Страница 8 из 9
Семён скользил глазами по пожелтевшей бумаге и всё не мог сосредоточиться.
«До самаго горизонта разстилаются въ поле безкрайнія русскія снеги. Не видать тому полю конца-края и въ ясный день – а нынче и подавно…
Охъ, разгулялось надъ ночною равниной январьское ненастье, закружила лютая пурга! Летятъ надъ скрипучимъ настомъ миріады колючихъ снежинокъ: звеня на морозе хрустальными колокольцами, перегоняютъ другъ друга, то взмывая выше серыхъ снеговыхъ тучъ до самаго поднебесья, то вдругъ съ силою обрушиваясь внизъ.
Уууууу! – завываетъ чорная вьюга. Мететъ пороша, скрипитъ подъ обледенелыми полозьями и усталыми конскими копытами.
Холодная тьма сгустилась надъ одинокою чорною кибиткой, медленно и упрямо ползущею сквозь буранъ. Тройка коней въ изнеможеніи тянетъ тяжелыя сани, подгоняемая ледянымъ Бореемъ шибче, чемъ даже и кнутомъ ямщика. Ямщикъ не зеваетъ – щелкаетъ бичомъ да посвистываетъ, бросая быстрыя взгляды на кибитку – какъ тамъ седокъ, не примерзъ ли къ санямъ?..
Только истый смельчакъ отважится на дальній путь въ такую непогоду. Мететъ, пуржитъ пуще прежняго, небо смешалось съ землею; не понять, долго ль еще до людского жилья – скоро ли кони согреются въ сухомъ и тепломъ стойле, скоро ль найдутъ себе отдыхъ и кровъ пассажиръ и ямщикъ, заплутавшія въ непроглядной январьской ночи…
Не видать ни зги подъ тусклымъ, будто огонекъ светляка, луннымъ сіяніемъ. Едва виднеетъ кибитка въ ненастномъ зимнемъ поле. Сокрытъ подъ овчиннымъ тулупомъ пассажиръ одинокой повозки. Какія думы идутъ на умъ ему въ это чорное время? Что въ душе, что же в мысляхъ его?..
Тпру-у-у!»
(Сёма так смешно шевелит бровями, когда читает. Такой забавный… и с таким интеллектом. Этот скромняга уже сейчас всех уделывает под ноль. Через пару лет у меня должностей не останется, чтоб его дальше повышать. Хоть грейды под него переписывай. Чудовище. Бэбифейс, и бровки, но чудовище.)
– Не думала я положа руку на сердце, что ты согласишься на этот эксперимент. Оу-у. Beg your pardon. Ты же читаешь. Будешь кофе? Чай. Тут есть какой-то… «Сенча…» чего… «Сенча Мёд и пчёлы», что за бред… будешь чай?
– Не, спсиб.
– Тебе в целом здесь уютно? Всё хорошо? Нет дискомфорта?
– А. Что?
– Ладно, читай, читай. Не обращай на меня…
– Если вы хотите поговорить, я могу отложить, давайте пообщаемся. Ноу проблем. Интересно, вейп можно?
– Семён, всё в норме, читай свою книгу. Кури, конечно, это «премиум-плюс». Можешь и выпить.
– Нечего.
…
– Приятно дым пахнет. Почти парфюм. Как думаешь… Ой-й… Прости, что снова прерываю тебя.
– Ничего. Уже прервали. Что́ я «как думаю»?
– Как думаешь, будет новый вирус?
– Татьяна Николаевна, вы меня трогаете ногой. Надеюсь, случайно.
– Эм. Ой. Конечно, случайно.
– Да, будет новый вирус и не один, сто пудов… процентов, извините.
(Блин, да чего я такой суровый-то с ней. Надо как-то попроще отвечать, без наезда. Подумает, за кукухой не слежу, уволит ещё. Короче, в следующий раз что-то спросит, я нормально отвечу. Сто пудов. Ну а чего она подкатывает-то, с другой стороны. С дуба упала, что ль, совсем. Зачем согласился с ней пойти. Лан. Читаю дальше ровно. Чего-то в этом всём не то. Шухер лёгкий.)
«Тпру-у-у! Занесло вороныхъ въ придорожный сугробъ, увязла повозка по самыя оглобли. Кони стали. Спрыгнулъ съ повозки ямщикъ, заблажилъ:
– Беда пришла! Не видать дороги, баринъ! Пропадаемъ!
Узрелъ бы лишь случайный путникъ, окажись онъ рядомъ, какъ завьюжило, какъ замело надъ кибиткой вдругъ съ новою силой, – и порывъ суроваго январьскаго ветра взметнулъ надъ санями промерзшую медвежью полость, укрывавшую ездока отъ лихаго ненастья. Обернулся ямщикъ, обернулись и вставшія кони, какъ будто прося о пощаде – ну что жъ ты, хозяинъ, всё гонишь насъ въ этой ночи, объясни, сколько верстъ намъ осталось до дома…
И вотъ же, читатель, узримъ, кого мчали полночныя сани по безкрайней – татарской? уральской? сибирской? – заснеженной дали. Что за неистовый путникъ всё спешилъ непрерывно впередъ, всё бранилъ ямщика и велелъ ему гнать лошадей дальше, дальше по льдистой дороге, безъ сна и безъ отдыха,– кто онъ?
