Страница 66 из 135
- Слушай, Плихта, - сказал я, когда мы вышли из дому. - С чего это тебе вздумалось кружить голову нашей Маничке?
- Привычка, - отвечал Плихта немного грустно. - Господин Голуб, я тут ни при чем, все дело в золотых зубах. Мне от них одни неприятности, честное слово. Я женщинам никогда не говорю о любви, в моем возрасте это не подобает. Но именно поэтому они и клюют. Иногда мне думается, что у них нет настоящих чувств, а одна лишь корысть, потому что у меня внешность обеспеченного человека.
Когда мы пришли на вокзал в Пардубице, я говорю ему:
- Ну, Плихта, придется все-таки сдать тебя здешней полиции. Мне тут нужно заняться расследованием одной кражи.
- Господин Голуб, - стал он упрашивать, - оставьте меня пока на вокзале, в ресторане. Я закажу чай и почитаю газеты. Вот вам все мои деньги, четырнадцать тысяч с лишним. Без денег я не убегу, у меня на билет даже не осталось.
Оставил я его в ресторане, а сам пошел по делам.
Через час заглядываю в окно: сидит на том же месте, нацепив золотое пенсне, и читает газеты. Еще через полчаса я покончил с делами и захожу за ним. Вижу, он уже за соседним столиком, в обществе какой-то шикарной блондинки, с достоинством отчитывает кельнера за то, что тот подал ей кофе с пенками.
Увидев меня, он распрощался с дамочкой и подошел ко мне.
- Господин Голуб, не могли бы вы забрать меня через недельку? Как раз работа подвернулась.
- Очень богатая дама? - спрашиваю я.
Плихта даже рукой махнул.
- У нее фабрика, - прошептал он. - И ей нужен опытный человек, который мог бы помочь ей советом. Сейчас она как раз собирается купить новое оборудование.
- Ага, - говорю я, - так пойдем, я тебя представлю.
И подхожу к этой дамочке.
- Здорово, - говорю, - Лойзичка! Все еще ловишь пожилых мужчин?
Блондинка покраснела до корней волос и говорит:
- Батюшки мои, господин Голуб, я не знала, что это ваш знакомый.
- Ну, так убирайся подобру-поздорову. Господин советник юстиции Дундр давно интересуется тобой. Он, видишь ли, называет твои проделки мошенничеством.
Плихта был просто убит горем.
- Господин Голуб, - говорит он, - никогда оы не подумал, что эта дамочка тоже аферистка.
- Да, - отвечаю, - да еще и легкого поведения. Представь себе: она выманивает деньги у пожилых мужчин, обещая выйти за них замуж.
Плихта даже побледнел.
- Какая низость! - воскликнул он. - Можно ли после этого верить женщинам?! Господин Голуб, это переходит всякие границы!
- Ладно, - говорю, - подожди меня здесь, я куплю тебе билет в Прагу. Какой тебе класс, второй или третий?
- Господин Голуб, - возразил Плихта, - зачем же бросать деньги на ветер? Я как арестованный имею право на бесплатный проезд. Уж вы меня отвезите на казенный счет. Нашему брату приходится беречь каждую копейку.
Всю дорогу Плихта честил эту дамочку. Я никогда не видел такого глубокого и благородного негодования.
В Праге, когда мы вышли из вагона, Плихта говорит:
- Господин Голуб, я знаю, что на этот раз получу семь месяцев. А я, видите ли, очень недолюбливаю тюремную кормежку. Четырнадцать тысяч, что вы у меня взяли, это весь мой доход от последнего дела. Могу я позволить себе хотя бы поужинать? Кроме того, мне хотелось бы угостить вас. Ведь помните, я у вас пил кофе.
Мы вместе пошли в лучший трактир. Плихта заказал себе бифштекс и выпил пять кружек пива, а я заплатил из его кошелька, после того как он трижды проверил, не обманул ли нас кельнер.
- Ну, а теперь в полицию, - говорю я.
- Одну минуточку, господин Голуб, - говорит он. - В этом последнем деле у меня были большие накладные расходы. Четыре поездки туда и обратно по сорока восьми крон за билет триста восемьдесят четыре кроны. - Он нацепил пенсне и подсчитал на клочке бумаги. - Потом питание примерно по тридцать крон в день... я должен хорошо питаться, господин Голуб, это производственная необходимость... итого сто двадцать крон. Букет, что я преподнес барышне, стоил тридцать пять крон, это долг вежливости. Обручальное кольцо - двести сорок крон, оно было позолоченное, господин Голуб. Не будь я порядочный человек, я бы сказал, что оно золотое, и посчитал бы за шестьсот крон. Кроме того, я купил ей торт за тридцать крон. Далее, пять писем, по кроне на марку, и объявление в газете, по которому я с ней познакомился, восемнадцать крон. Общий итог, стало быть, восемьсот тридцать две кроны. Эту сумму вы, пожалуйста, вычтите из отобранных у меня денег. Я эти восемьсот тридцать две кроны пока оставлю у вас. Я люблю порядок, господин Голуб, накладные расходы должны быть покрыты. Ну вот, а теперь пошли.
Уже в коридоре полицейского управления Плихта вспомнил еще один расход:
- Господин Голуб, я этой барышне подарил флакон духов. Заприходуйте мне, пожалуйста, еще двадцать крон.
Затем он тщательно высморкался и безмятежно проследовал в кутузку.
1929
ВЗЛОМЩИК-ПОЭТ
- Случается иной раз и по-другому, - помолчав, сказал редактор Зах. - Иногда просто не знаешь, что движет человеком - угрызения совести или хвастливость и фанфаронство. Особенно у профессиональных преступников, которые прямо-таки упиваются своей деятельностью. Мне думается, что многие из них зачахли бы с тоски, если бы общество не проявляло к ним интереса. Этакие специалисты прямо-таки греются в лучах общественного внимания. Я не утверждаю, конечно, что люди крадут и грабят только ради славы. Делают они это из-за денег, по легкомыслию или под влиянием дурных товарищей. Но, познав однажды aura popularis 1, преступники впадают в эдакую манию величия, так же как политиканы и всякие иные деятели.
Несколько лет назад я редактировал отличную провинциальную еженедельную газету "Восточный курьер".
Сам-то я, правда, уроженец Западной Чехии, но вы бы не поверили, с каким пылом я отстаивал местные интересы восточных районов! Край там тихий, гористый, как на картинке: журчат ручейки, растут сливы...
Но я еженедельно призывал "наш кряжистый горный народ" упорно бороться за кусок хлеба с суровой природой и неприязненно настроенным правительством!..
1 лучи славы (лат.).
И писал я все это, доложу вам, с жаром, от всего сердца.
Два года я проторчал в "Восточном курьере" и за это время вдолбил тамошним жителям, что они "кряжистые горцы", что их жизнь "тяжела, но героична", а их край "хоть и беден, но прекрасен своими меланхолическими горами". Словом, превратил Чаславский округ почти в Норвегию. Из этого видно, на какие великие дела способны журналисты!