Кружева из Брюгге

Юрий Андреев

Кружева из Брюгге

Повесть

Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)

В оформлении использованы фотографии: © A

I

Отошли чередой ноябрьские праздники со школьными каникулами, а осень зеркалами не замерзавших ночами луж и рыжими подпалинами талой листвы все тянулась и тянулась, как бескрайние голые поля где-то далеко за Москвой. Суматошные коротышки-дни сменяло томление мучительно долгих бесснежных ночей. Безликое уныние разлилось по огромному городу, и он замер в ожидании витающего в далёких высях некоего чрезвычайно важного известия…

В один из таких дней, когда небо уже наливалось свинцовой мутью, в сон Димыча ворвалось жалобное тявканье. «Опять соседский щенок гулять просится», – раздраженно подумал он, зарываясь в подушку, и тут услышал сонный голос жены из прихожей.

– Федор звонит, – сообщила она, возвращаясь в комнату. – Толком не поздоровался, с похмелья, наверное – голос какой-то странный.

– Чего ему вдруг приспичило в такую рань? – недовольно буркнул Димыч.

– Тебя требует, срочно вынь, да положь, – Лера озабоченно посмотрела на мужа. – Ты ему ничего не должен?

– Еще по весне несколько полотен отдавал на реставрацию, – кивнул Димыч, лихорадочно вспоминая, куда он засунул деньги за работу.

– Только сюда ни под каким видом не приглашай, в квартире такой бедлам, и о предстоящем переезде не говори пока, у Федьки глаз дурной, – попросила жена. – Встретитесь в каком-нибудь кафе или, на худой конец, в студии.

Кивнув, Димыч поплелся в прихожую и нехотя взял трубку. В любой другой день эти оба варианта устроили бы вполне, но сегодня ему сначала предстоял визит в жилконтору, а на вторую половину дня была назначена архиважная встреча, о которой пришлось договариваться за месяц.

– Привет, пропащий! – произнес он бодрым тоном. – Ты откуда в такую рань?

– Приехал недавно, теперь собираюсь мать навестить. Повидаться перед отъездом надо, – коротко сообщил Фёдор.

– Вторая половина дня уже занята. А до часу могу подъехать, куда скажешь, – предложил Димыч.

На другом конце провода воцарилось молчание. Кавалерийский наскок, на который Федор рассчитывал в глубине души, не удавался, и теперь он размышлял, как поступить дальше.

– Лучше прямо сейчас поговорим у тебя в студии, – произнес он, наконец. – Я на Курском вокзале. Перехвачу чего-нибудь и через полчаса буду.

Бросив трубку, Димыч стал лихорадочно собираться…

Студия, в которой он обитал уже не один десяток лет, помещалась под самой крышей чудом уцелевшего старинного доходного дома, в комнатках для прислуги. После революции служанки с красногвардейцами захватили барские покои, а в опустевших каморках поселилась заполнившая столицу богемная молодежь.

Помещения много раз переходили из рук в руки, и уже в середине 50-х были окончательно отданы художникам. В двух кварталах шумело Садовое кольцо, но звуки извне не проникали в окрестные переулки, и дом продолжал жить прежней дремотной жизнью.

Едва Димыч успел войти и раздеться, как раздались громкие шаги на лестнице, затем в дверь настойчиво позвонили.

– Тебя вытурить отсюда еще не собираются? – вместо приветствия поинтересовался Федор, дохнув застарелым перегаром.

– А что? – недоуменно поинтересовался Димыч.

– Высоко забрался, все ноги стопчешь, пока доберешься, – выпалил Федька, как бы невзначай заглядывая приятелю за плечо. – Один?

Недоуменно пожав плечами, Димыч посторонился, пропуская его в прихожую:

– Кстати, я подумал: ты полотна привезешь, рассчитались бы заодно.

– Тебе со мной вовек не рассчитаться! – громогласно заявил Федька и, не скидывая засаленного овчинного тулупа, протопал прямо в комнаты и завалился на продавленный диван.

– С чего это ты вдруг так решил? – с деланным дружелюбием поинтересовался Димыч.

– Узнал случайно, что все эти годы вы с Лерой за дурачка меня держали. Полотна больших денег стоят, а я их за копейки реставрировал, – возбужденно выпалил Федор, рыская взглядом по стенам с пустыми подрамниками. – Кстати, где они? По моим подсчетам их только за этот год с полсотни должно было набраться. Уже успел сбыть?

