Страница 4 из 12
Его отца Мими прозовет не иначе как «прохвост и пропойца» – но только не тогда, когда о родителях будет спрашивать племянник. «Она сказала, родители разлюбили друг друга, – вспомнит впоследствии Джон. – Но не говорила ничего плохого ни о матери, ни об отце. По крайней мере, мне в глаза. И вскоре я забыл отца. Как если бы он умер».
Спустя сорок лет, на исходе своих дней, когда Мими жила на юге Англии, в бунгало на побережье Дорсета – этот подарок ей сделал Джон, – она якобы сказала сиделке, что боится умереть, ибо когда-то «совершила очень дурной поступок». Если она и правда так говорила – то, может, вспоминала то время, когда разлучила Джона с матерью, настояв на том, чтобы ребенка отдали ей? Так полагала Синтия, первая жена Джона. «Джулия, ты не годишься в матери!» – однажды бросила Мими. И ведь у нее самой не было детей – так может, она обрела то, чего желала с той самой минуты, как мальчик появился на свет?
А что же сам Джон? Как сказалась на нем непрестанная чехарда опекунов в первые пять лет жизни? Не заставила ли неосознанно искать безопасности? Сколько раз он видел, как ссорятся Фредди и Джулия? А ведь Фредди и сам признал, что по крайней мере один раз они даже дрались! И видел ли мальчик, осознавал ли, что творили в постели Джулия и Дайкинс, когда они спали все вместе? Они-то явно будут творить все, что полагается…
Безусловно, близкие любили его. Но в те неспокойные времена его маленький мир был еще более хрупким, чем у большинства детей.
«Я просто хотела защитить его от всего этого, – сказала Мими в 1967 году Хантеру Дэвису, биографу Beatles. – Может, слишком беспокоилась. Не знаю. Но я желала ему одного только счастья. Вот и все».
2. «Внимания хотелось, вот я и злобствовал. Я жаждал верховодить»
Война оставила уродливые шрамы на всем, чего коснулась, но Великобритания выстояла, и из этой борьбы рождалась новая национальная идея. Две мировых войны, экономический упадок, повлекший массовую безработицу, – и это лишь за тридцать лет… Но наступил 1945 год. Бойцы возвращались домой – снова занять свое место в жизни. Люди все громче требовали справедливого будущего для себя и своих детей: этот порыв немедленно выразился в том, что на общих выборах торжествовали лейбористы. В Англии начались долгожданные социальные реформы, благодаря которым поколению Джона Леннона, возможно, повезет больше других. Родись он на пять лет раньше, и его жизнь была бы совсем другой.
Одна из самых важных реформ проводилась в соответствии с Законом об образовании 1944 года. Закон предоставлял детям с надлежащей учебной подготовкой возможность продолжать учиться бесплатно вплоть до университета. В этой системе были недостатки: таланты проверялись в одиннадцать лет, когда так называемые грамматические школы[1] снимали сливки, забирая себе лучших учеников, а две трети детей страны (в числе которых неизбежно оказывались вполне толковые ребята, которые просто развивались немного медленнее) получали клеймо отверженных и лишались шанса получить академическое образование, не успев еще дорасти до подросткового возраста. Но те, кому удавалось хорошо сдать экзамены и получить стипендию «11 плюс», как ее назвали позже, обретали возможности, которых и вообразить себе не могли ни их родители, ни даже их старшие братья и сестры. И ни одни родители во всей Англии – или, вернее сказать, «ни одни опекуны» – не будут знать, какие дары это будущее способно принести их ребенку, лучше, нежели Мэри Смит, она же Мими, проживавшая по адресу: Ливерпуль, Вултон, Менлав-авеню, дом 251 (также известный как Мендипс).
Мими обладала резким характером, проницательностью и острым умом, читала запоем и не терпела дураков. Своего будущего мужа, Джорджа Смита, она встретила в 1931 году. Владелец маленькой семейной фермы, он доставлял молоко в Вултонский госпиталь в южной части Ливерпуля, где Мими изучала сестринское дело и проходила практику. Она решит строить карьеру дальше и станет в отделении старшей сестрой, а в 1939 году, после очередных долгих ухаживаний, видимо принятых в семье Стэнли, они с Джорджем без особой романтики поженятся. Ей было уже за сорок, когда в их большой, солидный двухквартирный дом с четырьмя спальнями, стоящий через дорогу от полей Аллертонского муниципального гольф-клуба, переехал маленький Джон Леннон.
