Страница 3 из 14
– А где теперь ваши родители? – вежливо осведомился Леша. По правде говоря, его интересовало лишь привидение, самовар он и без того видел множество раз.
– Ых… увы… Папа состарился, его отправили в утиль, мама последовала за ним. Что с ними стало потом, я не знаю. Это было в давние времена… Меня зовут Ыхало…
– Очень приятно, – тихонько сказала Даша. Во время беседы она перебралась к брату и теперь храбро прижималась к нему.
– Я очень рад, что вам приятно! – обрадовалось Ыхало. – А то прежняя хозяйка меня терпеть не могла. Сперва боялась, а потом стала загонять шваброй в самые глухие закоулки. И совершенно не желала со мной разговаривать… Представьте себе, с той поры, как не стало Ореста Марковича, я впервые разговариваю с людьми.
– Вы приходите к нам почаще, – сказал Леша.
– Вы ужасно симпатичный, – сказала Даша.
– Благодарю вас… Только, простите, с меня иногда мусор сыплется, я давно не чистилось.
– Пустяки! – успокоила его Даша. – У нас новый замечательный пылесос. Фирмы «Филипс».
В это время за дверью раздался мамин голос:
– Эй, Лешки-Дашки, встать, как неваляшки! Я иду…
– Ай… – сказало Ыхало. Хотело забраться обратно в шкаф, но Даша воскликнула:
– Не бойтесь! Мама у нас хорошая!.. Садитесь вот в это кресло…
– Я стесняюсь…
Но деваться было некуда, потому что прикрывшиеся сами собой дверцы заело. Ыхало съежилось в старинном кресле, поджало ножки. Зажмурилось, потом приоткрыло один глаз.
Мама вошла. Она была в халате и со шваброй.
– Мамочка, ты только не волнуйся… – начал Леша.
Мама уронила швабру, слегка присела, взяла себя за щеки. Глаза у нее сделались круглые.
– Мамочка, ты только не пугайся… – опять заговорил Леша. – Это…
Мама качнула головой и сказала нараспев:
– Ка-ка-я прелесть…
– Оно тебе нравится?! – подскочила Даша.
– Я в полном восторге! – Мама сияла.
Ыхало выбралось из кресла и засеменило к маме. Потупилось.
– Позвольте представиться. Меня зовут Ыхало…
– Очень, очень рада! – Мама протянула руку. Ыхало дало ей свою ладонь. Мама затрясла ее, да так сильно, что… рука Ыхала оторвалась! Осталась у мамы в пальцах и шевелилась сама по себе.
– Ай! – ужасно испугалась мама. Уронила руку.
– Ничего, ничего! – Ыхало левой рукой подхватило упавшую правую, приставило к месту. – Не беспокойтесь, пожалуйста, это бывает. Дело в том, что когда я радуюсь, то обязательно размягчаюсь. Делаюсь похожим на маму, которая состояла из тумана… А если огорчаюсь и сержусь – наоборот, становлюсь как металлический папа… А сейчас я просто таю…
Мама отдышалась. Заулыбалась опять:
– Я тоже таю от удовольствия…
– Мама, Ыхало – здешний житель, – начал рассказывать Леша. – Его папа был самовар, а…
– Не надо ничего мне объяснять! – воскликнула мама. – Я все понимаю! Вы, Ыхало, душа этого дома! Не так ли?
– Гм… – Ыхало начало таять прямо на глазах. – Видите ли… я над этим, по правде говоря, не задумывалось. Но в какой-то степени…
– Сейчас мы будем завтракать, – решительно сказала мама. И повернулась к двери. – Женя! Иди сюда! Познакомься, пожалуйста!
Появился папа. С намыленным лицом. От удивления уронил бритвенный помазок…
История кота Филарета и его тени
Леша и Даша умылись и почистили Ыхало пылесосом «Филипс».
После этого все уселись завтракать. Ыхало сначала смущалось, отказывалось от угощения, но, когда появилась банка с малиновым джемом, устоять не смогло. Намазало себе большой кусок батона. Призналось, что любит сладкое.
– А попробовать удается так редко… Старуха никогда не угощала. Иногда мне удавалось, правда, стащить у нее немного варенья. Конечно, это нехорошо, но я брало совсем чуть-чуть. А у старухи варенье все равно пропадало: наварит в громадном объеме, а потом выбрасывает, потому что съесть одна не в состоянии. И ни с кем не делилась. Весьма скупая была особа, прямо вам говорю…
– Судя по всему, она дальняя родственница Ореста Марковича? – заметил папа.
– Весьма дальняя. И ничуть на него не похожая… С Орестом Марковичем жили мы душа в душу. Он, бывало, работает над холстом, а я сижу в уголочке и наблюдаю. Случалось, он и совета у меня спрашивал… Вот помню, как он эту Большую картину писал…
И все посмотрели на картину, которая висела над диваном.
На картине были город и лес. Не город, окруженный лесом, а дома и большие деревья вперемешку – будто они вместе выросли из земли. Дома были старинные, красивые. Между ними – над ручьями, среди лесных зарослей – перекидывались горбатые мосты. А выше всех крыш и деревьев поднимался многобашенный замок – сам слегка похожий на громадное дерево.
Была в картине какая-то зыбкость и загадочность. Порой не разберешь: где кровли, а где верхушки лесных великанов. Что там темнеет: крепостная островерхая башня или пирамидальная ель? И что светится в чаще? Два окошка или глаза какого-то хитрого зверя?
Надо сказать, что перепутывались не только лес и город. С ними еще перемешивалось зеленоватое ночное небо. Просвеченные луной облака висели кое-где среди древесных стволов, цеплялись за высокие цветы и проплывали под мостами. А звезды дрожали на ветках и карнизах окон.
И было ощущение, что от картины идет еле слышный звон и стрекот, словно там среди травы не умолкают ночные кузнечики.
Это, наверно, вот почему! Казалось, что воздух вокруг леса-города хрустально затвердел, а потом раскололся на множество больших и маленьких кубиков и кубики эти кто-то слегка встряхнул, пошевелил. Теперь все виднелось как бы через множество стеклянных граней – немного запутанно и сбивчиво. Лунный диск, например, оказался надломленным в разных местах, а несколько кусочков от него откололись и светили отдельно… В общем, то ли сказка, то ли сон…
– Удивительное полотно, – сказала мама.
– Орест Маркович никому не хотел продавать эту картину, – объяснил папа. – А я, кстати, видел ее еще в детстве, когда приходил сюда…
Ыхало сказало смущенно:
– Евгений Павлович, а я вас помню. Я в щелку смотрело, когда вы Оресту Марковичу показывали свои рисунки… Только тогда вы были поменьше, в матросском костюмчике и без усов.