Страница 2 из 12
Джон Леннон был всеми этими людьми – и еще многими другими. Но прежде всего он был прекрасным музыкантом, чутким поэтом и проницательным мастером чеканных формулировок, которые легко превращались в лозунги и афоризмы. Он слышал голоса своего времени задолго до того, как те зазвучали в полную силу, и был среди тех, кому удалось уловить в песнях дух эпохи.
Он был склонен к преувеличениям и эксцентричным выходкам, мог проявить жестокость и солгать, мог посмеяться над собой, временами впадал в неразумную ярость и часто поступал нетерпеливо и опрометчиво. Если он видел, что может учинить какую-нибудь шалость, то никогда не упускал этой возможности, – но он умел веселиться и всегда был творцом. Родись он на пару десятилетий позже, и мог бы легко заработать себе на жизнь, выступая как стендап-комик. «Я отчасти хотел бы стать комедиантом, – сказал он однажды. – Да не хватает смелости взять и рискнуть».
Он не всегда был белым и пушистым, он мог действовать сгоряча, и жить с ним было непросто, с чем соглашались и его первая жена Синтия, и его вторая жена Йоко Оно, и его любовница Мэй Пэнг. Но он обладал прекрасными манерами, и сколь бы ни был он ревнив, в столь же великой мере он был благороден, а еще – он никогда не лез за словом в карман. И казалось, в нем просто нет ничего постоянного, разве только во всем, что он делал, всегда таилось некое беспокойство, желание заняться чем-то иным, а возможно, и стать совершенно другим, только бы не оставаться собою прежним.
До Beatles прославленные артисты – за редчайшими исключениями, – были неизменно почтительны со своими импресарио, дипломатичны в разговорах с репортерами и подчеркнуто вежливы в теле- и радиоинтервью. Многие из них немало пеклись о том, чтобы никто не усомнился в чистоте их политических взглядов. Но только не Леннон. Он рубил сплеча и говорил все, что думал, – даже когда не обладал всей полнотой информации и когда промолчать было проще и, вероятно, мудрей. Он нарушал границы везде и всюду, и не всегда со злобой, – уж точно не в начале шестидесятых, когда его дерзким и колким нападкам сопутствовали неизменная улыбка и шутливый тон. Но даже когда он, возможно, никому не стремился нагрубить сознательно, его реплики, брошенные с язвительной усмешкой, нередко заставляли собеседников смущенно умолкнуть. Ему было присуще какое-то высокомерие – именно оно, похоже, безумно бесило старших и вызывало у них массу подозрений, зато со сверстниками Леннон явно был на одной волне.
Но почему он был таким? Откуда взялись эта дерзость и высокомерие? Когда и как возникла необходимость непрестанно менять свой облик? Что сделало Джона Леннона тем, кем он был? Да, скорее всего, именно родительский разрыв придал облик ранним годам его детства. Но равно так же в его душе, как и в душах каждого из нас, сплетались самые разные нити, и их узор в немалой степени определялся местом и временем его появления на свет. Время выпало на годы Второй мировой войны, а местом стал Ливерпуль – нефешенебельный порт на северо-западе Англии.
1. «И вскоре я забыл отца. Как если бы он умер»
Скажи кто Джону, что его зачали одним январским вечером 1940 года на кухонном полу в доме ленточной застройки неподалеку от Пенни-лейн спустя пару часов после того, как корабль с его будущим отцом пришвартовался в порту Ливерпуля, – сдается мне, ему бы эта история пришлась по нраву. Да, именно таким было начало жизни Джона, если верить мемуарам его отца – Фредди Леннона. Впрочем, Фредди был мастер приукрасить, а то и врал на голубом глазу. Джон, конечно, был ребенком военных лет, но прямо вот так, с точностью до минуты… Откуда он мог это знать? За те недели, пока корабль останется в доке, он будет гостить у супруги еще не раз, о чем, кстати, не обмолвится и словечком. Но если честно, столь занятная история рождения вполне подходила человеку, которому предстояло стать одним из величайших кумиров XX столетия, – и Фредди (временами Альфред и, по словам Джона, «подлый Альф», но чаще все-таки просто Фредди) пустил хорошую байку. Сын его в свое время тоже расскажет немало таких. Да и не столь важно, правдива сказка или нет: она всего лишь призвана показать нам, какими тогда были дни упомянутой пары.