– Ну, уж это тебя не касается! – отрезал Димыч. Скандалить ему не хотелось, но поведение Федьки перешло дозволенные границы. – Если срочно понадобились деньги, так и скажи. Всегда можно договориться, не первый год знакомы, – вынув из кармана приготовленный конверт, он положил его перед Федором. – В последний год ситуация действительно улучшилась, так что будем считать это задатком. Годится?

Лед тронулся, но сдаваться, так сразу, Федору не хотелось. Сквозь приоткрытую дверь он, наконец, заметил полотна, висевшие в соседней комнате, и довольно ухмыльнулся, словно говоря: «От меня, брат, не спрячешь!»

Нимало не смущаясь, он распахнул дверь, скоро ощупал их бегающим цепким взглядом и замер в недоумении. Картины, даже отдаленно не напоминали антикварные и, судя по всему, были написаны недавно.

– Чьи ж такие будут? – произнес он в раздумье. Чтобы разобрать подписи, Федор приблизился почти вплотную и, силясь вспомнить что-то давно знакомое, почти испуганно повернулся к Димычу.

– Ты не ошибся, это моя подпись и работы тоже мои, все до единой, – ответил Димыч, с нескрываемым удовольствием наблюдая за его реакцией. – Вот решил на выставку отослать.

– Когда ж ты написать их успел?

– Последние пару лет, корпел в основном ночами …

– Не смеши, у тебя руки уже давно забыли, как карандаш держат, лишь деньги считать и умеешь, – почти выкрикнул Федор. Его лицо пошло красными пятнами. Казалось, что с ним сейчас случится апоплексический удар. Но Федька был мужиком крепким и, глотнув пару раз воздуха широко открытым ртом, как вынутая из воды рыба, тотчас пришел в себя.

– Мало того, что разбогател на наших талантах, теперь, до кучи, и имя решил заиметь, въехать, так сказать, на чужом горбу в рай? – произнес он, с ненавистью глядя на Димыча.

– О чьем горбу ты говоришь? – растерявшись, спросил Димыч, – Успокойся, и поговорим спокойно. Такой бурной реакции он от Федьки не ожидал, и теперь хотел любым способом сгладить ситуацию.

– Сам знаешь! …Да подавись ты своими деньгами! – Оттолкнув рукой протянутый Димычем конверт, Федор так быстро ринулся к выходу, что Димыч едва, на ходу, успел засунуть конверт в карман тулупа.

«Вот и первые аплодисменты, – обескуражено подумал он, вслушиваясь в гулкие хлопки шагов с робкой надеждой, что Федор все-таки вернется. «А еще однокашник называется»…

Время шло к десяти, и Димыч решил, не дожидаясь обеда, отправиться в ЖЭК. Проблемка не стоила выеденного яйца, но существовала одна закавыка. Формально студия числилась за его учителем, заслуженным художником РСФСР и в просторечии дядей Митей. Старик уже несколько лет был парализован, и лишний раз тревожить его по таким пустякам Димычу не хотелось. Обычно вопрос решался с техником-смотрителем, который сам подписывал договор в обмен на конверт с ежегодной благодарностью. Однако на этот раз новый начальник конторы не терпящим возражений тоном затребовал к себе.

После неизбежного ожидания в приемной, интрига разрешилась достаточно быстро: ему предложили никаких бумаг больше не оформлять, а расплачиваться напрямую поквартально. Означать это могло что угодно, уже год дом потихоньку расселяли. Прежние жильцы растворялись в окраинных микрорайонах, а пустующие ободранные квартиры занимались неизвестными личностями. Поторговавшись для порядка, Димыч понял, что узнать о дальнейшей судьбе дома не удастся, и, отсчитав требуемую сумму, отправился к себе.

Если бы во время учебы в Строгановке кто-нибудь высказал предположение, что через двадцать лет он станет не художником, а бизнесменом, Дима решил бы, что над ним насмехаются. В те годы они вместе с Лерой мечтали лишь о высоком искусстве. Она была единственной дочерью известного кинохудожника, безвременно ушедшего в расцвете лет, и училась вместе с Димычем на курсе дяди Мити.