синяков на неженке. И возлюбопытствовали люди, и даже пришли помочь. И глазам своим не верили, а Йорик и сугробы расчистил, и за любую работу брался, не требуя платы. И рад он был чёрствой лепёшке, брошенной кем-то из жалости.
И поверили люди этому человеку. Только навсегда сошла с него улыбка всякая, и радость беспечная во взгляде - перед глазами стояли то волчий взор, то картина убиенной Чернобурками Йориковой семьи.