Страница 81 из 108
Завтрак, который он предложил, был весьма плотным, такой обычно подают в отеле во время ланча: яйца-пашот с ветчиной, легкий салат, поджаренный французский хлеб, масло и джем, фрукты.
– Ты каждое утро готовишь это для себя одного? – спросил Масаги.
– Не только для себя одного, – ответил Сирахасэ. Ответ прозвучал как-то страшновато.
– Разве ты живешь здесь не один?
В памяти всплыл образ девочки. Но спросить Масаги не решался.
– Ты не должен сидеть безвылазно в этой деревне. Это вредно и для тела, и для души, мне кажется. Что ты скажешь, если я посоветую тебе почаще выезжать в город? – спросил гость непринужденно. На самом деле он серьезно опасался за здоровье Сирахасэ.
– Так ты понял, что здесь не все в порядке! – улыбнулся хозяин. Его тронуло участие бывшего друга. – Но именно поэтому я не могу изменить самого себя. Я старался. Однако никак… Не могу приспособиться.
Масаги, и сам отшельник по натуре, разделял чувство отчужденности от мира, присущее Сирахасэ. И все же что-то в этом доме было не так…
После завтрака Масаги гулял по усадьбе. Только шелест пляшущих в воздухе листьев нарушал тишину. И только шорох опавших листьев под ногами отзывался во всем его теле.
Мир окутан золотом, эти краски погребли под собой все в этом мире. Наверное, когда долго живешь в таком месте, постепенно пропадает желание покинуть его.
Масаги оглядел усадьбу с обратной стороны.
«Кукольная» комната, кажется, в той стороне, подумал он. Похоже, этот старый европейский дом недавно перестраивали.
Был виден эркер. И тюлевые занавески.
Ему казалось, что оттуда кто-то смотрит на него.
Это… та девочка?
С наступлением вечера резко похолодало.
Сирахасэ с самого полудня беспрерывно бросал в очаг уголь. Разнежившись в тепле у камина и налив в чашечки кофе, Сирахасэ заговорил:
– Масаги… Ты помнишь свое обещание? Ты ведь выполнишь его?
Масаги колебался. В его воображении всплывало много разных историй. Сама ситуация вдохновляла своей загадочностью. Но какая повесть станет историей этой девочки?
– Сегодня вечером. Прошу тебя! – настаивал Сирахасэ. – Ты ведь можешь гостить здесь только эту ночь. Завтра ты должен вернуться в Токио.
На ужин хозяин опять приготовил изысканные блюда.
Холодная говядина, салат из артишоков и суп, спагетти под соусом, прекрасное вино…
Покончив с десертом, приятели перешли в гостиную. В плетеном кресле, где всегда сидел Сирахасэ, каким-то образом оказалась великолепная кукла, та самая, что лежала прежде в комнатке на втором этаже.
На кукле было другое платье, не то, что прошлым вечером. На этот раз это было голубое платье, пышно отделанное белым кружевом и лентами.
При виде куклы гость, вздрогнув, замер: сегодня она поразительно напоминала девочку в комнате с масками. Стеклянные глаза были устремлены на Масаги. Пустые, прозрачные светло-карие глаза. Руки и ноги куклы были как-то неестественно согнуты. Усевшись на диван напротив, Масаги чувствовал себя неуютно.
Сирахасэ держал в руках белую маску. Он снова приложил ее к лицу куклы, затем приладил ее так, что и лицо куклы, и вся она оказались повернуты к Масаги. В результате Масаги встретился лицом к лицу с куклой-девочкой.
Из-под маски на него смотрели глаза куклы. Глаза, уставившиеся на него сквозь прорези маски, были почти невидимы, и поэтому казалось, что это глаза живой девочки: Масаги стало не по себе.
Сирахасэ с видом заботливого опекуна сел, придвинув свой стул к плетеному креслу.
– Итак, начинай! – поторопил он Масаги.
– Подожди! Я, в общем, думал о рассказе, но… Скажи хотя бы, как ее имя, имя этой куклы.
– Если ты имеешь в виду имя той девочки… Ее зовут Тооко.
– Тооко?
– Да, оно пишется иероглифами «ребенок» и «глаза»: «Тооко»[18] .
– Тооко… Как только в душе Масаги отозвалось это имя, ему показалось, что кто-то произнес его из-под маски. У гостя перехватило дыхание. Наконец, преодолев смятение, Масаги начал говорить. Постепенно он увлекся рассказом.
Это был рассказ не о кукле, а об одной девочке, над которой тяготело проклятие: рассказ о Тооко. Эта прелестная девочка из-за своей красоты стала игрушкой судьбы, претерпев много несчастий. И наконец, ее, живую, превратили в куклу…
Рассказывая, Масаги все больше воодушевлялся повествованием. Наступала ночь. Но мрак придавал ему силы, и Масаги все рассказывал, как будто побуждаемый лунным светом.
И лишь в полночь он вдруг очнулся:
– А кому… я рассказываю?
Сирахасэ сидел неподвижно. Но это был не Сирахасэ – вдруг все отчетливее стал понимать Масаги.
На гостя пристально смотрела белая маска.
В понедельник Масаги проснулся поздно, может быть, оттого что он рассказывал до глубокой ночи.
«Пора домой», – была его первая мысль.
Багаж уже был собран. С маленьким саквояжем в руках он вышел из гостевой комнаты и собирался уже спускаться вниз, как решил еще раз заглянуть в комнату масок. Но в это утро она была заперта.
– Спасибо за вчерашний вечер. Ты мне очень помог… Тооко очень понравился твой рассказ, – мурлыкающим голосом сообщил Сирахасэ.
– Я рад, – почти в отчаянии ответил Масаги, допивая свой кофе. – Надо возвращаться в Токио.
– Завтра на службу? Сочувствую. И все-таки ты приехал. Я тебе так благодарен, дружище, – произнес Сирахасэ. В его словах чувствовалось что-то странное.
Да, странное.
– Ну, пока, до встречи, – с этими словами Масаги с саквояжем в руках собрался выйти из гостиной.
Как вдруг он увидел, что перед камином в плетеном кресле сидит девочка.
Сегодня на ней было платье цвета индиго с белыми лентами. Светло-коричневые каштановые волосы, светло-карие глаза, бледные щеки… Но это была обычная живая девочка.
– Ты видишь, Масаги? Ты видишь?
Как будто видеть такое было в порядке вещей! И тут девочка заговорила тоном умного ребенка:
– Ну конечно! Этот человек создал мою историю. Он создал меня… Он не может не видеть меня!
Легко рассмеявшись, девочка соскочила с плетеного кресла и, танцующей походкой пройдя мимо обоих мужчин, вышла из гостиной.
Масаги растерянно взглянул на хозяина. Затем сказал:
18
Тоо – глаз, зрачок; ко – «ребенок», входит в состав многих женских имен.