Хотя к концу войны правительство реквизировало земли, принадлежавшие семье Джорджа, и его молочный бизнес приказал долго жить, семейство Смит, в общем-то, не бедствовало. Да, многие представляют себе Ливерпуль как шумный и грубый рабочий город, но и в нем самом, и в окрестностях было немало управленцев, специалистов и состоятельных дельцов. А как еще прикажете руководить семью милями доков и всеми подсобными предприятиями судоходной отрасли?
Вултон до конца Первой мировой был маленькой деревней за чертой города: просторные тенистые парки, викторианские особняки, улочки с коттеджами XVIII и XIX столетий… В двадцатые и тридцатые годы XX века город расширился, построили Менлав-авеню – дорогу с двусторонним движением и трамвайными путями посередине, – и деревня превратилась в пригород. Но в 1946 году, когда там поселился Джон, в Вултоне все еще витал отчетливый дух сельской глубинки.
«Я был миленький, чистенький мальчик из пригорода, – признается Джон в 1967 году. – У нас был свой дом, у нас был свой сад…» – в комплекте с двумя лужайками, которые он, когда подрос, косил летом каждую неделю. На жалобы Мими не обращала никакого внимания. А Джон никогда не полюбит физической работы и заниматься ею будет весьма нечасто.
У них был и телефон, в сороковые – настоящий символ статуса, а рядом с домом хватило бы места под автомобиль – впрочем, его они так и не купили. В те годы, да и в пятидесятые, в Ливерпуле личной машиной могли похвастаться весьма и весьма немногие.
Мими работала секретарем, но, когда Джон переехал в Мендипс, тут же ушла с работы: ей хотелось быть дома днем, чтобы встречать племянника из школы. Так что их новое положение повлекло за собой некоторые финансовые потери, которые удалось утрясти, когда Джордж, потерявший молочную ферму, в свои сорок два года после долгих трудов устроился сторожем на фабрику, построенную на той самой земле, где когда-то, до войны, паслись его коровы. Наверное, это можно было трактовать как «падение статуса» – но Мими не позволила бы даже намека.
Чтобы сводить концы с концами, семья сдавала переднюю спальню постояльцам, всякий раз – молодым ветеринарам из Ливерпульского университета. Здесь снова проявились амбиции Мими и то, как она воспринимала себя и свою семью. Не нужны ей случайные квартиранты! Только люди с образованием – ведь это благотворно для Джона!
Мими была снобом. Она одевалась с иголочки, блюла строжайший этикет, требовала от всех безукоризненного поведения за столом и считала, что она сама и ее сестры – высший класс по сравнению с серой массой, что заполонила новые муниципальные микрорайоны, выраставшие на пути вторжения города в Вултон как грибы после дождя. «Ох, Мими, одно хамье кругом, только ты солнышко», – будет дразнить ее Джон, когда подрастет.
Джулия была мягкой и ласковой, а вот Мими, считавшая, будто спасла Джона, и видевшая в нем собственного сына, проявляла свою любовь в нескончаемом понукании мальчишки к учебе. Образованию предстояло стать ключом к его успеху, и Мими решила: Джон получит все, что может дать ему эта новая Британия. И еще – непременно избавится от этого гадкого акцента местной черни, этого пакостного «скауза»[2], который, по ее глубочайшему убеждению, мог испортить ребенку всю жизнь!
«Я возлагала на него большие надежды, – будет вспоминать она. – И знала: если ты говоришь как хулиган, ничего дельного из тебя не выйдет». Возможно, для многих мальчишек в этом была некая правда – все же в Англии класс и происхождение значили немало. Но Джону его «скауз» ничем не повредил – и более того, когда Леннон прославится, он станет намеренно преувеличивать ливерпульский акцент и сиять от восторга, лишь бы только позлить Мими.
1
Грамматическими школами (англ. grammar schools) в Великобритании традиционно назывались гимназии, школы с углубленной академической подготовкой (в основном по гуманитарным предметам), выпускники которых имели максимум шансов поступить в университеты. – Прим. ред.
2
Скауз, или скаус (англ. scouse) – диалект английского языка с ярко выраженными особенностями произношения, распространенный не только в Ливерпуле, но и во всем графстве Мерсисайд. – Прим. ред.