Уууууу!
Да что за диво! Чудится ли это? Или то морокъ незримыхъ, незнаемыхъ силъ, невиданныхъ чаръ – страшной, нечеловеческой силы сгустился надъ равниной?
Кого же съ трепетомъ и страхомъ узрели мы въ этой кибитке, лишь распахнулась тяжелая полость, раскинуло ветромъ овчинный тулупъ таинственнаго ездока?..
Не человекъ, не зверь лесной, не жуткій кошмаръ изъ ночи – живое сердце въ человеческій ростъ открылось изумленному взору.
Тяжелое, распаренное, сидитъ въ кибитке огромное, какъ будто огненное, сердце, дрожитъ подъ ударами вьюги, свиститъ и клекочетъ окровавленными жерлами венъ и артерій: то жадно ловитъ ими воздухъ, – то заливаетъ овчину дымящейся алою кровью.
Задрожали кони отъ резкаго порыва ледяного ветра, более жъ того – отъ открывшагося имъ вдругъ жуткаго зрелища; съ дикимъ ржаніемъ прянули въ сторону, запутались непослушными ногами въ поводьяхъ, – а бросившій вожжи ямщикъ ужъ исчезъ давно за стеною метели: бежитъ онъ, падая, ползетъ, обдирая пальцы въ кровь, карабкается – скорее, скорее прочь! – по непролазнымъ снегамъ дикаго поля, охваченный безуміемъ, какъ злымъ чорнымъ пламенемъ:
– Баринъ!!»
(Что за… древнерусский наркоман это писал. Блин, короче, всё, в офис возвращаюсь, не мой день. Счас как-нибудь ловко сольюсь.)
– Семён. Сём. Скажи только честно. Ты ведь не уходишь из конторы?
– Почему так решили?
– Ты открыл страницу на «Хэхэ».
– Ну, это я… в общем… если серьёзно. Я ведь вам всего себя отдаю, вы знаете.
– Да, потому мне так беспокойно и волни…
– Ну и не беспокойтесь. Не бойтесь ничего. Да нет, я с вами. Я никуда не уйду точно. Мне всё нравится.
– На тебе висят четыре из пяти всех проектов, ты меня пойми. Мы госкорпорация, нам нельзя, чтоб сюрпризы были, понимаешь ведь, кого мы подводим тогда…
– Да не, забейте, Татьяна Николаевна. Короче, эта история чисто психологическая. Ладно, скажу, пока мы… пока мы тут под одним одеялом типа… Тупо мне нравится, когда меня хантят, а я их футболю. У меня уже список есть, здоровенный. Кстати, «большая четвёрка» в нём в полном составе. Всем их эйчарам отказал. А давали двойной ценник. Слил всех с оттяжечкой. Люблю это дело. Ха.
– Красавец. Во всех смыслах.
– Не знаю, что ответить. Вы тоже ничего! На бабушку мою похожи… Но… вообще-то не могли видеть моё «си-ви» в открытом доступе.
– Ошибаешься, – задумчиво усмехнулась она, доставая сигарету. – Я вижу всё.
«Онъ всталъ, чуть дыша, и прислушался. Издали послышалось – иль почудилось просто – ржаніе верныхъ коней. Тяжко стиснуло грудь ямщику; пусто стало вдругъ на душе, какъ не было раньше. Всталъ несчастный посредине открывшейся бездны, заметаемый снегомъ, безсильно руки возделъ – и такъ застылъ.
Лопнуло небо ночное, порвалась завеса снежнаго мрака. Яркій лунный лучъ на мгновеніе просіялъ надъ равниной – и, ничего не найдя на протянувшемся до горизонта полотне безконечнаго снега, исчезъ за громадою грифельно-чорныхъ тучъ, и больше не вышелъ на небо.
Содрогаясь отъ мрачнаго ужаса, несчастный ямщикъ обернулся; кибитки ужъ не было видно. Силы его слабели съ каждымъ порывомъ ветра; шаги вязли въ снегу, мысли мешались, сознаніе угасало. «Пропалъ», мелькнула мысль въ последній мигъ. Приложа коченеющую руку къ груди, ощутилъ онъ подъ полотномъ трепетавшей на ветру мокрой рубахи («Что жъ это? кровь!») мягкую пустоту».
Линия 1: Судьба человека (продолжение) (г. Новосибирск, дэйдрим «Сибиряк плюс»)
– Чё надо?
– Пижаму набрось сперва. Ложись теперь. Ща врублю чтонить фоном. Футбик хотя бы. Вот так. Я, конечно, готов извиниться за тот раз. Но, во-первых, формат этих… тритов не нами придуман и не нам его судить. Во-вторых, ты …зачем вообще сына тогда сюда притащил. Это было ошибкой. И не вздумай… кхм… Нину. Ты хоть и муж, но я на её стороне.