Рассказы и очерки

"Неужели Прага?" - с удивлением спрашиваешь себя и не веришь этому: ведь ни в прошлом, ни в позапрошлом году огней Праги из такой дали не было видно,:-куда там! А вскоре видишь, что это, собственно, не зарево, а сверкание. На черном небосклоне заиграет бледное сияние и тут же исчезнет; еще раз; опять; через каждые три секунды вспыхивает пучок лучей и мгновенно погасает.

"Похоже на маяк", - думает пассажир, вспоминая, как светят и мигают черной ночью маяки над черными волнами моря. "Нам было бы лучше, если б у нас был хоть кусочек моря, рассуждает он. - Море, милый мой, это весь божий мир, дорога в мир, распахнутые ворота во все стороны мира. А мы - мы замкнуты в своих собственных границах, как мелкий ремесленник у себя в мастерской..."

"Но ведь всюду у всех должен быть свой маяк!" - думает он опять. Вот теперь уж целый снопик света, бегающий туда-сюда, туда-сюда, как свет маяка: вспыхнет и пропадет; щупает бездонную тьму здесь и там, словно маяк на отмели ночью. "Ах, вдруг вспоминает пассажир.- Да ведь это и есть маяк! Просто авиамаячок на аэродроме в Кбелях. А похоже на огни пристани".

Теперь впереди уже не пучок лучей, а огромный столб света, властно пронизывающий тьму здесь и там.

Действительно красиво. На небосклоне вдали бушует гроза; ветвистые зигзаги молний полыхают между небом и землей, а здесь через каждые три секунды" бьет яркая белая молния маяка, - полезная молния, озаряющая тьму. И вот уже через весь черный небосклон протянулась световая полоска, брызжущая из одной точки горизонта и рассекающая безграничный мрак.

Где-то ближе - где же это? - пламенеют два алых огня: один светит спокойно, другой равномерно мерцает: похоже на буи - сигналы, указывающие путь к порту. А еще выше - где же это? - опять белый огонек; нет, тоже два огонька: белый и зеленый; а вон там - опять два: белый и красный. Белый с зеленым вдруг приблизились, стали выше - господи, да ведь это самолет! А белый и красный - другой самолет. И обе пары огней закружились вокруг друг друга, разлетелись в разные стороны и опять стали сближаться.

Словно любовная игра двух самолетов во время токованья. Который же из вас самочка, аэропланы?

И вдруг совсем близко загудел третий самолет, захваченный гигантским световым столбом маяка; на мгновенье сверкнул по черному небу страшным металлическим, фосфорным блеском, вспыхнул глянцем гигантской стрекозы - и опять утонул во тьме: слышно только его жесткое грохотанье. Это было внезапно1 и поразительно, как чудо; да и в самом деле было чудом: в этом коротком, ослепительном проблеске раскрылась волнующая красота нового века и вместе с тем приоткрылось будущее.

Маячок Кбельского аэродрома, спасибо тебе за это!

Есть у нас теперь настоящий порт - и с маяком, указывающим во тьме наш берег. Пространство вокруг нас расширилось от движения твоих световых столбов.

У нас нет моря, но ты, Кбельский маячок, - вестник обступающих нас гремучих далей.

1931

ПОЛИЦЕЙСКИЙ ОБХОД

В полночь полицейский обход приблизился к самому краю Коширже. Холодная мартовская ночь; небо покрыто тучами. Человек восемь полицейских и несколько штатских подходят к кирпичному заводу. Вот уж месяц, как печи его погасли, в нем пусто и страшно зияют сводчатые переходы. Однако и тут человеческое ложе: это колода, покрытая куском воняющего дегтем толя, - вот каково это ложе! В углу - маленькая поленница дров: стоит протянуть руку - ив кромешной тьме приветливо заиграет красный огонек. Но теперь тут все мертво: человеческие беды знают свои сезоны.

Проверка проходит мимо. Подходит к Шавлинову дому.

- Закуривайте, - советует комиссар. - Иначе задохнетесь.

Полицейский стучит в окно:

- Откройте.

Отпирает кашляющий сторож. Появление ночных визитеров нисколько его не удивляет.

- У вас есть кто?

- Виноват, не знаю.

Перед нами длинный коридор; тесный ряд дверей, будто в тюремные камеры.

Комиссар стучит в первую.

- Откройте. Полиция!

Слышится топот босых ног; дверь отворилась, выпустив теплую волну запахов. Пахнуло тряпьем, клопами, едой и какой-то гнилью - запахом нищеты.

- Войдем внутрь, - говорит комиссар. - Имеет смысл...

Женщина в рубашке, которая отворяла дверь, не спеша надевает нижнюю юбку.

- Кто у вас тут?

- Мои дети, сударь,

- Где ваш муж?

- Я вдова.

- А в постели кто?

- Моя сестра, сударь.

- А с ней кто лежит?

- Муж ее.

- Дайте воинский документ.

Можно пока осмотреться. Идти некуда: не успеешь шагнуть, как споткнешься о кучу тряпья. Вообще кажется, что тряпье здесь - главный предмет обстановки: тряпки висят на печи и на веревках, лежат в углу и прямо перед вами... Впрочем, нет: это груда детей; из ужасной кучи грязных тряпок на вас спокойно глядят шесть пар детских глаз. Наконец женщина нашла желтый листок. Комиссар светит на него.

- Все в порядке.

Да, да... все в порядке! Значит, ступайте к другим...

Мужчина приподнялся на постели.

- Что вам нужно? Почему не даете людям спать? Чего приперлись?

Комиссар не обращает внимания.

- У вас никого нет?

- Это все наши дети, сударь, - спешит вмешаться жена.

Их тут штук восемь - лежат прямо на полу, под одним одеялом. Видны только головы, и нелегко представить себе клубок тел под ним. И потом - у этой женщины чахотка, на нее страшно смотреть!

- Оставьте нас в покое! Кто вас звал? - злится муж.

- Да перестань, замолчи, - накидывается на него в безумной тревоге жена. - Не слушайте его, господа: это он просто так.

Комиссар слегка ворчит; впрочем, тут почти нет подозрений.

- Это хорошие жильцы, - кашляет сторож.

И еще одни хорошие жильцы - тут же рядом. Двое стариков, куча детей на полу, лохмотья и тьма тараканов. На постели из-под перинки видны молодые, красивые женские руки, прикрытые рассыпавшимися косами.

- Кто там лежит?

- Это наша дочь.

- А с ней кто?

- Да парень ее, сударь.

- Прописан здесь?

- Да, да, сударь, уже два года.

Молодая пара в постели и не думает просыпаться: спят себе, обнявшись.

- Ребенок чей?

- Ихний.

- Что с ним?

- Не знаю. Прихворнул что-то...

В общем, все в порядке.

Следующий номер.