В 1929 году, когда Фредди Леннон познакомился с Джулией Стэнли, ему было шестнадцать и он всего несколько недель как окончил ливерпульскую благотворительную школу-интернат для детей бедняков. Его пристроили туда в семь лет после смерти отца как неполного сироту – мать не могла обеспечить ребенка. Теперь он нашел работу и вернулся домой.
Джулия тоже только окончила школу. Ей было пятнадцать.
Ростом Фредди был невелик: в детстве он переболел рахитом, не дотягивал даже до метра шестидесяти, и в своем «котелке», который купил не без умысла – щеголять, как все тогдашние подростки, по просторам роскошного викторианского Сефтон-парка, – он выглядел нелепо и смешно. Во всяком случае, так ему сказала Джулия, когда Фредди попытался ее подцепить. Но ему все было как с гуся вода. И милой девушке он приглянулся, а еще сильнее ее позабавило то, что он легко и беззаботно – «ай, провались оно все!» – швырнул свою шляпу прямо в озеро. В тот день начался их роман длиною в девять лет, сплетенный из разлук и воссоединений.
В Ливерпуле, где враждовали кланы католиков и протестантов, а иерархия общества не больно-то отличалась от средневековой, Фредди, по мнению семьи Стэнли, не только «неправильно» веровал – еще бы, номинальный католик, как и вся его родня, – но и на социальной лестнице стоял на несколько ступеней ниже Джулии. Его отец, Джек Леннон, родился в Дублине и одно время преуспевал в Америке, распевая песни с труппой The Kentucky Minstrels – белыми, чернившими лица «под негров» (тогда это было модно, вспомните хотя бы Эла Джолсона). Но в те дни, когда родился Фредди – а вообще детей у него было шестеро, – Джек уже вернулся в Ливерпуль и устроился на склад скромным клерком. По слухам, мать Фредди не умела читать – хотя что там, 1912 год, обычное дело.
Старшая из пяти дочерей семьи Стэнли, Мэри, в глазах своего племянника Джона навсегда останется «тетушкой Мими». Кстати, если уж говорить о возрасте, то темно-рыжая Джулия была почти самой младшей – второй с конца, – но выросла очень своенравной и так обожала кино, что на время даже нанялась билетершей. Остальные ее родственники мнили себя «аристократами пролетариата». Даром, что ли, их отец, положивший столько лет на судоходство – как и Джек Леннон, да и другие мужчины во многих ливерпульских семьях, – после карьеры моряка стал страховщиком? А более того, Мими, старшая дочь, решительно стремилась в средний класс и, равно как и ее отец, была всегда настроена против Фредди Леннона. «Знали мы, что проку от него никому не будет, – скажет она позже. – И уж подавно Джулии».
Впрочем, все девять лет, пока три сестры – Элизабет, Энн и Харриет – выходили замуж и покидали свой маленький домик – Уэйвертри, Ньюкасл-роуд, 9, ленточная застройка, фасад с эркером, – Джулия выдерживала и косые взгляды родителей и Мими, и всю критику, которая обрушивалась на нее при каждом упоминании о Фредди. Что-то она, наверное, видела в этом «он-тебе-не-парне», обожавшем губную гармошку и кабацкий ор. Впрочем, вместе им доводилось побыть не столь уж часто. И со дня их встречи не прошло и года, как он ушел с работы и отправился в море юнгой на одном из лайнеров компании Cunard, в те дни отплывавших из Ливерпуля.
У Фредди, как и в будущем у его сына, проявилась немалая склонность к литературному творчеству – он начал писать Джулии длинные письма и рассказывать обо всех местах, которые посетил. Но она никогда не писала ничего в ответ – и даже, по его словам, не пришла в доки встретить корабль, когда он вернулся домой. По словам Фредди (а больше у нас ничего нет), он влюбился намного сильней, чем она. И в 1938 году, когда он был в Ливерпуле, пережидая рейсы, и Джулия, шутки ради, предложила пожениться, он все устроил на следующий же день. Тайно от семей двое встретились у регистрационного бюро на Маунт-Плезант 3 декабря 1938 года и, пригласив в свидетели пару друзей, стали мужем и женой. Медовый месяц они отпраздновали в кинотеатре «Форум», посмотрев фильм с Микки Руни о сиротском приюте, а вечером разошлись по домам – сообщать родным радостную весть. На следующий день Фредди ушел в море на три месяца, и, как он впоследствии расскажет, первой брачной ночи у них тогда так и не случилось.